Дорога войны - Валерий Большаков

— Не давит? — заботливо спросил он.

— В самый раз! — ответил Луций.

В раздевалку заглянул бледный Гай Антоний.

— Ну как? — спросил он.

— Кто там сейчас? — проворчал Змей, похожий на медноголовое чудище.

— Разминка-пролюзио уже прошла, на арене дерутся эквиты[64] Бебрикс и Нобилиор! Эдитор интересуется, когда начинать проверку оружия?

— Скажи, пусть объявляет. Я готов.

Голова легата исчезла, и вскоре гомон толпы перебили пронзительные звуки букцин. Рявкнула шеститактовая цезарская фанфара.

Амфитеатр взорвался восторженным ревом.

— На выход! — донесся крик Гая.

Луций Эльвий неторопливо вооружился, подхватил щит — и выступил на арену. Пятерка его противников уже стояла около пульвинара, трибуны для важных персон, где восседал квинквеннал, надутый, как бурдюк. Луций присоединился к пятерке, переглянулся с ними и бросил отрывисто:

— Пошли, что ли…

Люди повскакивали с мест, в едином порыве приветствуя гладиаторов, которые важно шествовали вокруг арены. Лица, лица, лица глядели на них с трибун — с ожиданием, с сожалением, с кровожадным любопытством.

На белый песок выбежал распорядитель игр и задрал обе руки. Шум, гулявший по амфитеатру, стал утихать.

Распорядитель-куратор, оглядывая трибуны, поднес ко рту огромный рупор из медной жести и грянул:

— Сенат и народ римский! Устроитель сегодняшних игр квинквеннал Децим Лукреций Сатрий Валент, сообразуясь с волей богов и мнением наместника, объявляет о начале представления!

Толпа опять взревела, радуясь близкой кончине кого-то из шестерки «идущих на смерть». А гладиаторы молча и с достоинством обошли всю арену и остановились напротив ложи квинквеннала.

— Аве! — рявкнули они в шесть глоток. Квинквеннал важно поднялся и прокричал:

— Привет и вам, храбрецы! Сражайтесь честно и смело и помните — победитель получает все! — Обернувшись к куратору, он громко сказал, вскидывая вверх правую руку: — Пусть принесут оружие!

Распорядитель быстренько собрал мечи у шестерки и отволок всё оружие в ложу квинквеннала. Децим Лукреций с улыбкой выбрал лишь один меч — гладиус Луция Эльвия. Проведя подушечкой большого пальца по лезвию, он довольно стряхнул капли крови из ранки и поднял вверх обе руки, сжимая в одной из них меч.

— Оружие острое! — провозгласил он, упиваясь своим положением.

Трибуны грохнули овациями. Куратор, переждав с улыбкой восторги толпы, прокричал:

— В первой паре Луций Эльвий выступает против Церулея!

Змей, не слушая крики с трибун, вернул себе меч и, держа его в опущенной руке, прошел на середину арены. Церулей двинулся за ним, и это выглядело смешно.

— Эй, Церулей! — крикнули с трибуны. — Ты бросился в погоню?

Гогот и топот прокатились по амфитеатру. Германец разозлился — и бросился на Луция, выставив тяжелое копье, наконечник которого был никак не меньше гладиуса.

А провокатор не торопился. Лениво обернувшись навстречу мчащемуся на него Церулею, он подождал, пока противник добежит до него, и вдруг совершил молниеносный рывок — отбив копье щитом, перерубил древко, а обратным движением меча рассек германцу бок, обнажив ребра. Толпа взревела и заулюлюкала.

Церулей отпрянул, впервые испытав страх. Он-то прекрасно понял, что произошло: Луций легко мог всадить меч ему в сердце, разом окончив первый бой, но не стал разочаровывать зрителей. Пусть уж натешатся, насмотрятся страданий!

— Давай, германская харя, — подначивал Церулея Эльвий, — приступай!

— Бей! — поддерживали его с трибун. — Руби его! В кровь! Давай!

Церулей, отбросив бесполезный обрубок, выхватил меч — длинный, блестящий, наточенный. «Локтя два длиною», — определил Луций, уворачиваясь от мощного вертикального удара. Второй выпад он принял на щит и тут же рубанул германца по ноге. Тот охнул, а тугая струйка забрызгала на песок. «У-у-у-у!» — прокатилось по трибунам.

Германец закружил вокруг провокатора, то так, то эдак пробуя достать его, но постоянно натыкался на щит. Ярость пересилила в нем страх и боль — Церулей подпрыгнул, хватаясь левой рукой за щит и занося правую для удара, но тут Змей неожиданно выпустил скутум! Германец ляпнулся на песок, увлекая щит за собой, и Луцию осталось нанести последний штрих — он вонзил гладиус под лопатку Церулею. Трибуны неистовствовали.

Аукторат воткнул меч в песок и размял руку, поглядывая исподлобья на соперников. Гибель Церулея подействовала на них неодинаково — кельт Лискон был невозмутим, фракиец Терес хмурился, отводя взгляд, а оба дака, Пиепор и Карнабон, воинственно потрясали махайрами. «Трясите, трясите…» — подумал Змей. Скоро наступит и ваша очередь!

На арену, колыхая чревом, выбежал сумма рудис — главный судья — и палкой указал на Тереса сына Рисака — жребий биться вторым выпал ему. Зрители зашумели, особенно на тех рядах, где устроились приезжие из-за Данувия, из Верхней Мезии — сплошь фракийцы.

Терес нацепил шлем с изогнутым гребнем в виде головы грифона, взял щит, выхватил сику длиною в локоть, резко изогнутую посередине. Набычился — и пошел на Луция.

— Нападай! — орали с трибун. — Надери римлянину задницу!

— Бей! Руби!

— Пошинкуй его, как капусту!

— Пусти кровь!

— Га-га-га!

Луций почувствовал, что симпатии толпы склоняются к Тересу, и решил исправить это положение — опыт у него был. Сначала надо поддаться. Пусть создастся впечатление, будто фракиец одерживает верх! Тут главное — сопротивляться из последних сил, не сдаваться, демонстрируя мужество. Толпа это любит.

Скорым шагом он приблизился к Тересу. Тот опасливо прикрылся квадратным щитком-пармулой. «Наделаем шуму!» — мелькнуло у Змея. Он обрушился на фракийца, вовсю орудуя мечом. Терес умело отбивался. Тогда Эльвий начал допускать маленькие, строго отмеренные ошибочки — на мгновение приоткрывал торс, промахивался, уводя клинок чуть в сторону, даже споткнулся разок на ровном месте. И фракиец, ранее озабоченный, воспрял духом — движения его стали уверенней и быстрее.

— Наддай ему! — орали фракийцы с трибун. — Наддай!

— Врежь как следует!

— Разделай его!

Луций Эльвий хищно улыбнулся. Забрало скрыло его улыбку. Фракиец дрался, как обычный воин, — экономными ударами, применяя эффективную защиту. Эффективную, но не эффектную! Зрителю не оценить воинского умения, да он и не будет этим заниматься. Люди пришли на бой за зрелищем! Им хочется увидеть красивую драку! Даже легионеры, знающие толк в боевом искусстве, явились, чтобы поглазеть, поболеть, насладиться азартом.

И Луций ушел в глухую оборону, красиво отбиваясь от яростных наскоков Тереса. Выбрав подходящий момент, он подставился сике фракийца. Это ювелирное искусство — позволить противнику нанести тебе рану, неглубокую и неопасную, но пусть брызнет кровь! Блокировав очередной удар, аукторат резко ослабил отбив, допуская лезвие до плеча. Холодный металл резанул кожу, и две красные струйки потекли по плечу. Трибуны взорвались криком. Фракийцы вскочили и махали руками, множество игроков повышали ставки Тереса. Атмосфера накалялась.

Луций красиво атаковал, но фракиец и тут взял верх, поранив провокатору правый бок. Кровь окрасила сублигакул. На трибунах орали, свистели, топали ногами.

— Бей! Бей его!

— Добивай!

— Хватит сикой махать! Пусти ее в дело!

— Уложи его, Терес!

— Лу-ций! Лу-ций!

«Ага!» — усмехнулся провокатор. Проняло! Ну всё тогда, можно с фракийцем кончать. Откачнувшись от очередного удара, Луций ударил Тереса щитом. Грохнул металл. От неожиданности фракиец промешкал — крошечную долю мгновения, — но этой доли Эльвию хватило. Он сделал выпад, и его клинок вошел противнику под ребра, пронзая сердце. Фракиец встал на цыпочки, вытягиваясь, словно пытаясь уйти от гибели, но попытка не удалась — шатнувшись, Терес упал плашмя, как статуя, сброшенная с пьедестала.

Пару ударов сердца трибуны молчали, переваривая увиденное. Потом стал нарастать гул, и вот торжествующий рев, все усиливаясь и нарастая, заполнил чашу амфитеатра до краев.

Судья подбежал, склонился над телом Тереса и крикнул:

— Гладиатора — в сполиарий![65]

Луций небрежно поклонился публике и осмотрел раны. Нормально. Даже можно еще где-нибудь шрам оставить. На спине? Нет, это слишком рискованно.

Распорядитель игр подкатился к провокатору и спросил:

— Что ты решил, Луций Эльвий? Продолжаешь ли бой?

— А я и не изменял своего решения, — спокойно ответствовал тот. Театрально вскинув меч, он провопил: — Буду биться до конца!

Трибуны одобрительно взревели. Следующим на очереди был кельт. Лискон сын Акко, в левой руке держа секиру на длинной рукояти, в правой — спату, подошел вразвалочку. На лице кельта белел рубец, искажая улыбку, обращая ее в усмешку демона. А Луцию стало смешно — этот тупой сальден так ничего и не понял! Решил, видно, что смерть Тереса — глупая случайность. Ну тебе же хуже, дуракам не всегда везет. Решив разделаться с кельтом поскорее, дабы восхитить публику и закрепить успех, Змей ринулся в атаку.