Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пресвятая матушка Бийбипатпа — ты запомни это, запомни! — она, когда ожидала мужа... он в поле работал... Бийбипатпа клала рядом с собой несколько прутьев... Да будет вечная память ей, она делала это для того, чтобы, понимаешь, если захочет он ее побить... чтоб не тратил сил на поиски прутьев. Вот какой должна быть жена!
Джумагуль кивнула, давая понять старухе, что ее наставление усвоено.
— А еще я тебе расскажу... — никак не могла угомониться Анар-аналык. — Ты должна знать, как держать себя в доме мужа, как относиться к его братьям и сестрам.
— У моего мужа нет братьев, — робко попыталась возразить Джумагуль.
— Это не имеет значения. Все равно ты должна знать...
К счастью в это время с улицы громко позвали:
— Бейкеш![3]
— Меня зовут, — ухватилась Джумагуль за эту последнюю возможность вырваться из плена тетушки Анар-аналык.
— Ничего. Подождут.
В юрту вошла женщина, посланная за Джумагуль. Отвесив низкий поклон Анар-аналык и осведомившись о ее здоровье, она сообщила, что невеста должна готовиться в путь.
— Ладно, иди, — согласилась старуха, явно недовольная таким оборотом дела. — Скажи там своему жениху, пусть один поклон мне отвесит. Не забудь!..
После этого Анар-аналык облегченно вздохнула, опустила всклокоченную голову на подушку и умиротворенно закрыла глаза.
Джумагуль вышла на улицу, под темное чистое небо, на свежий ветер и тоже вздохнула облегченно. Еще одна ступенька к счастью была позади.
Через несколько часов, в глухую ночь Джумагуль тряслась на крупе низкорослой лошади. Перед самым лицом ее, заслоняя дорогу, колыхалась широкая спина джигита, который сопровождал Турумбета. Но зато над собой в черной бездне она видела целые россыпи звезд. Они подмигивали и кружились над ее головой, падали и рождались заново.
6
Отьезд Джумагуль никак не сказался на жизни аула. Уже через несколько дней односельчане потеряли всякий интерес к этой новости и больше не вспоминали о черноокой девушке, которая прожила здесь четыре нелегких года. Впрочем, кое-кто еще помнил о ней, втайне вздыхал и медленно тлел в любовном огне. Это был, разумеется, Айтен-мулла. Нежданная свадьба и отъезд Джумагуль так огорчили его, что мулла загрустил, заметно спал с лица и еще больше ссутулился. Ему нужны были утешения и дружеское участие. Он жаждал услышать добрые, ободряющие слова. И он услышал их, придя утром в юрту Кутымбая.
— Какой же вы после этого мулла! — совсем не деликатно потешался над ним усатый Таджим. — Кто ж поверит после этого в ваше могущество? Приворожили бы ее, околдовали. А не умеете, сказали бы мне — я б ее к вам в постель притащил, как овечку на заклание.
И на самом деле, подумал про себя Кутымбай, где же его могущество и ученость, если простую девчонку не сумел околдовать? Как же приведет он в рай мою душу? Это ведь задача посложней! Нет, прав Таджим, нужно менять муллу...
Будто разгадав течение мыслей Кутымбая, Айтен-мулла поторопился внести ясность в этой сложный вопрос.
— Эх, родные мои, для каждого дела свои средства имеются. Околдовать дело несложное. Но думай о будущем! После колдовства может оказаться безумной. А кому такая нужна? Потому и рассчитывал на вашу помощь.
«А что, не так уж и глуп, — быстро изменил Кутымбай свое мнение о мулле. — И доводы его справедливы. Кому охота иметь сумасшедшую жену? Тут с нормальной никак не сладишь...» — и подтвердил вслух:
— Это точно. Но, слава богу, еще ничего не потеряно.
Айтен-мулла заинтересованно посмотрел на Кутымбая. Луч надежды осветил его тусклые, подслеповатые глаза:
— Как же это, уважаемый Кутымбай, понимать мне ваши слова?
— А так. Теперь вам терять нечего. Когда уж очень захочется, поезжайте за ней, околдуйте и тащите сюда. Окажется сумасшедшей — обратно ее, к мужу. А нормальной — в своем доме оставите... Вот где народ восхитится вашей колдовской силой! Как думаешь, а, Таджим? — и, очень довольный своей выдумкой, Кутымбай громко расхохотался.
После утреннего чаепития они усердно помолились, и мулла ушел. Кутымбай собрался было по каким-то хозяйственным делам, но Таджим, лениво потянувшись, удержал его:
— Что-то затянулось мое пребывание здесь. Если давать ничего не хочешь, скажи прямо. А то, дожидаясь меня, мои джигиты помрут с голоду... или разбегутся по домам.
Это был очень тонкий, щепетильный вопрос, и, прежде чем ответить, Кутымбай надолго задумался, уперев рыжеватую бороду в грудь. Уже который день торчит здесь этот откормленный жеребец — ест, пьет, кейфует в его юрте и, представляется, не прочь отблагодарить хозяина за щедрый прием через его жену. Нет, это, конечно, Кутымбай преувеличивает — он всегда был ревнив и подозрителен. Хотя, если присмотреться... Эх, взял бы он этого воина ислама за шиворот да выбросил на улицу. Но посмотрит на пятизарядную винтовку Таджима, с которой тот не расстается даже во сне, и сразу куда-то пропадают все ревнивые подозрения... Да, не хотелось бы расставаться с двумя коровами — это ж в нынешние времена богатство какое! Но, видно, придется: на, бери и проваливай! Чтоб духу твоего здесь не было! А коровенки упитанные, дойные...
— Ну, так каково же будет твое слово? — не дождавшись ответа, переспросил Таджим.
— У нас и всего-то тридцать голов, как же вы можете две отдавать? — вмешалась в мужской разговор Ханымгуль, до сих пор молча сидевшая на той половине юрты, где сложена посуда. Конечно, у какой же хозяйки не дрогнет сердце при мысли, что нужно расстаться сразу с двумя коровами! Но, может быть, ее пугала мысль о расставании не только с коровами? Ах, непроглядная тьма эти женские души!
Из своего угла Ханымгуль бросила на Таджима выразительный взгляд, в котором совместились мольба и угроза. Но гость устоял и, разгладив пышные усы, произнес слова, не оставившие в душе Ханымгуль никаких надежд:
— О красавица! — торжественно произнес Таджим и про себя подумал, что если бы этой красавице скинуть годков этак тридцать, то, пожалуй, с коровами можно бы еще и повременить. — О прекрасная госпожа! Эти две коровы нужны, чтобы прокормить отощавших в походах воинов аллаха. — И прилипчивая же особа эта байская жена!