Кот олигарха. РОМАН - Петр Карцев

Решение возникшей дилеммы представлялось далеко не очевидным. Возвращение в центр циничного и язвительного внимания сулило серьезный ущерб и без того потрепанному самолюбию. На другой чаше весов была сумочка от скромного, но благозвучного бренда, и ее содержимое: деньги (черт с ними), зарплатная карта (на которой тоже деньги, не такие уж маленькие), телефон (с почтой, с фотографиями), паспорт (восстанавливать который придется не Пушкину), ассорти из прочих документов, жизнь без которых могла непредсказуемо осложниться…

Слева от Лены что-то шевельнулось, и краем глаза она увидела, как от стены отделилась человеческая тень. Лена подпрыгнула, как испуганная кошка, и повернулась к опасности лицом. По колодцу двора вдруг прошелестел зловещий холодок, и ей мгновенно вспомнился разговор о потусторонних коннотациях местности. И обладатель тени, шагнувший ей навстречу, только подогнал тревожные мысли. Во-первых, это был Феофраст – который первым, кажется, и помянул нечистую силу. Во-вторых, в его тонких чертах лица и бегающих глазках было однозначно что-то недоброе. В-третьих, выпрыгнул он в совершенно пустой до этого двор как черт из табакерки. И в довершение, что-то он уже протягивал Лене, протягивал в левой руке.

Яблоко, мелькнула у нее поспешная, абсурдная мысль.

Это все, если разобраться, совершенно ни в какие ворота не лезло.

– Вы меня напугали, – избыточно и банально констатировала Лена, и даже не пнула себя мысленно за банальность, потому что не до жеманного остроумия ей было сейчас, и услышать свой ненадломившийся голос было важнее, чем войти в историю едким афоризмом. Да и можно ли язвить с нечистой силой, Лена была не уверена.

– Я тебя предупреждал, – без угрозы сказал Феофраст, неприятно царапнув ее не самим обращением на «ты», а тем, что перешел на «ты» именно сейчас. В протянутой руке он держал аккуратно сложенный носовой платок. Теперь он слегка тряхнул им, как фокусник, и платок, развернувшись, повис складками, словно готовый к прощанию.

Ни в коем случае нельзя у него ничего брать! – бог весть откуда мелькнуло у Лены в голове. То ли это была память далеких предков, которым, несомненно, чаще доводилось иметь дело с нечистой силой, то ли просто здравый смысл. Не факт, впрочем, что то и другое были разные вещи. Лену, как всегда не вовремя, потянуло на философские отступления, и она привычно себя одернула.

– Это твой, – произнес Феофраст, словно прочитав ее мысли.

Лена с негодованием выхватила у него платок, метнула беглый взгляд для идентификации и рявкнула:

– Руки не надо распускать! – Может быть, это получилось не совсем так внушительно, как ей хотелось, и она забормотала дальше пояснительно, с затухающей злостью: – Чужие сумки, чужие карманы, чужие письма, непонятно, на чем остановиться…

Ее вспышки гнева обычно измерялись миллисекундами и представляли собой в лучшем случае микровспышки.

– Я предположил, что он понадобится, – нейтрально сказал Феофраст. В его ровной невозмутимости было что-то ее тревожившее.

– Можно было сумку принести, если вы такой предусмотрительный, – непримиримо отрезала Лена.

– Я себя глупо чувствую с женской сумкой в руках, – без иронии пояснил он.

– Да вы и без женской сумки… – хмуро отозвалась Лена, но не стала заканчивать свою мысль. – Бывают ситуации, когда девушку лучше не провожать. Даже с платочком. – Она мяла платок в руке, не зная, что с ним делать. – Может быть, вы еще с такими не сталкивались.

– А ты?

Он сделал шаг к ней. При всех тревожных опасениях Лене не приходило в голову, что какая-либо угроза в этом дворе может быть физического свойства. Ее только все больше раздражало, как Феофраст игнорирует ее демонстративное «вы».

– Коли мы с вами не пили на брудершафт… – начала она.

Одновременно с этой фразой он рывком обкорнал остаток дистанции между ними, обхватил Лену правой рукой за талию, а левую очень ловко запустил между двух пуговиц у нее на груди, так что верхняя тут же проворно отлетела и через секунду тихо стукнула об асфальт в некотором отдалении.

Вот-те и раз, эхом стукнуло у Лены в голове.

Она машинально уперлась обеими руками ему в грудь, но Феофраст, видимо, был сильнее, чем казался, потому что без видимого неудобства расстегнул еще одну пуговицу Лениного платья вместо того, чтобы отлететь прочь, как она планировала.

– Ты что, с ума сошел, идиот, – зашипела Лена, отбросив формальности и поспешно меняя тактику, чтобы извлечь его руку оттуда, где она оказалась.

Схватив его за запястье, Лена попыталась вонзить ему в кожу ногти, но кстати вспомнила, что постригла их только накануне. Ногти, короткие, как у пионерки, оказались никчемным оружием, неспособным даже извлечь каплю крови, не то что причинить боль. Фенина же рука ловко выскользнула из Лениной сомнительной хватки и метнулась под подол. Лена вытаращила глаза от искреннего изумления ситуацией и крепко стиснула ноги. Второй рукой – которая, между прочим, ощущалась на талии, как железная, – он влек ее с механической неумолимостью к себе навстречу, упирая ее животом в еще какой-то твердый выступ, из которых весь как будто состоял. Оба они тяжело пыхтели. Еще одна пуговица тихо выстрелила в асфальт. Нелепость происходящего кружила Лене голову. В ее воображении промелькнул десяток радикальных мер для решительного отпора, но каждая казалось почти такой же глупой, как звать на помощь. Лена ни на секунду не верила в возможность тесного телесного контакта с этим змеенышем, и в этом смысле ей не было по-настоящему страшно, но угроза непоправимого ущерба гардеробу становилась с каждой секундой все более реальной. Под платьем что-то отчетливо затрещало и порвалось.

– Да хватит же, – тихо и искренне попросила Лена.

Одновременно, не веря толком в добрую волю противника, она попыталась стратегически расположить колено в готовности нанести удар по тому месту, где его джинсы неприятно оттопыривались. Однако на нулевой дистанции, образовавшейся между ними, прицел и размах представляли определенные проблемы. Он же между тем воспользовался ее приготовлениями для того, чтобы проникнуть рукой между ног и проявить себя там решительно неприятным образом, впервые причинив Лене серьезную боль. И теперь, продолжая держать ее за талию, он как-то ловко подсек ногой ее ноги, так что на секунду она осталась висеть на его руке тряпичной куклой, а в следующую секунду он уже с фантастической сноровкой опускал ее на грубый, побитый, потрескавшийся асфальт, который было удивительно видеть в такой непривычной близости. Это удивление вдруг парализовало ее и заодно принесло кристальную ясность. Она словно впервые поняла, что происходит, но также поняла и почему, и тут же забыла, так как ореол ясности продолжал разрастаться и теперь включил в себя всю механику нависшего над ней тела, вдруг ставшего ящерообразным, похожим на трансформера, с алгоритмом движений таким же просчитанным и неумолимым, как у нарисованного компьютерного симулякра. Его согнутый локоть двигался куда-то в направлении ее шеи, и Лена знала, что сейчас он замкнет ее в какой-то особенной жесткой хватке, в которой ей станет непоправимо больно. Она почувствовала, как другой рукой он ловко и бесцеремонно переворачивает ее лицом вниз. Лена еще раз, так же слабо, попыталась лягнуть его, но без точного прицела удар не имел шансов даже притормозить происходящее. Возможно даже, что попытки сопротивления доставили ящеру удовольствие, потому что он чуть отстранился, ослабил хватку, позволив ей повернуться немного назад и снова обратить к нему искаженное лицо. В это лицо он улыбнулся, не разводя губ, только сверкнув искорками из мелких змеиных глаз. Ненавидя себя больше, чем его, Лена нашла где-то две принадлежащих ей ватных онемевших руки, выбрала ту, что казалась более свободной в размахе, расставила циркулем средний и указательный пальцы и с отвращением ткнула ими в нависшее над ней лицо.

– Ай! – не очень громко вскрикнул Феня и исчез из поля ее зрения.

Свобода движений вернулась, и, пользуясь ей, Лена осталась лежать на спине, с удивлением открыв над собой небо и звезды. Лежать было неудобно и холодно, но вставать не хотелось. Она пошевелила пальцами, раскрыла ладони и плотно прижала их к асфальту. В его прикосновении обнаружилось что-то надежное и по большому счету дружеское. Она лежала бы и дальше, но ее отвлекали от собственных ощущений сопение и тихие стоны откуда-то справа. Лена приподнялась на локтях, чувствуя, как отрыв от земли сразу вызывает легкое головокружение. Вокруг снова замкнулся колодец двора с грязными слепыми окнами. Ей пришло в голову, что сколько она будет жить в Москве – всю жизнь? – и сколько будет стоять этот двор, проходя мимо него, она каждый раз будет тщетно пытаться нащупать реальность того, что здесь произошло с ней. Эта реальность уже сейчас уходила, ушла, как отбегающая с гальки волна.