Дорога войны - Валерий Большаков

— Цуйки мне! — заорал Бласий. — И чорбы!

Похохатывая, подчиненные Гая Антония Скавра спешились, привязали коней и направили стопы к ближайшей харчевне.

Ночевать им пришлось на конюшне, но аппетитная чорба и забористая цуйка сильно подняли тонус и скрасили действительность.

Утром Луция разбудили — двое незнакомых легионеров приволокли Гая.

— Ты будешь Луций Эльвий? — спросил левый.

— Я буду Луций Эльвий, — подтвердил гладиатор.

— Куда его? — осведомился правый, тряхнув трибуна-латиклавия. Нечесаная голова перекатилась по пластинам торакса. Гай загреб ногой и промычал.

Луций поморщился и показал на поилку. Легионеры подтащили свою ношу и небрежно покинули у деревянной колоды, выдолбленной под корыто. Гай вякнул, сделал движение рукой и повалился наземь.

К Луцию подошел Бласий.

— Освежить его? — поинтересовался он. Эльвий покачал головой.

— Не надо, пусть проспится. Всё равно от него толку не будет. На-ка вот… — Он отсчитал несколько ассов и передал их Созомену. — Сходи, купи лепешек и сыру.

Бласий кивнул и ушел. Луций, уперев руки в колени, склонился над Гаем.

— Пьяная ты свинья, — сказал он неуважительно, — щенок дрисливый!

Пошарив в кошеле на поясе у трибуна-латиклавия, он обнаружил целых два денария.

— Надо же! — удивился Луций. — Не всё пропил! Оставив «командира» досыпать у поилки, он пошел на поиски хозяина — надо было накормить лошадей. Животные не виноваты, что людьми берутся командовать дураки.

Гай спал до обеда. Спал на виду у всех постояльцев, раскинув ноги и привалясь к поилке. Чья-то лошадь, серая в яблоках, дотянулась до него и лизнула в лоб. Трибун расплылся в улыбке, не просыпаясь, завозился, издавая невразумительные фонемы, отдаленно напоминающие выражение признательности.

Доев остатки хлеба и сыра, Луций взялся за Гая. Схватив «командира» за пояс, он поднял его и окунул головой в поилку. Легат заверещал, зафыркал, выгнулся, разбрасывая брызги. Пуча глаза, открывая и закрывая рот, как рыба, он обернулся к Луцию.

— Ч-чего? — спросил он в полном ошеломлении. — К-как?

— А никак, — хладнокровно ответил Эльвий. — И ничего.

— В смы-ысле? — промычал Гай.

— Ты где вчера был, командир?

— К-как где? С друзьями!

Легат моментально оскорбился и встал в позу.

— Я что, — надменно сказал он и пошатнулся, — я что уже, права не имею с друзьями выпить?

— Имеешь, — кивнул Змей и заорал: — Потом! Потом имеешь! После того, как исполнишь свои обязанности! Прежде всего ты должен был позаботиться о нас, твоих людях, а потом уже о собутыльниках!

— Чего ты на меня орешь?! — возмутился Гай.

— И вправду, — кивнул гладиатор, — что проку на тебя орать? Все равно толку не будет.

Он отступил на шаг и присел на перила террасы.

— Ты пропил все деньги, — сказал Луций, болтая ногой. — Ты оставил нас без гроша. Нам, возможно, придется шариться по всей Дакии, а на что? Чем ты собираешься кормить нас и лошадей, а? Где нам теперь ночевать? За городом у костра?

Растерянный Гай хлопнул рукой по кошелю, лихорадочно сунулся внутрь.

— Это ты вытащил деньги! — выпалил он. Луций спрыгнул с перил.

— Дать бы тебе, — с чувством сказал он, — врезать бы хорошенько! Да ведь не поможет. Ну, что ты на меня уставился? Иди продавай свою форму! Может, дадут за нее денариев двести.

— Что-о?! — завопил Гай, подскакивая. — Форму?! Ни за что!

Змей вздохнул, гордясь своим терпением — руки у него чесались.

— Вбей себе в тупую башку, — медленно проговорил он. — Если ты найдешь золото, то станешь сенатором, и зачем тебе тогда служба? Если же ты не найдешь золото, то тебе ни служба не светит, ни прения в сенате, ибо уделом твоим будет нищета!

— Я трибун-латиклавий, — пробормотал Гай Антоний.

— Надолго? — усмехнулся Луций. — Ступай — и без денег не возвращайся, трибун!

Латиклавий вышел со двора как оплеванный.

Вернулся он к ужину, одетый по местной моде — в штаны и тунику. Отворачивая лицо, он протянул кошелек Луцию.

— Оставь себе, — сказал тот прохладно. — Этого всё равно не хватит. Придется и мне подзаработать маленько.

— То есть? — хмуро спросил Гай.

— Тут у них игры намечаются, — ответил Змей. — Сходи-ка ты к здешнему квинквенналу, вроде Децим его зовут, и договорись. Скажешь, что ублажить местных соизволит сам Луций Эльвий, непобедимый боец! Пускай выставит против меня пятерых. Ну или сколько ему не жалко. А главное — установи размер приза! Чтоб победителю достались двадцать тысяч сестерциев. Или двадцать пять. В общем, поторгуйся!

— А если у них нет таких денег? — пробормотал легат.

Луций пожал плечами:

— Тогда бои не состоятся… — Он улыбнулся и добавил: — Скоро выборы, и квинквеннал обязательно найдет деньги. Да, и скажи еще, что экипировка тоже за их счет. Любая, кроме ретиария!

— Ладно… — сник Гай и поплелся торговаться с квинквенналом.

Децим Лукреций Сатрий Валент согласился моментально. Залучить на арену знаменитого римского бойца — чего же лучше перед выборами? Сторговались на двадцати четырех тысячах сестерциев. На глазах у Гая кандидат в квинквенналы отсыпал в кожаный мешочек ровно шесть тысяч денариев — годовое жалованье двух десятков легионеров. И вот, в разгар Плебейских игр,[63] вся Сармизегетуза сошлась на зрелище — трибуны нового амфитеатра на двенадцать тысяч мест были переполнены.

Луцию Эльвию, гуляющему по проходу-вомиторию, хорошо были видны возбужденные зрители — легионеры из каструма, местные поселяне и заезжий люд. Все бурно обсуждали бойцов, ели и пили, заключали пари, брали напрокат подушки.

Игры начались с помпы. Первыми на арену ступили ликторы эдитора — устроителя игр. За ними вышагивали трубачи и еще четверо, несущие на плечах носилки-феркулум со статуями богов-покровителей Сармизегетузы. Эдитор, то есть Децим Лукреций, важно ступал следом, одетый в тунику, расшитую пальмовыми ветвями, в пурпурную тогу, и нес в руке жезл слоновой кости с золотым орлом наверху. Раб семенил за эдитором и держал над его головой золотой дубовый венок.

Помощники Децима Лукреция шагали за начальником, демонстрируя шлемы и щиты гладиаторов. А сами «идущие на смерть» двигались в хвосте процессии, щеголяя пурпурными расшитыми золотом туниками, показывая публике неприкрытые лица и мускулы.

Толпа неистово хлопала гладиаторам, готовым ее потешить, проливая кровь, свою и чужую.

Утренняя программа началась, как всегда, с охоты-венацио. Дикие быки, стоя на задних ногах, толкали повозки с волками. Обезьяны разъезжали на лошадях. Медведь подрался с туром, тигр — с кабаном.

И только в полдень пришла пора главного шоу — гладиаторских боев.

Против Змея квинквеннал выставил пятерку лучших. Германца Церулея сына Зигштосса, вооруженного большим копьем и собственным мечом. Лискона сына Акко, кельтского бойца из местного племени сальденов, ловко орудовавшего мечом-спатой и маленькой секирой на длинной рукояти. Фракиец Терес сын Ресака носил огромный кривой кинжал-сику и маленький квадратный щит пармулу. Два дака, Пиепор и Карнабон, выступали с махайрами в руках.

А Луцию Эльвию придется выйти на арену в экипировке провокатора. Этот тип гладиатора имел щит, похожий на легионерский скутум, только с вертикальным ребром жесткости, короткие поножи и стеганый щиток-манику, который надевался на рабочую руку. Из вооружения у него имелся только меч. Круглый шлем без металлических полей, как у секуторов, и без гребня ковался из единого листа бронзы и надежно прикрывал всю голову и шею. Лицо пряталось за глухим забралом с круглыми зарешеченными отверстиями для глаз.

Луций Эльвий поежился. Он не боялся предстоящего поединка, напротив, возможность поразмяться радовала его. Просто Плебейские игры в Риме и Дакии — это далеко не одно и то же. Змею было просто зябко.

Раздевшись догола, он взял поданную Бласием набедренную повязку сублигакул — треугольный платок со стороной в два с половиной локтя из небеленого льна — первейшее одеяние гладиатора. Все римляне носили под туниками сублигакулы, но только гладиаторы выставляли их напоказ — чтобы всем этим подонкам на трибунах была хорошо видна проливаемая кровь.

Луций грязно выругался и завел повязку за спину. Завязав два конца сублигакула на животе, он сунул руку между ног, доставая третий конец, затолкал его под узел и свесил маленьким «фартучком». А вот доспехов провокатору не полагалось. Почти.

— Помоги застегнуть, — пробурчал Луций, кладя на себя небольшой нагрудник-кардиофилакс. — Крест-накрест затягивай!

Бласий суетливо застегнул ремешки, как было велено, и сцепил сзади крючки пояса-балтея. Тиций нацепил Змею на правую руку многослойный стеганый наруч-манику. Рубрий натянул на ноги провокатора обмотки-фасции и закрепил на голенях поножи-окреа, пропустив ремешки через колечки и завязав их сзади.