Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

В мае потери союзнических кораблей сократились до 200 тысяч тонн – примерно сорок кораблей. Дёниц достиг этих скромных результатов ценой сорока подводных лодок, что в два раза превышало количество лодок, потопленных в марте и апреле, когда ему удалось потопить корабли общим водоизмещением почти в миллион тонн. В июне он отправил свой подводный флот в Восточную Атлантику. За весь июнь немецкие лодки потопили всего шесть кораблей общим водоизмещением 27 тысяч тонн, то есть всего 5 процентов от потопленных в марте. Британский самолет, оборудованный микроволновым радаром, мог засекать немецкие подводные лодки, всплывавшие на поверхность, даже в ночное время и в туман. Их координаты предавались кораблям, которые сразу же брали курс на обнаруженную подводную лодку. Благодаря этой тактике за май (в кригсмарине его назвали «черным маем») и начало июня в Бискайском заливе было уничтожено тридцать восемь немецких подводных лодок, на три меньше, чем затонуло союзнических торговых судов в Атлантике и Северном Ледовитом океанах, и на двенадцать больше, чем было спущено новых подводных лодок. Несмотря на прекращение действий в Западной Атлантике, потери Дёница продолжали стремительно расти. С начала 1943 года британские и американские торговые суда строились быстрее, чем их топили немецкие подводные лодки. Кроме того, увеличилось количество воздушных патрулей, появились новые радары, что позволило союзникам уничтожать немецкие подводные лодки намного быстрее, чем Гитлер мог построить новые. К июлю темпы строительства новых судов в Америке позволили перекрыть все виды потерь: от немецких подводных лодок, мин, кораблей и самолетов. Американское судостроение наконец набрало необходимые обороты: за год было спущено на воду половина (более 12 миллионов тонн) от количества кораблей, построенных Британией за всю войну.

Черчилль больше не опасался, что Британии перекроют кислород или что немецкие войска высадятся на острове. И все же победа пока еще казалась очень далекой. Американским войскам предстояло набраться опыта, а американские судостроительные верфи должны были строить больше кораблей, чтобы одновременно удовлетворять нужды Британии, России, Макартура и второго Европейского фронта. С этого времени, позже написал Черчилль, «угрожало уже не поражение, а ничейный исход»[1670].

Бивербрук разделял его мнение. «Как бы нам не пришлось ждать, пока на последнюю гетру не будет пришита последняя пуговица», – написал он Гарри Гопкинсу. Если союзники не готовы пойти на риск, связанный с открытием второго фронта, и понести соответствующие потери, «нам следует сконцентрироваться на производстве тяжелых бомбардировщиков и ожидать завершения войны не раньше 1950 года». 19 мая Черчилль нечто похожее сказал, выступая на заседании конгресса США: «Никто не может сказать, какие новые трудности и опасности могут возникнуть, если война продлится еще четыре или пять лет. И сейчас главная надежда Германии и Японии как раз и заключается в том, чтобы затягивать войну, ведение которой обходится невероятно дорого, до тех пор, пока демократии не устанут, или им надоест, или они утратят единство. Мы должны уничтожить эту надежду»[1671].

Все порты в Северной Африке от Александрии до Касабланки были заполнены военными, транспортными, десантными и грузовыми судами. Из миллиона солдат, находившихся на побережье Северной Африки, 160 тысяч отправились в Сицилию. Подобно Линкольну, после того как Грант перешел со своими войсками реку Рапидан и направился к Ричмонду, Черчилль считал, что его армия, состоявшая из британских, колониальных, французских, американских солдат, обрела уверенность и силу на полях сражений в Северной Африке. Эту армию нельзя сдерживать. Она должна двигаться вперед. Такую силу нужно вести к будущим победам, до самого конца.

Черчилль сказал Маршаллу и Эйзенхауэру, что эту гигантскую машину, однажды запущенную, будет трудно остановить. Использовать эту армию только на Сицилии означает снизить темп наступления, а это противоречит одному из главных правил стратегии: всегда развивай успех. «Продолжать наступление пока не захватим Италию», – снова и снова повторял он Эйзенхауэру. Через два дня после своего приезда в Алжир Черчиллю удалось достигнуть важнейшей договоренности с Маршаллом и Эйзенхауэром. Союзники нанесут удар по Италии с воздуха и с моря. Первым объектом была сортировочная станция в Риме, всего в 5 милях от Ватикана (находясь в Вашингтоне, Черчилль заверил кардинала Фрэнсиса Джозефа Спеллмана, архиепископа Нью-Йорка, что будут приняты меры предосторожности, чтобы не пострадал Вечный город). С помощью одной авиации можно было вывести Италию из войны. Если этого будет недостаточно, подключится армия. Окончательное решение о высадке в Италии осталось за Эйзенхауэром. В каком месте на территории материковой Италии союзники нанесут удар после Сицилии, будет зависеть от того, сколько немецких войск будет переброшено в Италию и где будут располагаться их оборонительные позиции. Если рубежи немцев будут проходить севернее реки По, удар союзнических войск в направлении Тосканы позволит отрезать войска оси в южном направлении и избежать утомительного четырехсотмильного марша. Другая стратегия предполагала нанесение удара по Неаполю, а затем быстрое наступление в северном направлении, на Рим. Черчилль был настолько уверен, что Италия созрела для поражения, что сказал Эйзенхауэру, что британцы с радостью согласятся на сокращение своих месячных пайков вдвое, если это поможет вывести ее из войны, и тогда они могли бы, вдвоем с Эйзенхауэром, встретиться в Риме за рождественским столом[1672].

Маршалл одобрил итальянский гамбит, но, как и Черчилль в Вашингтоне (отказавшись сформулировать условия, необходимые для осуществления операции «Оверлорд»), не сказал то, что ему казалось очевидным: операции в Италии не являются препятствием для планирования и осуществления «Оверлорда». Эта ошибка, как и черчиллевская в Вашингтоне, еще до окончания года приведет к разногласиям между англичанами и американцами.

Маршалл отправился домой, а штаб Эйзенхауэра приступил к работе по определению места, в котором предстоит нанести удар по Италии. Черчилль пребывал в прекрасном расположении духа. Позже он написал: «У меня не было более приятных воспоминаний о войне, чем эти восемь дней в Алжире и Тунисе». Однажды утром помощник Эйзенхауэра застал Черчилля в тот момент, когда ему подали завтрак в постель – «бутылку белого вина, бутылку содовой и ведерко со льдом». Он был в прекрасном настроении. Он добился своего. 1 июня Черчилль с компанией вылетел в Тунис, откуда они отправились в Карфаген, где Черчилль выступил перед солдатами в римском амфитеатре. Акустика была настолько хорошей, что не понадобились громкоговорители. Вечером того же дня за ужином Черчилль заявил: «Да, я говорил там, где крики христианских девственниц разрывали воздух, пока разъяренные львы пожирали их, а я не лев и уж точно не девственник». В другой раз за ужином стол был накрыт на тринадцать персон, но «из уважения к британскому суеверию» помощника Эйзенхауэра Гарри Бутчера пригласили присоединиться, чтобы за столом было четырнадцать человек. Когда речь зашла о дневниках, Черчилль сказал, что привычка вести дневник является довольно глупой, поскольку в дневник записываются только эмоции, пережитые автором за день, и то, что он мог чувствовать интуитивно, а дальнейшие события могут показать, что эти ощущения были необоснованными и неверными, что выставит человека, ведущего дневник, дураком. Черчилль сказал, что предпочитает дождаться окончания войны и потом описать свои впечатления, чтобы «в случае необходимости иметь возможность исправить или предать забвению свои ошибки». Одним словом, сделал вывод Брук, Черчилль был в «прекрасном настроении». Так это и было, если не считать де Голля[1673].