Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

После войны Рузвельт первым делом хотел разрушить Французскую империю. «Руководство в Вашингтоне мало верит в будущее Франции и в действительности не хочет, чтобы Франция возродилась в качестве имперской державы», – написал Иден в меморандуме министерства иностранных дел. Если Рузвельт способен добиться подобного результата, игнорируя «Свободную Францию» и де Голля, тем лучше[1687].

«Американцы испытывают к нему [де Голлю] сильную ненависть», – написал Иден на той июльской неделе. К тому моменту ненависть достигла критической стадии. Рузвельт снова, как в мае, потребовал, чтобы Черчилль разорвал отношения с де Голлем, и Жиро (который вопреки совету министерства иностранных дел собирался встретиться с Рузвельтом) стал единственным лидером Французского комитета национального освобождения. Безмерно уставший от де Голля Черчилль сказал Идену, что поддержка де Голля со стороны министерства иностранных дел может ускорить разрыв между ним и Иденом. Идену все было предельно ясно: в случае разногласий только один сохранит свое место, и это будет не Энтони. Но Иден упорно стоял на своем, доказывая, что «американская политика в отношении Франции поставит под угрозу их отношения, а также отношения Великобритании с этой страной на годы вперед». 20 июля Черчилль сменил гнев на милость. За ужином, по словам Идена, он был «в хорошей форме», хотя его настроение было несколько омрачено смертью черного кота по кличке Мюнхенский Мышелов, который сбежал из «номера 10» в министерство иностранных дел, где испустил последний вздох. Черчилль сказал Идену, что кот «умер от угрызений совести и выбрал соответствующее смертное ложе». Двумя главными препятствиями, которые не позволяли Рузвельту избавиться от назойливого француза, были упорство Идена, убеждавшего Черчилля в правильности позиции министерства иностранных дел, и французское общественное мнение, на которое Рузвельт не обращал особого внимания. Несколькими неделями ранее лидер французского движения Сопротивления Жан Мулен информировал Лондон, что Национальный совет Сопротивления потребовал сформировать в Алжире временное правительство во главе с де Голлем, «единственным лидером французского Сопротивления»[1688].

Последняя выходка де Голля, связанная с французской газетой, сыграла на руку Рузвельту и отвлекла Черчилля от событий огромной важности на Сицилии и в Курске. Черчилль опасался, что дальнейшее финансирование «Свободной Франции» приведет к напряженности в англо-американских отношениях, чему «будет очень рад де Голль». Брук написал в дневнике: «Уинстон произнес длинную тираду с обвинениями в адрес де Голля, и я полностью с ним согласен. К сожалению, он слишком поздно стал испытывать неприязнь к де Голлю, от которого нужно было избавиться еще год назад». Брук, человек военный, не слишком разбиравшийся в политике, не понимал, почему Иден поддерживает де Голля. Черчилль, считавший аргументы Идена убедительными, неохотно поддерживал де Голля, поскольку понимал то, чего не понимал Рузвельт: союзникам нужен де Голль, а Британии в свое время будет нужна Франция[1689].

Как и де Голль, польский премьер-министр Владислав Сикорский привез своих потерпевших поражение солдат в Лондон. Однако Сикорский, в отличие от де Голля, пользовался уважением у британцев. Но в начале недели, словно предзнаменование будущих несчастий, ожидавших Польшу, в авиакатастрофе погибли Сикорский, его дочь София и несколько помощников – через несколько минут после взлета с аэродрома в Гибралтаре их В-24 рухнул в море. Гибель Сикорского сказывалась негативным образом не только на военных усилиях союзников, но и на планах по послевоенному устройству мира и месту, которое отводилось в нем Польше. С 1940 года Сикорский находился в хороших отношениях с русскими, которые уважали его столь же сильно, как возмущались «клеветнической кампанией», развернутой лондонскими поляками по поводу Катыни. Если кто-то и мог найти способ успешного разрешения советско-польского политического кризиса, то это Сикорский[1690].

Все эти политические проблемы и поведение де Голля, обсуждавшиеся в Лондоне в первой половине июля, отошли на второй план, когда в середине месяца стало понятно, что немецкое наступление на Курской дуге захлебнулось. Русские перешли в контрнаступление в направлении Орла, к северу от выступа. В течение нескольких дней немцы отступали в западном направлении по всему трехсотмильному фронту. Советское наступление на Белгород, к югу от выступа, было остановлено, но фельдмаршал Манштейн сообщил Гитлеру, что группе армий «Юг» не хватает сил, чтобы и дальше сдерживать Красную армию. То же самое можно было сказать и о способности Дёница сдерживать союзнические корабли союзников в Атлантике, где Германия в среднем теряла одну подводную лодку в день. Черчилль (называл немецкие подводные лодки «канарейками») телеграфировал Рузвельту: «Моему коту нравятся канарейки… за этот месяц у нас уже 18 канареек»[1691].

Новости с Сицилии и из Средиземноморья тоже были приятными. После успешной высадки 10 июля итальянцы отступили с побережья, а 15 июля стало казаться, что, несмотря на яростное сопротивление немцев, Сицилию, возможно, удастся захватить через две-три недели. В сообщениях с Балкан подчеркивалось резкое падение боевого духа двадцати четырех итальянских дивизий, разбросанных от Эгейских островов до северной части Югославии. Они скорее сдадутся англоамериканским войскам, чем дадут разорвать себя на части грекам или партизанам Тито. В Италии британская разведка пришла к выводу, что итальянские силы к югу от Неаполя в случае высадки союзников сдадутся, оказав лишь формальное сопротивление. Вместе с тем заранее сдаваться они не будут. Время нанести удар по Италии вот-вот наступит.

На третьей неделе июля армия Монтгомери, на полпути к Мессине, столкнулась с ожесточенным сопротивлением дивизии Германа Геринга в Катании, к югу от Этны. Перед 8-й армией стояли немцы, а на флангах было несколько рек и малярийные болота. Малярия убивала больше солдат Монти, чем немецкие пули. Но через неделю армия Монтгомери продолжила наступление в направлении Мессины по прибрежным равнинам. Паттон, после неудачного старта на побережье – тоже из-за дивизии Германа Геринга, отделил один корпус, который теперь мчался в направлении Палермо. Битва за Сицилию шла успешно.

В июне Эйзенхауэр сказал Черчиллю, что решение о вторжении в Италию будет зависеть от исхода Сицилийской операции. Но он еще не решил, где и когда союзники нанесут удар по Италии. Он отверг Неаполь – слишком далеко к северу. Вероятно, Эйзенхауэр хотел высадиться на самом носке «итальянского сапога», прямо напротив Мессины, в 350 милях к югу от Рима. Еще в Алжире он сказал Яну Смэтсу, что Рим должен быть главной целью. Альберт Кессельринг уже планировал эвакуацию своих войск из Мессины через узкий пролив на материк. Это было возможно по той простой причине, что союзники не посчитали нужным отрезать ему пути отхода, вторгнувшись на мысок «итальянского сапога», когда высадились на Сицилии – ошибка, которую Эйзенхауэр осознал спустя несколько недель. Тем временем 19 июля 700 тяжелых бомбардировщиков союзников нанесли удар по сортировочной станции в Риме. Джон Мартин заверил Черчилля, что «Папа в безопасном месте». 22 июля корпус Паттона взял Палермо, разрезав Сицилию пополам[1692].

Визит в Лондон министра обороны Генри Стимсона мог расстроить планы Черчилля в отношении Итальянской кампании. Семидесятипятилетний Стимсон, человек старой закалки, занимал пост министра обороны при Уильяме Говарде Тафте, во время Первой мировой войны служил в армии во Франции; дослужился до полковника артиллерии. Он ненавидел немцев и, как Маршалл, был сторонником высадки во Франции. Во время пребывания Стимсона в Лондоне один из планировщиков операции высадки во Франции сказал ему, что любая затяжка операции в Средиземноморье может отодвинуть срок вторжения во Францию. Стимсон, не видевший будущего в Италии и на Балканах, не на шутку расстроился. Когда Черчилль сказал, что Маршалл согласился на высадку в Италии, Стимсон ответил, что Маршалл, вероятно, пробудет там ровно столько времени, сколько понадобится на захват итальянских аэродромов, необходимых для бомбардировки Южной Германии. Этот разговор проходил в то время, когда немцы в Катании остановили наступление Монтгомери.