Исполняющий желания - Вячеслав Шалыгин

– А у тебя что?

– Я взял изображение нашего… гм…

– Офицера, – строго произнес майор. – Будем считать его офицером, пока не докажем обратного.

– Хорошо, – покорно согласился лейтенант. – Я взял самое лучшее изображение офицера, обработал его, довел до ума и прогнал через нашу базу.

– Преступников?

– Сотрудников.

До Колпакова не сразу дошло, что он услышал, а когда дошло – не сдержался:

– Ты сдурел?

– На нем была наша форма, Борис Иванович, старая, но наша. Вот я и подумал…

– Так…

База сотрудников… Это было самое логичное и правильное. Так и следовало было сделать, когда они увидели форму НКВД – «пробить» таинственного офицера по базе сотрудников.

«Зачем ты туда полез?!»

Честно говоря, Колпаков склонялся к тому, чтобы принять совет Наскального: закрыть дело о киоске, получить взыскание и спокойно дожить последние рабочие дни до пенсии. Но молодой напарник все испортил.

– В общем, вот. – Лейтенант протянул майору фотографию. – Совпадение не стопроцентное, но…

На одном листе Зябликов распечатал два изображения, слева – офицер из сквера, справа – увеличенная фотография из личного дела. Из старого личного дела. Из очень старого, если судить по качеству снимка, личного дела.

– Кто это? – тихо спросил Колпаков, разглядывая волевое лицо человека справа: короткие волосы, чуть приплюснутый нос, холодные глаза, большая нижняя челюсть… Именно характерная нижняя челюсть, массивная, чуть выступающая, делала его чрезвычайно похожим на офицера из сквера.

– Полковник Степанов Василий Васильевич, – доложил Зябликов. И тут же уточнил: – То есть в отставку вышел полковником, а тогда был как раз капитаном.

– Как раз – это как что?

– Как раз, это как наш офицер. Я посмотрел, у него погоны…

– А тогда, это когда? – перебил молодого Колпаков.

– Во время войны… Ну, когда форма… И форма тоже капитанская, я только что сказал… погоны увеличивал…

– Помолчи.

Лейтенант послушно заткнулся.

Но ненадолго. Подождал, давая майору возможность сравнить изображения, и продолжил:

– Василий Степанов из наших, местных. Был активистом, потом пошел в школу милиции по комсомольской путевке, но не остановился, продолжал учиться и стал офицером. Заслуженный дядька…

– Я вроде помню его похороны, – пробормотал Колпаков, не отрывая взгляд от снимка. – Тогда почти все управление пришло…

– Так ведь он Героем Советского Союза был! За Сталинград получил. Служил в десятой дивизии НКВД, которая там насмерть встала…

– Я знаю историю, – вновь перебил напарника майор.

– Во-от… А после войны Степанов бандеровских бандитов из схронов выковыривал, два Боевых Красных Знамени…

– Я понял: дядька заслуженный.

– Герой.

– Я понял, – повторил Колпаков. – Но он умер, я был на похоронах.

– Ага.

– И когда он умер, то был старым. – Майор перевел взгляд на фото офицера из сквера. – А этот совсем молодой.

– Ага.

– И живой… – Предчувствие не обмануло: раскопал лейтенант действительно такое, что к рапорту не пришьешь. Впрочем, в этом деле почти все факты были такими… Не пришиваемыми к рапорту. – Что мы знаем о Степанове?

Майор не хотел спрашивать, но и промолчать не мог. Два лица рядом, точнее – их сходство: это серьезно. Старая форма офицера НКВД – еще серьезнее. Желание найти свежую газету… Страх Наскального…

«А ведь мне всего неделя до пенсии осталась…»

– У Степанова обычное досье, – развел руками Зябликов. – Единственный интересный факт: Степанов очень долго, почти всю карьеру шел за Бортниковым… Помните такого?

– Нет, – покачал головой Колпаков.

– Яков Аркадьевич Бортников, генерал, между прочим. Он тогда в МГБ перешел, а Степанов остался у нас, в милиции. Но до этого все характеристики, представления, в общем – все документы на Степанова подписывал Бортников. И войну они вместе прошагали.

Еще одна фотография: скуластый мужчина в форме старшего офицера. Героем Советского Союза Яков Бортников не стал, но «дядькой» оказался не менее заслуженным, чем Степанов, – орденов и медалей на кителе висело предостаточно.

– Бортников, значит… Наведи о нем справки.

– А что делать с этим? – Лейтенант кивнул на изображения Степанова и Степанова под вопросом.

– А с этим ничего, – усмехнулся Колпаков. – Или ты хочешь сказать, что господин Наскальный видел вчера в сквере давным-давно скончавшегося офицера НКВД? Только молодого?

– Нет, не хочу, – подумав, ответил Зябликов.

– Молодец, – одобрил майор. – И я, несмотря на то что до пенсии мне осталась неделя, тоже промолчу.

– Но информацию на Бортникова поднять нужно? – прищурился лейтенант.

– На всякий случай, – кивнул Колпаков. – Из вполне объяснимого любопытства.

В принципе, все оказалось не так уж и плохо.

Ну, смотря с чем сравнивать, конечно, однако ни одно из мрачных предсказаний, которыми его засыпали родственники, друзья и знакомые, прослышавшие, что Пифуций собрался в Новосибирск, не сбылось.

А предсказаний было достаточно. Ему говорили, что за пределами Тайного Города жизни нет, что там правят челы, которые только и знают, что выискивать нелюдей и расправляться с ними самым жестоким образом, что там повсюду скачут «ковбои», вооруженные пистолетами и в шляпах, жуют жвачку, а в начале разговора обязательно кладут ноги на стол.

В общем – помойка.

В действительности же Пиф оказался в приятном городе, стоящем на берегах широкой и красивой реки, поселился в весьма достойную гостиницу, удивлялся весьма достойной, даже по меркам Тайного Города, кухней, и смущали его всего две вещи. Первая – это совсем не сибирский размер порций в ресторанах и заведениях, из-за чего любящий хорошо покушать Пиф чувствовал себя слегка обманутым. Вторая – категорическое нежелание фаты Роксаны уделять ему внимание. Из-за чего любящий хорошее общество Пиф чувствовал себя одиноким.

Разумеется, конец помнил предупреждение, которое ведьма сделала ему в Тайном Городе, и, разумеется, не придал ему особого значения, будучи твердо убежден в своей абсолютной, безусловной неотразимости.

Знаменитая семейная тайна гарантировала Пифуцию внимание любой женщины, однако Роксана проявила запредельную, прямо-таки чудовищную стойкость, и отказала. И еще добавила, что если из-за его «одиночества» сорвется крайне важная деловая поездка, то одному концу совершенно определенно наступит конец.

Сказано это было таким тоном, что Пифуций внял.

Огорчение его рассеялось сразу после ужина, когда он заглянул в соседний бар и машинально познакомился с симпатичными человскими девушками, одна из которых и помогла концу скрасить обратную прогулку до «Мариотта».