Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Недели спустя Джок Колвилл застал Черчилля за курением турецкой сигареты – Колвилл впервые увидел, что премьер-министр позволил себе это удовольствие. Держа сигарету на отлете, Черчилль заявил: «Это все, что мне когда-либо удавалось добиться от турок»[1873].

Черчилль занялся проблемами Югославии и Греции. В обеих странах шла гражданская война между коммунистами и антикоммунистическими силами. При этом вооружение всех сторон в этих конфликтах обеспечивала Великобритания. В обеих странах коммунисты имели более многочисленные армии – в Югославии под началом Тито, в Греции народно-освободительная армия (ЭЛАС). В конце ноября Тито создал временное правительство в Боснии; одно из первых его постановлений запрещало королю Петру возвращаться в Югославию.

Черчилль и Иден, решив, что после освобождения Югославии от немецких войск власть перейдет к партизанскому движению Тито, считали, что единственной надеждой для короля Петра играть хоть какую-то роль в делах Югославии может быть разрыв отношений с Дражей Михайловичем и его четниками, которые действовали против Тито в сговоре с немцами. Но четники тесно сотрудничали с американцами и предоставили убежище десяткам (а к лету сотням) американских летчиков, сбитых во время налетов на нефтяные месторождения в Румынии. Ситуация была неоднозначной. Черчилль начал переговоры с Тито. Посредником выступил Билл Дикин, представлявший интересы Черчилля в Югославии. В последующие недели Тито была предложена существенная военная помощь в обмен на непредвзятое отношение к возможности компромисса с королем Петром. Черчилль обещал многое, не получая никаких гарантий взамен[1874].

Ситуация в Греции, по словам Кадогана, «вызывает неприятное ощущение схожести с югославской ситуацией». Все греческие партизаны презирали Георга, короля греков. Но в данном случае Черчилль и Иден решили действовать иначе, чем с Тито, и прекратили поставки оружия и вообще всякую помощь коммунистам в Греции. Сама по себе эта мера не могла спасти положение короля Георга, поскольку некоммунистическая Народная республиканская греческая лига (ЭДЕС) относилась к нему не лучше, чем ЭЛАС. Черчилль пришел к выводу, что единственным решением будет убедить короля не возвращаться в Грецию, пока его не позовет обратно греческий народ, сделавший свой выбор. Как и в случае с Петром, компромисс был единственной надеждой короля Георга, и единственный шанс увидеть королевское правительство под руководством премьер-министра Георгиоса Папандреу – оставаясь за пределами Греции, не принимая участия в конфликте. В течение двухдневных переговоров Иден пытался убедить в этом сопротивляющегося короля Георга. Но, к изумлению Идена, явился Франклин Рузвельт и сказал королю Георгу стоять на своем и не делать никаких заявлений. Вмешательство президента, как позже написал Иден, было «безответственным», особенно с учетом того, что Иден предварительно ознакомил Уайнанта и Гопкинса с британской стратегией. Но они, в свою очередь, не ввели Рузвельта в курс дела. Король Георг, который теперь был уверен, что «англичане хотят от него избавиться», прислушался к совету Рузвельта и отказался делать публичные заявления, которые требовал Черчилль. Греческая гражданская война продолжалась вплоть до прекращения огня в феврале на неопределенное время[1875].

Позже Джок Колвилл написал: «Сложно найти примеры, которые дискредитировали бы наследственную монархию так, как Георг II, король Греции, и Петр II, король Югославии»[1876].

4 декабря Рузвельт назначил Дуайта Эйзенхауэра командующим операцией «Оверлорд». Это было одно из самых сложных и важных решений, которые он принимал на посту президента. Рузвельт известил об этом назначении Черчилля, который за обедом сообщил об этом Бруку. Маршалл оставался в неведении до следующего дня, когда Рузвельт вызвал его и сказал: «Я не смогу спать спокойно, если ты покинешь страну». Маршалл был разочарован, но со свойственной ему исполнительностью немедленно радировал Эйзенхауэру. Из-за помех текст радиограммы оказался сильно искажен, и Эйзенхауэр «не смог разобрать, что он [Маршалл] хотел сказать». Эйзенхауэр понял только, что президент прибудет в Тунис вечером 8-го или утром 9-го числа. В своих воспоминаниях он написал: «Президент, безусловно, считал, что командование «Оверлордом» недостаточная причина для отъезда генерала Маршалла из Вашингтона». Черчилль видел в назначении Эйзенхауэра подтверждение своего мнения, что «Оверлорд» будет всего лишь одной из многих операций, не обязательно самой масштабной или критически важной. Пока «Оверлорд» существовал лишь на бумаге. Собственно, в декабре и Черчилль, и Эйзенхауэр направили свои усилия на Италию, где шел реальный бой с реальными последствиями[1877].

Рузвельт составил, а Черчилль подписал меморандум для Чана, в котором были вкратце изложены основные решения, принятые в Тегеране. В этом документе ничего не говорилось об обещании Сталина присоединиться к военным действиям на Тихом океане после поражения Германии (из боязни утечки информации из штаба Чана). В одной строке меморандума явно прослеживается умонастроение Рузвельта: «Конференция со Сталиным вовлечет нас в конце весны в совместные операции на Европейском континенте, что дает нам хорошие шансы закончить войну с Германией к концу лета 1944 года». На протяжении года этот позитивный настрой передался военным и политическим лидерам. Черчилль не питал подобных иллюзий.

Самым завидным оптимизмом отличались генерал Спаатс и Артур Бомбардировщик Харрис. Они считали, что частые налеты достаточного количества бомбардировщиков приведут к тому, что от Германии останутся одни развалины, а немецкий народ не сможет оказывать сопротивление. Они верили, что Германию можно сломить к маю или уж наверняка – к середине года, поскольку Королевские военно-воздушные силы и 8-я воздушная армия Соединенных Штатов стирали с лица земли немецкие города вместе с населением. В конце ноября Daily Mirror ликовала: «КОРОЛЕВСКИЕ ВВС ОПЯТЬ ВСТУПИЛИ В БОЙ; СЕНСАЦИОННОЕ НАЧАЛО НАСТУПЛЕНИЯ». В декабре Daily Express заявила, что военно-воздушные силы не допустят «повторения Пашендейла»[1878].

Этим радужным настроениям в немалой степени способствовали события на Восточном фронте. В первую неделю декабря русские перешли в наступление; Красная армия нанесла удар в западном направлении в районе Киева, вдоль линии фронта, протянувшейся от Припятских болот до Черного моря. На юге Украины немецкие армии были отброшены к Южному Бугу. Всего в 150 милях был Прут и простиралась Бессарабия – бывшие царские владения в восточной части Румынии. В Крыму за несколько недель удалось отрезать немецкую армию от основных сил. В середине января Красная армия начала наступление под Ленинградом и 27 января освободила город от блокады, которая продолжалась почти три года. Затем советские войска повернули на запад, оттеснив немцев к эстонской границе.

Общая протяженность линии Русского фронта осталась прежней (порядка 1200 миль), но, по мере того как силы немецкой армии истощались, ей становилось все сложнее обороняться. Лиддел Гарт написал, что стратегия русских являлась «прекрасным доказательством важности соотношения между пространством и армией». Русские «могли жить там, где любая западная армия умерла бы от голода». Красная армия «продвигалась вперед неумолимо, как наводнение или орда кочевников». Немецкий офицер написал: «Жители Запада даже не представляют, что такое наступление Красной армии. Вслед за передовыми танковыми частями накатывается необъятное полчище, в котором много конных всадников. У солдат в заплечных мешках – сухие корки хлеба и сырые овощи, собранные на марше… Во время наступления русские могут находиться в таком состоянии в течение трех недель». Но у немецких солдат «недостаточное питание и огромные пространства вызывали чувство беспомощности». Сталин собирался дойти до Берлина, и чувства, которые испытывали немецкие солдаты, его весьма устраивали[1879].