Литовский узник. Из воспоминаний родственников - Андрей Львович Меркулов

– Слышишь?

– Нет, ничего не слышу, – шепотом сознавался я и мотал головою.

– Ну, прыгай дальше!

Песню я услышал внезапно, когда мы были недалеко от птицы. Звук был отчетливый, но совершенно не похожий на все, что я слышал раньше, потому мое ухо его и не ловило.

Под дерево с глухарем мы подошли, когда свет уже начал проявляться в ночной темноте.

Алекс долго показывал мне на высокую елку, делал мне знаки и, похоже, начинал не на шутку сердиться. Я пристально вглядывался в черную вершину, уже отчетливо слышал песню глухаря, слышал каждое колено, странный звук распускаемых перьев. Наконец я увидел темное шевелившееся пятно на конце сука. Я прицелился и выстрелил. Прогремело на весь лес, с елки посыпалась хвоя, но птица не падала. Мало того, глухарь снова запел, как ни в чем не бывало.

Я растерялся. Алекс выругался и стал поднимать свое ружье. После его выстрела глухарь слетел и упал за деревьями. Я понял свою ошибку: птица сидела ближе к стволу, а за глухаря я принял темную вешку на конце сука.

Еще много раз в последующие годы ходили мы с Алексом на охоту, а затем, когда повзрослел, ходил и один на известные мне места и тропы. Особенно любил такие походы весной.

Никогда не забыть охотничьи весенние ночлеги у костра. Чудесно наступает предутренний час. Одна за другой гаснут над лесом звезды. В макушках деревьев проносится предрассветный ветер. Слышится пение первой проснувшейся птички – зорянки, тянет над утренним лесом вальдшнеп – лесной кулик. Из сотен лесных звуков четкое ухо охотника уже ловит ни на что не похожую песню глухаря…

Глава 7

Мое убеждение относительно сестры оказалось верным. Только случилось это событие не осенью, как рассчитывал отец, а немного позже – весной. Мне не пришлось присутствовать при разговоре жениха с моим отцом; со слов сестры, это важное для нее событие выглядело примерно так:

– Я не заметила, когда пришел к нам Алекс – развешивала на дворе белье. Меня позвали в большую комнату. Я вошла; отец сидел на диване в веселом расположении, рядом с ним Алекс с покрасневшим лицом. Когда я вошла, он встал. Отец и говорит мне: «Бронислава, вот Алекс Мартинас делает тебе честь, просит у меня твоей руки. Я дал согласие, теперь зависит от тебя, принять предложение или не принять… Подумай и скажи». Я ответила: «Ежели вы, батюшка, изволили согласиться, то я не стану противиться, соглашусь и я…»

Алекс поцеловал руку у отца и у меня; отец нас обоих обнял, был довольно растроган. Все, кто был в доме, поздравляли нас, целовали. Затем отец встал перед иконой, взял мою руку и передал Алексу.

«Вот, мой друг, – сказал он, – отдаю тебе руку моей дочери, люби ее, жалуй, береги и в обиду не давай; ее счастье от тебя теперь зависит». А мне отец примолвил: «А тебе, Бронислава, скажу одно: чти, уважай и люби мужа, и будь ему покорно, помни, что он глава в доме, а не ты, и во всем его слушайся».

Через несколько дней был назначен «сговор». Отец, мать подписали с женихом рядную запись, в которой подробно оговаривалось все приданое невесты, движимое и недвижимое. В метрической книге церкви, где происходило венчание, было записано, кто присутствовал при этом и что «обыск учинен», то есть священник и свидетели удостоверились, что жених и невеста чисты и не имеют другой тайной семьи.

После венчания состоялся праздничный обед. Приглашенные из двух хуторов и села заполнили обе комнаты дома. Молодая чета устала подниматься и садиться в ответ на многочисленные поздравления со всех сторон. Им нельзя было пить вино, переедать на собственной свадьбе тоже не полагалось, они только пробовали некоторые блюда, запивали водой, лимонадом домашнего изготовления.

Свадьба прошла весело и спокойно, не возникало никаких конфликтов, иногда сопутствующих большим застольям. Играли балалайка и гармонь, часто пели. Руководил застольем веселый находчивый тамада, и на всякий случай хозяева наняли двух дюжих молодцов для соблюдения порядка.

Долго потом вспоминали на селе эту свадьбу и ставили ее в пример.

Вопрос о том, где будут жить молодые, решился быстро. Обычно, как правило, молодая жена переезжает в дом мужа. В нашем случае не особо бедные хозяева договорились общими средствами построить молодым новый дом вблизи усадьбы Раппала – там имелось подходящее место. Предполагалось построить его к концу осени, а до этого, к моей великой радости, молодых определили в наш дом. Алекс превратился в моего большого друга, а сестру я любил всем сердцем и не представлял своей жизни без нее.

Глава 8

Мастеровой человек на селе – почетная личность. Плотник, кузнец, столяр – без них в деревне не обойтись; у вновь прибывших поселенцев спрашивают, какое они знают ремесло. Всякое мастерство имеет свою красоту. Плотник рубит дом, и весело смотреть, как под умелыми руками растут высокие гладкие стены; строгает столяр доску, и радостно видеть свежую чистоту работы. Труд – великая радость. И всегда настоящий мастер удивляет и восхищает своей работой.

В нашем уезде наиболее известны своим мастерством были две бригады плотников; они работали быстро и качественно. С бригадиром одной из них, Иваном Михайловичем, у моего отца была договоренность, что они придут к нам в конце весны. Сам бригадир и два его сына – украинцы, приезжали в Литву каждый сезон; у них был автомобиль «Москвич» с открытым прицепом. Заранее заказывали леснику деревья на бревна; сверх положенной оплаты еще две бутылки самогона – «для улучшения качества». Наняли двух мужиков разрезать деревья и корить бревна, а затем заниматься фундаментом.

Плотники приехали, как обещали, договорились с оплатой и приступили к делу. Я часто бегал смотреть на их работу; для меня она представлялась недосягаемым уровнем, хотя уже в это время я умел обращаться с топором – тесать столбы для изгороди, небольшие бревна, рубанком владел, как мне казалось, неплохо. Меня изумляла точность и частота поверхности, обработанной топором. Уже не требовалось подчищать плоскость. Топор шел ритмично и точно по следу, отстреленному на бревне шнурком, натертым углем. Щепа отклонялась непрерывно и затем отрубалась. Мне подумалось тогда, что, работая с таким ритмом, легкостью, получаешь удовольствие и устать невозможно. И именно так они выполняли всю работу по дереву.

Еще я удивлялся, что сыновья Ивана Михайловича были молоды, им было немногим за двадцать, и что сам я, возможно, мог бы добиться подобного мастерства, если буду упорно заниматься избранным делом.

Удивительно, что