Литовский узник. Из воспоминаний родственников - Андрей Львович Меркулов

новые законы не позволяют, да и силы наши не беспредельны. Но расширить то, что имеем, необходимо – будет семья у тебя, и сынок наш подрастет, не заметишь как.

Нормы крестьянского хозяйства определены, хотя они и меняются, сейчас у нас одна усадьба, но если будет две – имеем право, а наш скотный двор позволяет; были бы силы. Мальчик наш уже хорошо помогает, а если еще и твоего будущего мужа переманим к себе, так это будет то, что нужно.

Отец остановился, на лице его появилось загадочное выражение; несколько сочувствующим тоном продолжил:

– Слухи ходят, что за председательской дочкой два добрых молодца ухаживают, соперники достойные, уступать не хотят, а девушка держит нейтралитет, видимо, выбирает или ждет чего-то.

– Все ты знаешь, папа, и с нейтралитетом, похоже, угадал, – раздумчиво проговорила дочь, – я понимаю твою тревогу, папа, желание оставить нам хорошее наследство; что желаешь нам счастья, – в голосе ее звучали проникновенные интонации, – мне понятно и мое значение; я хотела бы иметь мужем человека трудолюбивого, доброго, меня любящего. И как ты сейчас сказал, чтобы обязательно перешел жить в нашу семью. – Она помолчала, раздумывая, вздохнула глубоко, продолжила: – Один из них сделал мне предложение, ждет ответа и согласен жить с нами, хотя у них в семье условия не хуже наших. Но, признаюсь, мне больше нравится другой – Алекс, сын твоего заместителя; ты, наверное, его знаешь, он иногда заходит к отцу в управление. Но кажется мне, что вряд ли он согласится переехать в наш дом – Алекс немного стеснительный, молчаливый. Но не лодырь – недавно они с отцом новую баню выстроили.

Она снова вздохнула, помолчала, доверчиво взглянула на отца:

– Как тут решить, что ответить, ведь хочется любви, иметь свою семью.

Отец вложил руку дочери в свою широкую ладонь, погладил, сказал душевно:

– Не могу я, родная моя, советовать тебе в делах сердечных, ответ может дать только сердце твое, ты сама и никто другой. Мы с мамой примем любое твое решение. Могу лишь сказать свое понятие этого чувства, все-таки оно сложилось на жизненном опыте. Я уверен, что любовь между мужчиной и женщиной является основой для начала семейной жизни, но она со временем ослабевает, когда появляются и растут другие чувства между супругами, заменяющие любовь, и именно они являются тогда основой благополучной жизни.

Он помолчал недолго, продолжил:

– Я не любитель литературы, на это занятия у меня нет времени, но кое-что читал. Например, «Анну Каренину». Так вот, там одной молодой княжне после нескольких лет семейной жизни показалось, что у ее мужа ослабло внимание к ней, что он стал меньше говорить ей о любви; встревожилась и спросила у него прямо, любит ли он ее по-прежнему. На что муж, подумав, ответил, что он любит ее ничуть не меньше, но несколько по-другому, что теперь уже нет, как он чувствует, любви ее и любви его, а есть одна любовь. Уточнил так: «Вот мой палец на руке, люблю ли я его, конечно, нет, но попробуй отрежь его.

Отец помолчал, подумал еще о чем-то, продолжил:

– А бывает еще, что по каким-то причинам, ради каких-то целей сводят в семью малознакомых и даже совершенно незнакомых друг другу молодых людей. И что самое странное – часто и в этих семьях рождается и живет настоящая любовь. «Привычка свыше нам дана, – замена счастию она», – сказал большой поэт.

В тишине пролетел легкий ветерок, разлетались ласточки, где-то вдали проворчал гром. За уже зеленым озимым полем, там, где начиналось село, в голубеющем небе поднималось большое темное облако.

Девушка встала со скамьи:

– Хотела морковь посадить, укроп, да, похоже, дождь не даст; отложу до завтра.

Отец тоже поднялся, сказал:

– Обдумай хорошенько наш разговор и реши, может, осенью и свадьбу сыграем, – он широко улыбнулся, добавил: – тогда будем готовиться. Может, следующим летом и дом сумеем построить для молодой семьи.

Глава 6

Но для меня не было тайной, кого выберет в мужья моя сестра; я много раз наблюдал не только особое внимание, доброжелательность Алекса к моей сестре, но и откровенное расположение, знакомое мне, искреннее выражение удовольствия с ее стороны.

Алекс стал больше обращать внимание и на меня; предложил обращаться к нему при надобности, а однажды зазвал меня на охоту.

– Так у меня ружья нет, и стрелять еще не умею, – сообщил я ему.

– Не беда, научу, с моего стрельнешь.

Отправились мы на другой день в лес за село. Я сам нес заряженное ружье. Вошли в лес; мой учитель все прислушивался к чему-то, но, видимо, ничего подходящего не обнаружил, показал на двух синичек, сидевших на голом сучке молодой сосны.

– Вот твоя дичь, цель, не шевелись, только глаза не закрывай.

Я выстрелил, грянул выстрел, ружью толкнуло в плечо, пополз синий дым, запахло порохом. Мертвая синичка упала в траву. С восторгом кинулся я к моей первой добыче. Маленькая птичка легким комочком лежала в моей руке, мне было немного жалко ее. Надолго осталась у меня в памяти это пушистая синичка.

Узнав о моей страсти, отец вскоре купил мне ружье – одностволку шестнадцатого калибра, и мы с Алексом не один раз ходили на охоту в дальний лес.

Хорошо помню свой первый поход на глухариный ток. Знал, что главное в этой редкой охоте – осторожность и точность в подходе; и тоже Алекс обучал меня этому искусству.

Переночевали у костра вблизи болота на пригорке. Учитель мой похрапывал на мягкой подстилке, костер потрескивал, сыпал искрами, из него поднимался дым в темную вышину, и там, в отблесках света свисали вниз еловые лапы.

Алекс проснулся перед рассветом. Быстро собрались, взяли ружья и отправились. Густая темнота накрывала все вокруг. Спутник мой знал дорогу и уверенно шел вперед. Дойдя до полузаросшего сосной болота, остановился. Мы долго стояли, вслушивались в лесную тишину, но ничего кроме биения сердца и легкого шума в ушах я расслышать не мог.

Вдруг Алекс вздрогнул, насторожился, толкнул меня в бок:

– Слышишь: играет!

Я старался прислушаться, но еще громче стучало сердце и шумело в ушах.

– Слышишь? – прошептал Алекс.

Нет, я не слышал ничего постороннего совершенно. Напрягая как мог слух, вроде бы ловил неясные звуки – тихий звон, щелканье, но звука, о котором мне рассказывал мой учитель, расслышать не мог.

– Скачи за мной! – строго приказал он. Я стал повторять его движения, то замиравшего на месте, то вдруг стремительно, в два – три прыжка, бросавшегося вперед. Я едва поспевал за ним.

Подход продолжался порядочное время. Остановившись, Алекс