Исполняющий желания - Вячеслав Шалыгин

– Мне до сих пор трудно поверить в то, что все это – реально, – вздохнул Рерих. – До сих пор…

– Вы искали чуда, Николай, и вы его обрели, – развел руками Луис.

– Но это случилось как-то…

– Неожиданно?

– Да.

– Согласен.

– Я не был подготовлен.

– Чудеса так же, как война, приходят вдруг.

– Спорить не буду.

Несмотря на холод ночи и их странное положение – в одном исподнем, с площади Рерих решил не уходить. Они проводили Церинга и спрятались среди густых ветвей кустов, в надежде увидеть продолжение истории. Ждать пришлось долго, минут двадцать, и когда стало казаться, что руки и ноги сведены намертво, мышцы никогда больше не станут упругими, холод подобрался к самому сердцу, а Луис прошептал: «Ничего интересного не дождемся», они были вознаграждены: на площади появились трое молодых парней.

Из ниоткуда.

Из воздуха.

Точнее, из тени дома, но и Рерих, и Луис, и Яков могли поклясться, что за секунду до появления ребят на площади никого не было.

И еще: у всех троих было по четыре руки.

Парни огляделись, однако задерживаться, к радости притаившихся в кустах челов, не стали: создали темный вихрь, шагнули в него и исчезли. Как понадеялся Яков – навсегда.

– Хорошо, что они нас не заметили.

– Если я правильно понял, лама Церинг обеспечил нам всего лишь час прикрытия, – с трудом, поскольку сводило челюсть, выговорил Хорш. – Если четырехрукие вернутся, они нас обязательно заметят.

– У меня есть план, товарищ Люэс. Вам понравится.

– Я – Луис. – Американец поджал губы и зыркнул на Якова, но гнев сдержал, лишь добавил ворчливо: – Могли бы запомнить.

– Теперь поздно запоминать.

– Что вы придумали? – вмешался Рерих.

– Ничего сверхъестественного, Николай Константинович: нужно купить билеты до Москвы и одежду. – Бортников тонко улыбнулся, но в ночном сумраке его усмешка осталась незаметной для спутников. – Я знаю одного привокзального барыгу, его можно разбудить, и он продаст все, что мы захотим. Да еще со скидкой…

– Но…

Рерих видел четырехруких, испугался их – это было и очевидно, и объяснимо, – но при этом верил в существование Шамбалы и жаждал добраться до нее. Мечта находилась в шаге, а точнее – в часе, от художника. Все, что нужно – дождаться возвращения ламы, но…

Но Бортников умело играл на ужасе, который нагоняли на членов экспедиции необыкновенные преследователи. Сам факт явления четырехруких воинов приводил и художника, и американца в исступление, и этим следовало воспользоваться:

– «Московский» поезд уходит примерно через час, если поторопиться, мы на него успеем.

– Удастся ли купить билеты? – засомневался Рерих.

– Удастся. – Яков приосанился. – Еще и плацкарту возьму, если у вас денег хватит.

– Денег у нас хватит, – проворчал Луис. Путешествуя, он всегда носил на шее кожаный кошель – второй по значимости «сейф» экспедиции, – и не снимал его даже во сне.

– Давайте.

– Но почему в кассу пойдете вы?

– Потому, что я одет.

Хорш с художником переглянулись и с сожалением признали правоту проводника.

– Гм… Пожалуй…

– Сколько нужно денег? – деловито осведомился американец.

– Точно не знаю…

– Луис, дайте с запасом, – распорядился Рерих. – Товарищ Яков обязательно вернет лишнее.

– Обязательно, – подтвердил проводник.

– Вот видите.

– И не забудьте добавить на одежду.

– Конечно. – Хорш неприязненно улыбнулся и вложил в руку Якова еще несколько банкнот. – Выберите поприличнее.

– Что будет, дорогой Люэс…

– Луис!

– И это тоже.

«Поприличнее» оказалось просто чистым, в смысле – стираным и не вонючим. Рериху достался «керенский» френч с накладными карманами, галифе, портянки и сапоги. Луис же стал обладателем кургузого плаща, рубашки, брюк от модного полосатого костюма, носок и армейских ботинок.

Билеты, как было обещано, оказались в мягкий вагон.

Два билета.

– Вы с нами не едете? – удивился художник.

– Я подряжался сопроводить вас до Кош-Агача, а не до Москвы, – развел руками Бортников. – И я не имею права менять маршрут…

– Но…

– К тому же кто-то должен дождаться ламы или понять, что с ним случилось.

– Уверен, Церинг вернется, – вставил свое слово Хорш.

– Лама… – Рерих заложил руку за отворот френча. – А как же четырехрукие?

– Буду прятаться от них.

– Это слишком рискованно.

– Риск – моя профессия.

– Я понимаю, однако…

Паровозный гудок оборвал художника на полуслове.

– Ваш поезд! – громко сообщил Яков. – Если не поторопитесь, опоздаете.

– Да, да…

– Скорее!

И Бортников буквально заставил спутников побежать к вокзалу.

Он торопился.

Не хотел, чтобы Хорш или, тем более, Рерих, вспомнили о последнем поступке ламы. О том, что он отдал Сокровище…

«Уезжайте, товарищ Рерих, и лучше сюда не возвращайтесь. Никогда не возвращайтесь…»

Магический камень вызывал у Якова странные, необычные чувства. Чинтамани пробуждал в новом Хранителе глубинное, дремавшее до сих пор ощущение могущества. Не того, какое давали мандат ОГПУ и «маузер», а более весомое, серьезное…

Это было ощущение настоящей, сверхъестественной, колдовской власти.

Новосибирск, наши дни.

– Вы откуда, господин майор, из областного управления, что ли?

– Почему вы так решили? – удивился Колпаков.

– Потому что только из областного меня еще не допрашивали, – чуть вальяжно объяснил Наскальный. И запустил пятерню в длинные патлы. – А так все были: и районные, и городские… Обещали, что к вечеру ребята из федерального округа подтянутся, у них тоже есть вопросы.

– Понимаю.

– Даже из ФСБ приходили.

– Не сомневаюсь.

– Я всем нужен…

«Запевший» наркодилер вызвал живейший интерес у силовиков самого разного уровня и самых разных «контор», поскольку, будучи шофером крупного дельца, знал о таких связях между бандами, о каких даже ребята из ФСБ не догадывались. У Наскального хватило ума договориться об участии в программе защиты свидетелей, обеспечив тем самым свою безопасность, и потому сейчас он «пел» громко и от души.

– Я из городского управления, – ответил Колпаков.

– Ваши были. – Голос у патлатого был хриплым, но не приятным, а резковатым. Слегка каркающим. И покашливал он часто, как заправский курильщик.

– Знаю, что были.

– Забыли о чем-то спросить?

– Я из другого отдела. – Майор раскрыл блокнот, положил рядом с ним ручку, достал и включил диктофон. – Меня интересует человек, которого вы встретили в сквере.

И понял, что попал в десятку, – Наскальный вздрогнул.

– Что вы можете сказать о нем?