Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Если Рузвельт и Государственный департамент видели серьезнейшую угрозу послевоенным англо-американским отношениям в черчиллевском старом порядке, то Черчилль видел ее в сталинском новом порядке. Насколько далеко на запад распространится влияние Сталина в Европе, будет зависеть от того, где встретятся советские и англоамериканские войска в конце войны. Вот почему послевоенное англофранцузское единство так много значит для Лондона, несмотря на де Голля и его неумение ладить с людьми. Но для Вашингтона это не имело особого значения. Рузвельт считал, что для победы в войне ему не нужны французы (а уж тем более де Голль), а Черчиллю нужна возродившаяся Франция для обеспечения мира в Европе. Черчилль не любил де Голля, но прекрасно понимал, что народ оккупированной Франции видит в нем своего спасителя. В Лондоне ходили слухи, что 80 процентов французов считают Шарля де Голля «символом французского Сопротивления». Рузвельт, в свою очередь, основываясь на поверхностных докладах Роберта Мерфи из Африки, относил подобные мнения за счет пропаганды голлистов. Он высказал свое мнение о де Голле в записке, адресованной Черчиллю во время «Трайдента»: «Он [де Голль], возможно, честнейший парень, но у него мессианский комплекс». Рузвельт считал, что народ Франции поддерживает движение «Свободная Франция», а не де Голля, чье «поведение вызывает все большее раздражение». Рузвельту было ясно, что, «когда мы высадимся во Франции, нам придется рассматривать это как военную оккупацию». Он предложил избавиться от де Голля и его Французского национального комитета и создать под контролем союзников «совершенно новый французский комитет». Черчилль позднее вспоминал, что во время пребывания в Вашингтоне «ни дня» не проходило без того, чтобы Рузвельт не выразил свое недовольство де Голлем[1664]. 21 мая, под влиянием горячих речей Рузвельта, Черчилль отправил телеграмму в Лондон, в которой советовал британскому правительству разорвать отношения с де Голлем. Иден немедленно ответил, что он категорически против. Жиро и де Голль договорились на следующей неделе встретиться в Алжире, чтобы окончательно оформить свои отношения, создав новый Французский национальный комитет. Не будет ли разумнее, сказал Иден, подождать результатов этой встречи, прежде чем принимать столь серьезное решение. Черчилль согласился. Окончательное решение могло подождать до встречи Жиро и де Голля. Черчилль считался (зачастую с большой неохотой) с мнением Объединенного комитета начальников штабов по военным вопросам и считался (опять же с большой неохотой) с мнением военного кабинета, когда дело касалось политики. Он был сторонником парламентаризма, а потому не мог поступать иначе. Позднее Иден шутил, приписывая двойственность его мнения относительно де Голля тому, что Черчилль был наполовину американцем. Но оба знали, что на самом деле Черчилль склонялся к тому, чтобы уступить Рузвельту из-за растущего влияния, которое Соединенные Штаты оказывали на Британию. Иден хорошо выполнял свою работу (как и Брук свою в военной сфере), отговаривая Черчилля от наиболее провокационных и нереалистичных решений, как политических, так и военных. В свою очередь, Черчилль вел их вперед, ни перед чем не останавливаясь, к общей цели: победе[1665].

Однако Третья Вашингтонская конференция была созвана для того, чтобы обсудить, как вести войну, а не что делать с французами или послевоенным миром. Несмотря на то что переговоры подходили к концу, оставался нерешенным стратегический вопрос, который Черчилль считал самым важным: куда двигаться после Сицилии. Куда направить двадцать закаленных в боях дивизий, 4 тысячи самолетов Теддера и флот Каннингема? Необходимо сохранить наступательный порыв победной Африканской кампании и принять окончательное решение по Сицилийской кампании. В своих планах Черчилль отводил место Италии и Муссолини. На его пути было только одно препятствие: Джордж Маршалл. Поздно вечером 25 мая Маршалл зашел в кабинет Рузвельта, чтобы попрощаться с Черчиллем. В это время Рузвельт с Черчиллем заканчивали коммюнике Сталину, после чего собирались разойтись по спальням. Рузвельт сказал Черчиллю, что, если он хочет убедить всех в необходимости осуществить высадку именно в Италии, ему придется остаться в Вашингтоне еще на неделю. Черчилль не мог на это пойти; он почти месяц назад уехал из Лондона. На рассвете он вылетит в Алжир, чтобы встретиться с Александером и Эйзенхауэром. Маршалл, попрощавшись, уже собирался уходить, когда Рузвельт сказал: «Почему бы вам не полететь с Уинстоном?» Предложение исходило от главнокомандующего, так что это был скорее приказ, чем предложение. Было начало третьего ночи. Черчилль собирался вылететь в шесть утра. У Маршалла, для которого долг был превыше всего, на сборы оставалось совсем мало времени, но это не помешало ему полететь вместе с Черчиллем[1666].

Черчилль и Маршалл вылетели из Вашингтона на Boeing Clipper «Бристоль», который взял курс на Ньюфаундленд, первая остановка на пути в Алжир. Помимо Маршалла, Черчилля сопровождали Исмей и Брук, а также его врач лорд Моран, который тоже стал жертвой какого-то желудочного вируса, из-за чего ему пришлось сойти в Гибралтаре и вернуться в Лондон. Вместе с Черчиллем летел стенографист Патрик Кинна, который за двадцать два месяца службы стал полноправным членом команды. На борту находился Томпсон из Скотленд-Ярда и еще один детектив, капитан Ричард Пим, отвечавший за карты, аккуратно свернутые и спрятанные в чемодан. Сойерс, камердинер Черчилля, как обычно, отвечал за напитки, снотворное и грелку[1667].

Путешествие произвело сильное впечатление на Брука; в тот год он записал, сколько миль занимал каждый отрезок пути, сколько времени проводили в воздухе, чтобы преодолеть эти мили (почти девять часов и 1300 миль на участке пути до Ньюфаундленда). Все на борту подписали друг другу «бумажные доллары». Все, совершившие трансатлантический перелет, хранили бумажный доллар с подписями всех пассажиров. Идея «секты», как назвал ее Брук, родилась у американцев, которые первыми совершили трансатлантический перелет. Тот, кто не мог показать бумажный доллар с подписями, должен был отдать доллар или оплатить рюмку виски. Со временем полеты участились, и у многих скопилась коллекция бумажных долларов с подписями. Черчилль подписывал бумажные доллары, пока самолет летел на север, пробиваясь сквозь плотный туман. После четырехчасовой остановки на обед в Ботвуде и несмотря на резкое ухудшение погодных условий на побережье, «Бристоль» поднялся в воздух, чтобы совершить 17-часовой перелет до Гибралтара. Внутри самолета было не намного теплее, чем за бортом. Дважды в самолет ударяла молния. Проведя лунную ночь на высоте 7 тысяч футов над Атлантикой, поздно вечером 27 мая группа прибыла в Гибралтар и остановилась на ночь в резиденции губернатора. На следующий день около полудня они поднялись на борт нового самолета Avro York, созданный на основе тяжелого четырехмоторного бомбардировщика Avro Lancaster; в нем было пять спальных мест, гостиная, туалетная комната, а вечером они уже принимали ванны на виллах Каннингема и Эйзенхауэра в Алжире[1668].

В тот день, когда Черчилль и Маршалл вылетели из Вашингтона, британский конвой, совершив переход из Гибралтара, длиной 2 тысячи миль, без приключений, пришел в Александрию. Впервые с 1941 года Средиземное море открылось для сквозного судоходства. Брук, всегда подсчитывавший тоннаж кораблей, пришел к выводу, что теперь удастся доставлять на миллион тонн больше грузов, благодаря сокращению пути из Лондона в Египет, который раньше проходил вокруг мыса Доброй Надежды и составлял 10 тысяч миль (45 дней пути)[1669].