Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Таким образом, Рузвельт предложил Черчиллю его же излюбленную схему, в то время как Черчилль – Маршаллу любимую стратегию Брука, который был в ужасе от перспективы преждевременной высадки десанта в любой точке на Европейском континенте. Безусловно, новая волна энтузиазма Черчилля по поводу «Раундапа» (даже несмотря на то, что операция была задумана ради того, чтобы задобрить Сталина) никоим образом не умерила его желание осуществить нападение на Италию. Ведь можно провести обе операции. Мысли о Северной Норвегии также не покидали Черчилля, не забывал он и об Эгейском море. Ведь можно было действовать на всех направлениях сразу.

Роберт Шервуд позднее писал, что те, кто обвинял Черчилля в нерешительности или даже напрямую в трусости относительно вторжения во Францию (как это делал Сталин, практически прямым текстом, в ходе визита Черчилля в Москву), мыслили слишком прямолинейно и упрощенно. За три месяца до того, как операция «Факел» была свернута, Черчилль сказал Рузвельту, что Великобритания с готовностью одобрит кандидатуру Маршалла в качестве командующего операцией «Раундап». Черчилль сказал это, прекрасно осознавая, что у Маршалла в голове была лишь одна-единственная стратегия: нанести удар прямо по Франции. Шервуд написал: «Это назначение самого ярого сторонника открытия второго фронта вряд ли означало, что Черчилль намеревался забыть о нем [ «Раундапе»] навсегда». Он не пытался сделать это, хотя также начал озвучивать правду, какой она ему представлялась, заключавшуюся в том, что катастрофическое поражение на побережье Франции «было бы единственно возможным событием, которое могло бы привести нас к поражению в этой войне». Это умозаключение являлось очевидным и верным. Поражение на побережье Франции могло бы привести если не напрямую к поражению, то к тому, что Маршалл и Кинг направили бы все ресурсы США на Тихоокеанский театр военных действий. В то же время Гарри Гопкинс заявил собравшимся в Мэдисон-сквер-гарден, что второй фронт будет открыт, «а если нужно, то и третий, и четвертый, для того чтобы взять немецкую армию в кольцо нашей стальной атаки». И Черчилль был настроен именно так. «Раундап» должен был стать одной из нескольких операций. Черчиллевские идеи создания сразу нескольких фронтов были источником неутихающего беспокойства Брука, который в своем дневнике написал: «Сейчас он склонен предпочесть Сардинии и Сицилии возможность вторжения во Францию в 1943-м!» Тем временем Эйзенхауэр склонялся к Сардинии, где увязли три немецкие дивизии. Но, к удивлению Брука, в своем «очень плохом плане» Эйзенхауэр «никогда не заходил дальше высадки десанта на побережье»[1489].

В день, когда Рузвельт отправил телеграмму, где говорил о подбрюшье (11 ноября), Черчилль выступил перед палатой общин с заявлением о том, что союзники в грядущем году соберут огромную силу и направят ее против Гитлера в Западной Европе. Он не назвал конкретных дат, когда планировалось осуществить наступление, и не уточнил, что значит «огромная». Он сказал, что вторжение будет осуществлено только тогда, когда «с течением времени» Германия будет деморализована (предположительно, из-за взбучки, которую ей зададут русские и ВВС Великобритании). Он сказал: «Кроме того, сначала требуется получить необходимое преимущество, прежде чем начинать подготовку к удару такого масштаба». Он подчеркнул, что «планирование и подготовка подобных операций может показаться нерасторопностью с нашей стороны, но на самом деле это очень важный этап». Газета New York Times написала об этом на следующий день под заголовком «Черчилль пообещал нападение через Ла-Манш». На самом деле он не давал такого обещания, но джинна уже выпустили из бутылки. С тех пор то, что союзникам не удалось пересечь Ла-Манш в 1943 году, приписывали нежеланию Черчилля и обвиняли его в невыполнении обещания, которое он никогда не давал, и, по иронии судьбы, с конца ноября 1942 года именно Черчилль (наравне с Маршаллом) был самым активным сторонником того, чтобы «Раундап» начали как можно скорее[1490].

Американские военные подозревали, что Черчилль любил ввязываться в «эксцентричные операции», успех которых зависел от боевого духа, эффекта неожиданности и скорости. Так и было на самом деле, и отчасти потому, что британская армия не могла сойтись с боевой машиной вермахта на равных, а американцам еще только предстояло продемонстрировать свои навыки ведения боя. Корделл Халл и другие высшие военные чины США (и «Свободная Франция») также подозревали Черчилля в том, что он вынашивал имперские замыслы насчет Восточного Средиземноморья. Однако у него таких планов не было. Он нанес удары по вишистским «интриганам» в Сирии и Мадагаскаре, чтобы обеспечить защиту поставок нефти через Суэцкий канал и Ближний Восток, ведь от них зависел вклад Великобритании в ведение войны. Маршалл также подозревал, и был прав, что Черчилль хотел сначала обезопасить Средиземное море, прежде чем планировать высадку десанта во Франции, поэтому, по оценкам Маршалла, в дальнейшем осуществление стратегии прямого удара по Франции затягивалось. А сейчас начальник Маршалла, главнокомандующий, подталкивал Черчилля к осуществлению его «подбрюшной» стратегии. Однако подход Рузвельта к делу войны был таким же, как в политике; ему нравилось позволять событиям развиваться естественным путем, пока выбор не станет самоочевидным. К декабрю так и не стало очевидно, какую же стратегию предстояло избрать. Было ясно, что настало время, когда Черчилль, Рузвельт и начальники двух штабов должны собраться и решить, в пользу какой из них делать выбор[1491].

Новости из Северной Африки только подстегивали к тому, чтобы провести подобное совещание как можно скорее. 1 декабря получившие подкрепление войска Кессельринга после стычки с передовыми отрядами Андерсона заставили британцев отступить. Танки должны были занимать центральное место в битве за Тунис, а танки Андерсона, американские M3 Lee и более новая версия – М3 Grant устарели – недостатком являлось отсутствие вращающейся башни с основным орудием; при попадании крупного снаряда заклепки не выдерживали и экипаж буквально засыпало осколками брони и болтами, а размеры танка делали его легкой мишенью. Эти танки не шли ни в какое сравнение с немецким танком Panzer Mk IV с его 75-миллиметровой пушкой. Неделю спустя генерал Дитер фон Арним принял командование 5-й танковой армией в Тунисе, на тот момент численный состав которой равнялся 25 тысячам, при этом еще четверть миллиона итальянцев и немцев были на подходе из Европы и приближалась армия Роммеля. Годом ранее в Киеве искусное расположение танков Арнима привело к тому, что русская армия оказалась в кольце. Он собирался после того, как соединится с Роммелем, уничтожить американцев и британцев в Тунисе. Спустя неделю после своего прибытия в Тунис он перешел в наступление[1492].

К облегчению Черчилля и Брука, Кессельринг не мог заставить себя начать операцию, которая определенно должна была улучшить положение немцев в Северной Африке и стереть Мальту с карты мира. Конвой из четырех британских кораблей прибыл на Мальту в конце ноября, что позволило Бруку написать в дневнике: «Слава богу! Это хоть немного сможет защитить остров». Кроме того, конвой обеспечил некую защиту и для проведения операции «Факел», поскольку удержание Мальты – откуда британская авиация и подводные лодки могли нападать на немецкие войска и осуществлять поддержку транспортов – было крайне важно для успешного проведения операции. Многие из находившихся в Тунисе бойцов Кессельринга были готовы к операции по захвату Мальты. И если бы Кессельринг мыслил не как генерал-фельдмаршал люфтваффе, а как адмирал и его армия высадилась на Мальте, то знамя со свастикой уже, вероятно, развевалось бы над Валлеттой, а Роммель беспрепятственно получал подкрепление и продовольствие и был бы не как сейчас, далеко от Бенгази, а уже двигался к Багдаду. Но Кессельринг, как Геринг в Битве за Англию (а теперь и в Сталинграде), возлагал надежды на своих летчиков и бомбардировщики. Многие из немецких летчиков сложили головы на Крите, но еще больше погибли на Русском фронте. Руководители рейха не осознавали всей важности Мальты: «Мы должны честно сказать немецкому народу, что не заинтересованы в завоевании Мальты», – писал Геббельс несколькими месяцами ранее. И это тоже правда. Сейчас, на исходе года, Геббельс признался в своем дневнике: «Те, кто были хорошо осведомлены, ясно видели, что Роммель не может ничего сделать, если у него не будет топлива. Это было решающим моментом». За два года британцы уже хорошо это усвоили, и именно поэтому они отправляли на Мальту конвой за конвоем, десятки кораблей, обрекая экипажи на верную смерть. Сейчас базирующиеся на Мальте подводные лодки уничтожали корабли с поставками для Роммеля, и в результате Геббельс с горечью признал, что «мы потеряли большую часть наших поставок», а «ситуация во Французской Африке вовсе не радует»[1493].