Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Черчилль использовал эту неудачу, чтобы описать Стимсону ужасную судьбу, которая ждет 50 тысяч солдат союзников на побережье Франции, если немцы подтянут большие силы, а они это, без сомнения, сделают. Союзников сбросят в море, «Ла-Манш полный трупов», на Западном фронте воцарится хаос. Черчилль добавил, что если бы он был главнокомандующим, то не поддержал бы Roundhammer (как Стимсон по ошибке назвал высадку во Франции), но, как премьер-министр, он поддержит любое решение Объединенного комитета начальников штабов. По прибытии в Алжир Стимсон сказал Эйзенхауэру, что Черчилль «одержим идеей доказать истории мудрость балканской стратегии». В свою очередь, Эйзенхауэр опасался, что, если он не добьется победы в Сицилии, которая уже близка, его обвинят в том, что он «упустил шанс». Его помощник, Гарри Бутчер, написал, какие чувства на тот момент царили в штабе: «Наше правительство, кажется, хочет нажать на тормоза, когда все идет хорошо». Именно это и чувствовал Черчилль[1693].

Интуиция не подвела Стимсона: его предположения относительно Черчилля были верны, и они получили бы подтверждение, если бы он узнал, что в середине июля Черчилль сказал британским начальникам штабов, что двадцати семи дивизий, выделенных для нанесения удара через Ла-Манш, «недостаточно для решения задачи, связанной с высадкой и удержанием побережья». Он вновь принялся доказывать, что следует вернуться к рассмотрению операции «Юпитер», вторжение в Северную Норвегию, и, в качестве поддержки, использовать предложенные Маунтбеттеном авианосцы изо льда[1694].

Если бы Стимсон услышал мнение Черчилля относительно операции «Раундап», то наверняка пришел бы в сильное расстройство. Эта операция, сказал Черчилль начальникам штабов, должна быть низведена до статуса ложной атаки. Он предложил прибегнуть к подобной стратегии в Италии, чтобы заманить немецкое подкрепление на мысок «итальянского сапога», и утверждал, что «там мы сможем удерживать их правой рукой, а левой выбить из Неаполя»[1695].

Стимсон отправился домой в Вашингтон с твердым намерением предупредить Рузвельта и Маршалла о колебаниях Черчилля до того, как премьер-министр появится на сцене и обведет их вокруг пальца. Договоренность относительно приезда Черчилля в Северную Америку была достигнута в середине месяца, когда Черчилль с Рузвельтом поняли, насколько остро встал вопрос о необходимости встречи. Рузвельт предложил встретиться 1 сентября, но Черчилль настоял на середине августа, поскольку, по его мнению, события на Сицилии развивались быстрее, чем планировалось. Оливер Харви, парламентский секретарь Идена, написал в дневнике: «Должен сказать, премьер-министр не теряет времени даром». Лидеры договорились встретиться в середине августа в Квебеке, где в 1759 году на равнине Авраама Вульф с англичанами одержали победу над Монкальмом с французами, захватив Квебек и всю Канаду. Черчилль с Рузвельтом пригласили Сталина, который после почти двухнедельного молчания ответил отказом, хотя признал необходимость встречи и предложил встретиться зимой. Черчилль выбрал кодовое название для Квебекской конференции – «Квадрант» – и предложил в первую очередь обсудить операцию в Италии. Смэтс отправил ему из Алжира доклад, в котором подчеркнул, что «Рим фактически означает Италия и владение им может означать изменение хода войны и ее окончание в следующем году». На Квебекской конференции Черчилль собирался отстаивать эту точку зрения, поскольку с уважением относился к советам Смэтса, прислушивался к его мнению чаще, чем к другим, и иногда даже поступался собственным мнением. Но Черчиллю не пришлось ничего доказывать, поскольку Эйзенхауэр согласился со Смэтсом в отношении необходимости взятия Рима, но не согласился с временем нанесения удара. Внимание генерала Айка было приковано к южной части «итальянского сапога»[1696].

Черчилль, с восторгом воспринявший радужные перспективы Смэтса, отправил Рузвельту копию его письма. Рузвельт ответил: «Мне нравится идея генерала Смэтса, и надеюсь, удастся предпринять нечто похожее». Этот ответ мог обидеть Стимсона, но для Черчилля послание президента было столь же приятно, как вкус виргинской ветчины, которую американцы привозили в Лондон[1697].

В конце июля у Брука тоже появилась причина прийти в хорошее настроение. Черчилль третий раз за несколько месяцев сказал начальнику имперского Генерального штаба, что именно он будет тем человеком, который возглавит вторжение во Францию. На одном из предобеденных приемов в «номере 10» Черчилль спросил жену Брука, Бениту, что она подумала, узнав, что ее муж будет командовать операцией по вторжению во Францию. Она была ошеломлена. Брук до сих пор ничего не сказал жене[1698].

В знойный воскресный полдень 25 июля король Виктор-Эммануил III пригласил Муссолини на виллу Ада; воздух в парке, занимавшем территорию в 450 акров, был чище и прохладнее, чем в городе. Муссолини, как и Черчилль, каждую неделю по понедельникам обедал с королем. Хотя приглашение в воскресный день выбивалось из принятого графика, но не обязательно сулило какие-то проблемы. Дуче прекрасно знал о махинациях и интригах многих членов Большого совета, включая графа Чиано, своего зятя. Накануне совет выступил с предложением о передаче королю дополнительных полномочий, тем самым выразив недоверие дуче. Муссолини, несмотря на то что его приспешники взбунтовались, ни минуты не сомневался в том, кто выйдет победителем: он принимал участие в этих политических войнах более двадцати лет. Кроме того, шел Anno XXI (двадцать первый год) его правления.

Король, одетый в серую маршальскую форму с красными лампасами на брюках, встречал своего министра у главного входа на виллу. Они прошли в гостиную, расположенную на первом этаже. Пока король говорил, Муссолини стоял. Дела в Италии идут совсем не так хорошо, как хотелось бы, сказал король. Даже Альпийская бригада – одно из самых легендарных итальянских подразделений, – по слухам, на грани мятежа, солдаты распевают оскорбительные песенки о дуче. Голосование в совете, добавил король, отражает отношение страны к первому министру. «В таком случае, – ответил Муссолини, – я вынужден подать в отставку». Он думал, что король отвергнет эту идею, но ошибся. «Должен сказать, что я безоговорочно приму вашу отставку с поста главы правительства», – сказал король. Муссолини тяжело опустился в кресло. Король сообщил бывшему премьеру, что хочет назначить на его должность маршала Пьетро Бадольо. А затем заверил Муссолини, что является его единственным другом, «вот почему я говорю вам, что волноваться о вашей личной безопасности не стоит. Вас защитят». Он вышел из виллы и пошел к своей машине, рядом с которой стояли карабинеры. Дуче понял: он арестован. Эммануил расправился с двумя десятилетиями фашизма за двадцать минут[1699].

Накануне немецкий посол в Риме сообщил в Берлин, что «положение Муссолини никогда еще не было таким прочным». Посла вскоре отозвали в Берлин. Геббельс с сожалением отозвался о падении дуче в своем дневнике: «Ужасно думать, что можно было так просто ликвидировать революционное движение, которое было у власти в течение двадцати одного года»[1700].

Бадольо, Чиано и Большой фашистский совет решили сохранить фашистскую власть, только без дуче. Но уже вечером король Эммануил, теперь абсолютный монарх, распустил итальянскую фашистскую партию. Итальянцы решили, что король, не уронив достоинства, за несколько дней обеспечит мир. Как казалось, никто в Риме не задумался о возможной реакции немцев. Вновь обретенная вера итальянцев в короля была недолгой. Новое правительство сообщило в Берлин, что продолжит войну, но Геббельс и Гитлер посчитали это сообщение не чем иным, как тактикой по затягиванию времени, призванной дать Бадольо возможность заключить сепаратный мир с союзниками. И действительно, через несколько дней итальянские дипломаты начали прощупывать почву относительно возможности заключения мира с союзниками.