Свободное владение Фарнхэма - Роберт Хайнлайн

А правда заключалась в том, что Мештоку нравилось эта работа, и он не хотел делить ее с кем-либо. Его руки так и летали над ворохом бумаг, проверяя цифры, ставя подписи под резолюциями, одобряя платежи. Перо он держал довольно странно — между указательным и безымянным пальцами правой руки — больших пальцев на руках у него не было. Он прекрасно обходился и без них и теперь уже с трудом мог бы вспомнить, что это значит — иметь их. Да он в них и не нуждался. Он вполне мог держать ложку, перо и хлыст и без их помощи, а больше ему ничего держать в руках и не нужно было.

Он словно гордился их отсутствием: оно доказывало, что он служил своему повелителю в двух основных ипостасях — на конюшне, когда был помоложе, а затем, вот уже на протяжении многих лет, в качестве вышколенного слуги. Любой из слуг в возрасте старше четырнадцати лет (за небольшим исключением) был способен либо на то, либо на другое. И очень немногим было дано пройти путь, подобный пройденному Мештоком, — от конюха до управляющего — может быть, только нескольким сотням человек на всей Земле. Эти немногие говорили друг с другом как равные. Они считали себя элитой.

Кто-то поскребся в дверь.

— Войдите! — крикнул он, а увидев вошедшего, прорычал: — Чего нужно?

Рык был совершенно автоматическим, но ему действительно был очень не по душе этот слуга, и по очень серьезной причине: он не обязан был подчиняться Мештоку. Он был представителем другой касты — касты охотников, стражников, хранителей и загонщиков — и подчинялся Мажордому-хранителю. Мажордом считал себя равным Главному управляющему по рангу, и формально так оно и было. Однако большие пальцы на руках у него имелись.

Летний дворец не нравился Мештоку прежде всего потому, что здесь ему приходилось сталкиваться с той разновидностью слуг, которые имели непростительный недостаток — они не находились у него в подчинении. В принципе, стоило ему только хотя бы намекнуть их Милости, и любого из них постигла бы заслуженная кара, но просить он не любил. С другой стороны, тронь он кого-либо из них в надежде остаться безнаказанным, мерзавец непременно пожаловался бы своему начальнику. А Мешток считал, что разногласия между старшими слугами ведут к падению нравов среди подчиненных.

— Послание от Повелителя. Их Милость изволит пребывать на обратном пути во дворец. С их Милостью четыре захваченных дикаря и эскорт. Приказано немедленно подняться на крышу для встречи Повелителя и получения распоряжений насчет пленников. Все.

— Все? Черт побери, что значит — «все»! Какие еще пленники? И, во имя Дяди, когда они прибывают?

— Все! — стоял на своем посланец. — Депеша передана двадцать минут назад. Я искал вас повсюду.

— Вон!

Самым важным в сообщении было то, что их Милость возвращался домой, а не будет отсутствовать всю ночь. Шеф-повар, начальник протокола, Музыкальный Директор, Домоправитель, начальники всех департаментов… — он не успевал отдавать приказы. При этом он не переставал размышлять: четыре дикаря? Но кому какое дело до дикарей?

На крыше он оказался вполне своевременно. Нельзя было не быть там, раз прибывает сам лорд Протектор…

…Хью так и не сумел повидаться с Барбарой. Когда поле «предохранительного ремня» исчезло, перед ним предстал совершенно лысый белый человек со злым выражением лица, резкими движениями и хлыстом. На нем было белое одеяние, напоминавшее ночную рубашку, если бы не красно-золотая нашивка на правом плече, которую Хью предварительно определил как эмблему Повелителя. Та же эмблема повторялась в рубинах и золоте на медальоне, висящем на тяжелой золотой цепи на груди коротышки.

Человек оглядел его с головы до ног с видимым презрением и затем передал его под начало другому белому в ночной рубашке. У этого уже не было медальона, но хлыст зато был. Хью потер руку и решил, что не стоит проверять, так же ли эффектен этот простой хлыст, как и тот, который был у их Повелителя.

Проверил это Дьюк. Сердитый коротышка дал указания их новому стражу и ушел. Тот отдал какой-то приказ, который Хью, оценив интонацию и жест, понял как: «Ладно, вы, пошли», — и двинулся вперед. Дьюк заупрямился. Тогда их провожатый слегка коснулся хлыстом его лодыжки. Дьюк закричал. Остаток пути он проделал хромая: сначала вниз — по спуску, затем очень быстрый лифт. В конце концов они попали в освещенную, с выкрашенными в белый цвет стенами комнату без окон, слегка напоминавшую больницу.

На сей раз Дьюк сразу понял приказ раздеться, и стимуляции с помощью хлыста не потребовалось. Он выругался, но повиновался. Хью отнесся к приказу совершенно спокойно. Кажется, он начал понимать систему. Хлысты применялись здесь так же, как опытный всадник применяет шпоры, — заставляя беспрекословно повиноваться, но не причиняя вреда.

Из первой комнаты их перегнали во вторую, поменьше, где в них со всех сторон вдруг ударили струи воды. Оператор находился на галерее. Он криком привлек их внимание, а затем показал, что они должны скрестись. Они начали соскабливать с себя грязь. Водяные струи исчезли, и их обдало жидким мылом. Они еще раз помылись, их сполоснули, после чего им пришлось помыться еще раз. Мытье сопровождалось жестами, недвусмысленно свидетельствовавшими о том, каким тщательным должно быть мытье. Струи воды стали очень горячими, затем холодными и, наконец, сменились потоками горячего воздуха.

Хью все это напоминало автоматическую посудомойку, но все же, помывшись, они стали намного чище, чем когда-либо за все время своего пребывания в этом мире. Помощник банщика налепил им на брови полоски липкого пластыря, втер им в голову какую-то эмульсию, затем ее же в их бороды, уже довольно заметные, так как в этот день они не брились, в спины и грудь, ноги и руки и в конце концов в их лобки. Прежде чем Дьюк подчинился последней процедуре, он сподобился заработать следующее угощение хлыстом. Зато после того, когда им пришлось вытерпеть еще и клизмы, Дьюк стиснул зубы, но подчинился. Ватерклозет находился здесь в виде небольшого отверстия в полу, где крутился водоворот. Затем им очень коротко остригли ногти на пальцах рук и ног.

После этого их снова вымыли. Вода смыла наклейки на бровях, а заодно и все их волосы. Когда они вышли из бани, они были абсолютно лысыми, остались только брови.

Банщик заставил их прополоскать рот, опять же показав им, что от них требуется. Они прополоскали рот трижды — жидкость была приятна на вкус, хотя и немного едковата. Закончив эту процедуру, Хью обнаружил, что его зубы теперь кажутся более чистыми, чем когда-либо раньше. Он почувствовал себя абсолютно очищенным, оживленным и просто-таки сочащимся благополучием, но вместе с тем он не мог отделаться от неприятного осадка, как будто над ним издевались.