Дорога войны - Валерий Большаков

Схватка закончилась так же внезапно, как и началась. Бастарны исчезли за холмом, с неба вернулась тишина.

Сергий подобрал утерянный акинак, вернул себе нож. Сощурившись, он осмотрелся. Пару фургонов бастарны все же успели грабануть, даже коней выпрягли и увели с собой. Вернулся хмурый Дионисий, ведя в поводу коня без всадника, с седлом, залитым липким и черным. Конь, потерявший седока, фыркал, чуя кровь, и мотал головой. Потихоньку сбредались переселенцы. Лобанов углядел того самого паникера, что устроил неразбериху, и направился к нему. Подойдя к гнедому, он ухватился за тунику всадника и одним рывком сдернул его с седла. Паникер ляпнулся в траву, вереща древнюю формулу:

— Я римский гражданин! Не прикасайся ко мне! Сергий с большим удовольствием отпинал гражданина, метя по почкам, и рявкнул:

— Вставай давай!

Гражданин поднялся, охая и норовя прикрыться руками.

— Имя? — холодно спросил Лобанов.

— Мое? — пролепетал «гражданин». — Ментулий…

— Так вот, Ментулий, — по-прежнему холодно продолжил Сергий, — вместо того чтобы со всеми вместе отражать атаку бастарнов, ты бросился бежать, наводя панику. Трусливое ничтожество, ты подставил всех! Из-за тебя погибло несколько человек! Можешь залезать обратно в седло.

Ментулий, боязливо оглядываясь на Роксолана, полез на гнедого.

— А теперь проваливай! — резко сказал Лобанов. — Трусам в Дакии не место!

— Не имеешь права! — подал голос Ментулий.

— Пошел отсюда! — рявкнул Сергий и шлепнул гнедого мечом плашмя. Конь заржал и припустил галопом. В толпе кто-то нервно засмеялся, Эдик свистнул, подгоняя изгоя. И только Роксолан сохранял серьезность.

— Больше это не повторится, — пообещал он. — Учтите все, кто имеет склонность к трусости, — можете дрожать от страха, сколько вам угодно. Но если кто-то еще будет поднимать панику. Убью!

Глава девятая,

в которой Гай Антоний переоценивает свои силы, а Луций Эльвий зарабатывает как может

— Клянусь Гераклом, — бушевал Луций Эльвий, — эти мерзкие преторианцы еще узнают, как мешать меня с дерьмом! Будет тут каждая сволочь корчить из себя! Собирайся, легат. Живо! Ступай в принципарий и поройся в документах, а я людей порасспрашиваю — может, кто видел этого Сирма. Через него мы точно к золоту выйдем. И уберемся из этой Дакии!

— О, боги, — пробормотал Гай со злостью. — Как же мне все это надоело!

— Что именно? — холодно поинтересовался гладиатор-аукторат.

— Всё! — отрезал легат. — И ты прежде всего! Раскомандовался тут!

— Без истерик, пожалуйста, — поморщился Змей.

— Это не истерика! И нечего меня выводить из себя!

— Не истерика, говоришь? — Луций сощурился. — А что? Очередной каприз папенькиного сынка?

Гай аж побурел от злости.

— Я взрослый человек! — завопил он, проглатывая согласные. — И обойдусь без того, чтобы мной командовал гладиатор, пускай даже первого палуса!

— Ты хочешь с ревом ускакать, чтобы пожаловаться папочке? — глумливо усмехнулся Луций. — Боюсь, папочка тебя отшлепает за непослушание!

Понял ли Гай, что его специально оскорбляют, или не понял, но он сдержался. Побледнел только, отчего краснота на его щеках пошла пятнами.

— Нет, я не собираюсь никому жаловаться, — раздельно проговорил он. — Но и подчиняться тебе я больше не стану. Понятно?

— А-а! — воскликнул Эльвий, дурачась. — Так ты метишь в командиры нашей славной компашки?

Сын Элия Антония ответил по-прежнему серьезно:

— А ты что, считаешь, будто я недостоин?

Луций Эльвий тоже сменил тон.

— Гай, — сказал он, — пойми меня правильно. Я не держусь за свое командирство. Больше того, оно мне в тягость! Но, понимаешь. Командиром может быть тот, кто способен принимать решения и отвечать за них. Тот, кто берет на себя ответственность и несет ее!

Легат вздернул голову.

— А ты считаешь, — сказал он запальчиво, — что я на это не способен?

Гладиатор вздохнул.

— Не важно, что считаю я, — мягко проговорил он. — Важно, кем ты сам считаешь себя!

— Я считаю, — резко сказал Гай, — что взять на себя ответственность могу! И нести ее способен!

— Да? — поднял бровь Луций. Секунду подумав, он отвязал от пояса мешочек с денариями, выданный сенатором, и протянул его трибуну-латиклавию: — Держи тогда! И неси!

Он почувствовал облегчение, снимая с себя ношу. И еще злорадство. Ведь ясно же, что мальчишка не справится, только глупостей понаделает. Ну и пусть! Сенатор хотел, чтобы сыночек его повзрослел? Отлично! Вот пусть и побарахтается, выгребая по течению жизни! Лучший способ научить плавать — швырять в воду. Тут уж хочешь не хочешь, а поплывешь! Или потонешь.

Трибун-латиклавий недоверчиво принял кошель.

— Это как? — пробормотал он.

— Да так, — пожал Змей плечами. — Ты же рвался покомандовать? Ну вот! Вручаю тебе все деньги и бразды правления. Командуй!

Гай оглядел подчиненных — отец сам набрал их среди своих клиентов. Тиций Аристон со здоровенным родимым пятном на щеке старательно прятал улыбку. Рыжий Бласий Созомен откровенно ухмылялся. Рубрий Эвпорион застыл на коне, как истукан, ему все было до одного места — он равнодушно смотрел вслед очередному каравану, уходящему на запад, и дожидался, когда руководство разберется, кто там кем командует.

— Ищем постоялый двор или гостиницу, — твердо сказал Гай.

— Ищем, — согласился Луций.

Придержав коня, он прочел объявление, намалеванное краской на стене:

«Десять пар гладиаторов Децима Лукреция Сатрия Валента будут сражаться в пятый, четвертый, третий день до ноябрьских нон и в канун ноябрьских нон, а также будет охота по всем правилам — Феликс дерется с медведем. Голосуйте за Децима Лукреция! Он будет хорошим квинквенналом,[62] устроит великолепные игры!»

Всё ясно, усмехнулся Луций. И за Данувием всем подай хлеба и зрелищ! Чтоб вам подавиться тем хлебом.

Он перевел глаза пониже и прочитал следующее объявление, немало его позабавившее:

«Граждане Сармизегетузы! На выборах в квинквенналы не голосуйте за Децима Лукреция. Он вор и бездельник. Коллегия носильщиков».

Луций вертел головой, осматривая новенькие дома, сработанные из тесаных каменных блоков, и старые жилища первопоселенцев — бревенчатые, серые от дождей и солнца.

Он запоминал все ходы и выходы Колонии Ульпия Траяна, но Гай понял его по-своему.

— Сейчас, — сказал он, мешая в речи важность с небрежностью, — сейчас подыщем себе пристанище!

Они как раз проезжали мимо ворот постоялого двора, и трибун-латиклавий свернул под вывеску, на которой было выведено неровно, но ярко: «Серебряный денарий».

За воротами обнаружились длинная приземистая конюшня и основательный дом с террасой, выстроенный из камня. Крыша, правда, была из снопов соломы, но это уже придирки.

Когда Гай спрыгнул с коня и отряхнул пыль, на террасу вышел легионер — плотно сбитый коренастый малый в лорике плюмата, чешуйки которой напоминали перья птицы. Защитная юбка-птерига и кожаные пластины, закрывающие предплечья коренастого, были обшиты бахромой.

— Аррий! — радостно заорал легат. — Здорово, принцип!

Коренастый осклабился.

— Сальве, латиклавий! — хрипло забасил он. — За что тебя сюда сослали?

Гай весело захохотал. И тут из низкой двери, пригибая голову, выбрался еще один знакомец — худой нескладный молодчик в кольчужной безрукавке лорика хамата с кельтской накидкой, закрывающей плечи и скрепленной на груди крючком.

— Узнаешь?! — закричал ему Аррий.

Худой вытаращился на Гая Антония, и по губам его поползла улыбка узнавания:

— Никак Гай?

— Я! — захохотал легат. Обернувшись к Луцию, он оживленно проговорил: — Это Аррий Серторий Фирм! А это Кресцент, он был аквилифором в моем легионе! Вот так встреча!

— За это надо выпить! — решительно заявил Аррий.

— Пошли! — разбушевался Гай. — Я угощаю! Обнявшись, друзья-однополчане скрылись за дверьми харчевни.

Луций хмыкнул.

— Я так понимаю, — протянул Бласий Созомен, — что ужин откладывается до завтрака?

— Или до обеда, — пробурчал Рубрий Эвпорион.

— Надо же кому-то наставлять молодежь, — усмехнулся гладиатор-аукторат. — Ладно, ребята, оставляем коней здесь, и за мной — завалялась у меня пара денариев… Угощу вас здешней похлебкой — чорба называется. Даки туда фасоль кладут, перец и обжаренный свиной окорок.

— Ммм… — застонал Тиций Аристон. — Скорее давайте! Жрать же хочется!

— А еще, — с увлечением продолжал Луций, — у даков восхитительная сливовочка имеется! Они говорят «цуйка»!

— Цуйки мне! — заорал Бласий. — И чорбы!

Похохатывая, подчиненные Гая Антония Скавра спешились, привязали коней и направили стопы к ближайшей харчевне.