Мертвец - Эдуард Веркин

Вот так, не теряя зря времени.

— А мы тут как раз про культуру говорили, — улыбнулся Вырвиглаз. — Культура в опасности, вы-то должны быть в курсе! Они хотят, чтобы мы писали «заяц» как «заец»…

— Илья! — Мать поглядела на Вырвиглаза выразительно.

— Всем плевать на культуру. — Вырвиглаз вывалился из кресла. — А вы сами говорили…

Мать топнула ногой.

— Завтра зайду в пять. — И Вырвиглаз скатился по лестнице.

Мать поглядела в окно, проверила, не подслушивает ли.

— Что вы там устроили? — спросила она.

— Где?

— Где… Не знаю где. В лесу. Денис не может сидеть. Что вы там с ним сделали?

— Это не мы, — спокойно ответил я. — Это баторцы. Мы тут ни при чём совсем. С чего это вдруг мы-то виноваты?

— Это ты! Это ты устроил! Ты, я знаю.

Мать пребывала не в духе, по глазам видно. Когда мать зла, глаза у неё маленькими делаются, как у японки.

— Совсем нет, не так всё было, не я. — Я зевнул. — Мы гуляли по лесу, искали можжевёловые ягоды, потом баторцы за нами погнались, и мы разделились. Это же понятно, что лучше было разделиться — так шансов меньше, что поймают… Я же не виноват, что он бегать не умеет! Они его и поймали. И посадили в муравейник. Поэтому он сидеть и не может. Баторцы — мстительные ребята.

Сам виноват.

— Сам виноват, — добавил я. — Денис сам во всём виноват…

— Чем же он виноват?

— Как это чем? Он сам… Мы пошли купаться, а навстречу баторец…

— Я тебя прошу! — занервничала мать. — Я тебя прошу этого мерзкого слова не употреблять!

— А как же тогда? Как же?.. Ну ладно, не баторец. Воспитанник санаторно-лесной школы. Мы идём, а этот… воспитанник… навстречу. А Денис что-то озверел вдруг ни с того ни с сего, как прыгнет, схватил его — и на муравейник. Ну, а потом они ему отомстили. Догнали и тоже в муравейник.

— Врёшь, — устало сказала мать. — Ты всё врёшь.

Она уселась на потолочную балку, вытерла лоб.

На платке остались синие разводы. Спешила с работы, значит.

— Почему так? — спросил она. — Он же хороший парень, а у тебя друзья… Хуже не придумаешь. Этот Илья. Как там его зовут, Вырвиглаз?

— А что?

— А ты знаешь, почему его так называют? Ты знаешь, что однажды он наловил полевых мышей, а потом выковыривал им глаза ножичком? Он же мелкий садист, неизвестно, откуда они вообще приехали.

Наговоры. Если человек не такой, как все, на него любой может наболтать. А Вырвиглазом его по другой причине назвали.

Мать меня не услышала, разумеется.

— Ты всегда находишь каких-то ненормальных друзей, — сказала она. — Ты помнишь Таратыгина?

Ещё бы. Я помнил Таратыгина. Таратыгин был моим первым другом. Мы познакомились ещё в детском саду, потом дружили до третьего класса, когда Таратыгина отправили куда-то, потому что он оказался долбанутым. Меня тогда тоже изрядно потрясли, думали, что я тоже чокнутый. Но обошлось.

Тогда вся эта история произвела на меня надлежащее впечатление, я тогда много думал, да, начнёшь с кем дружить, а окажется, что он какой-нибудь параноик и жрёт червяков…

— Таратыгин, Вырвиглаз, — мать покачала головой, — это же шоу! Компания уродов каких-то… Ты совершенно не разбираешься в людях!

— А зачем мне разбираться? За меня вы хорошо разбираетесь. Вы всё знаете, всё понимаете, мне и делать больше нечего. Теперь всё хорошо, теперь я дружу с Денисом, всё образовалось, ты можешь спать спокойно. И я могу спать спокойно.

Я демонстративно и громко и очень широко зевнул ещё раз.

— Что зеваешь? Стыдно?

Мне ничуть не было стыдно.

— Стыдно… — констатировала мать. — Он же больной, а вы над ним как?

— Все больные, — зевнул я ещё, буду зевать, зевать и зевать.

— Ты понимаешь, чем это может кончиться? — напряжённым шёпотом спросила мать. — Ты понимаешь, что наш отец сейчас в очень сложном положении?

Я прибег к приёму Вырвиглаза, резко сменил тему разговора.

— А профессор Блэксворт опять замучил выхухоль, — сказал я. — Так грустно.

— Что? — оторопела мать. — Что ты говоришь? Какой профессор?

— Это он нажаловался? — усмехнулся я. — Ну, что мы вроде как его обидели?

— Это мне Кошагина рассказала. Он был привязан к муравейнику.

— Да что ты говоришь! Прямо к муравейнику? Какой ужас!

Мать смотрела на меня поражённо. Как выхухоль на профессора Блэксворта. Когда он её замучивал.

— Баторский беспредел, — продолжал я. — Совсем озверели, туберкулёзнички, житья от них нет. Куда смотрит муниципалитет?

И в манере скучающих магазинных бабок добавил:

— Скоро всех нас тут перезаражают. Эти баторцы. Говорят, у них коровье бешенство!

— Замолчи! — рявкнула мать. — Перестань кривляться! А если его отец позвонит?!

— Куда? — назло тупо спросил я.

— К нам!

— Зачем?

— Затем… Затем, чтобы…

Мать захлебнулась.

Я пожал плечами, равнодушно промолчал.

— Завтра попросишь прощения. — Мать устало махнула рукой и отправилась вниз.

Ага. Попрошу прощения. Завтра. Два раза.

Я дождался, пока она уберётся в большой дом, и тоже спустился вниз. Достал тетрадку. Не то чтобы мне хотелось чего-то написать, нет, просто надо было тренироваться, а я давно не тренировался.

Аккуратно распрямил тетрадку на столе. Закрыл дверь, занавесил окна, приготовил самописец. Бумаги так и не купил, забыл совсем. Завтра куплю. Две пачки.

Вообще у меня по плану было описать сегодня мать, но я передумал её описывать. И решил про Таратыгина. Это вообще довольно интересная история. И странная. Я подышал на ручку, закрыл глаза, откинулся поудобнее на стуле и начал.

«Таратыгин был интересным. Шустрым таким и интересным, с ним не было скучно. С некоторыми ребятами, ну со мной например, скучно. Если пять таких, как я, соберутся вместе, они погибнут — кислород закиснет от тоски. А Таратыгин был другой. Он был как петарда. Искрил, подпрыгивал, готов был взорваться.

И всё время что-то придумывал. Он уже в садике устраивал экспедиции по поиску метеорита, мы искали его во дворе и даже яму вырыли, и одна девочка сломала в ней руку…»

Глава 11. И негра не убили, и щеночек спасся

Утро начиналось плохо.

Может, я сова и мне не следует подниматься так рано, следует отдыхать? Я отдыхаю, а утро в это самое время течёт само по себе…

Мечты.

Сегодняшнее утро началось с матери. Опять. С того же самого.

— Ты должен извиниться, — сказала она.

— Перед кем? — не понял я спросонья.

С утра вообще всё труднопонимаемо.

— Ты должен извиниться перед Денисом.

— Перед кем? — в этот раз я уже понял.

— Перед Денисом.

Я поглядел на будильник. Скоро на работу. Надо позавтракать, а тут всякой ерундой отвлекают. Упырём травят, не успел ещё глаз открыть, а он уже тут.

— Есть хочу, — сказал я. — Нас там не кормят, между прочим.

— Ты что, не слышишь?

Голос у матери стал твёрдым, предназначенным для давления. Это зря она.

— Не кормят, — повторил я.

— Извинись! — крикнула мать.

Я стал собираться.

— Ну я тебя прошу, — она перешла на просительский тон. — Ну что ты?

Что-то слишком уж резко перешла, надо было ей ещё немного поорать, тогда переход получился бы эффектнее.

— Я тебя прошу! Извинись!

Осень. Осень — это моё любимое время года. Красные ягоды, жёлтые листья. Если бы ещё в школу не ходить, всё бы вообще прекрасно было. А сейчас лето.

— Извинись!

Я не удержался и сказал:

— Пусть Сенька извинится.

— Что?

— Ничего. Мне пора на работу.

И ушёл, хотя мать что-то мне вслед ещё выговаривала. Хотела образумить.

Осень. Я шагал по улицам и думал, что хорошо бы, чтобы наступила осень вот сейчас. Пойти на реку, сесть на боны и смотреть в воду, на вялых осенних рыб. Вот чего мне хочется — чтобы везде осень.

Упырь ждал меня на обычном месте. И как ни в чём не бывало улыбался. Я вообще-то думал, что он вряд ли притащится. Но он был. И не выглядел ни больным, ни вообще… Бодро выглядел, турист-культурист настоящий. Муравьиный яд ему, видимо, только на пользу, может, здоровье даже укрепил.

— Ну что, как дела? — спросил я. — Вчера не заблудился?

— Не, — помотал он головой. — Там же рядом.

— Баторцы не догнали?

— Не. — Упырь улыбнулся. — Я быстро бегаю.

Про муравейник промолчал. Думает, как в кино дешёвом будет. Приходит хороший мальчик в класс, аборигенские негодяи его колотят, но он их перед директором школы не сдаёт. И местные негодяи начинают его жутко уважать, завязывается дружба и приязнь всякая.

А фиг тебе! Не будет так!

— А вы как добрались?

— Нормально. Вырвиглаз ключицу сломал, но она у него сразу же срослась. Вот и всё.

Упырь хихикнул.

— Это не шутка, — серьёзно сказал я. — Он сломал ключицу. Но поскольку он оборотень, она у него почти сразу срослась.