Призвание варяга (von Benckendorff) - Александр Башкуев

Признался в одном. Прошло полчаса. Дикий, сводящий с ума крик не человека, но мучимого животного. Второе признание. Еще полчаса. Новый крик…

Ежели я нарушил чье-то пищеварение, сие — жизнь. Сие методы контрразведки. У меня на Фонтанке еще не было случая, чтобы кто-нибудь не признался. Зато были случаи, когда "кадровые" выходили с допроса полностью поседевшими и "продавшими все и вся". Их не трогали пальцем. Просто на их глазах с их "курьерами" (часто женщинами) делали этакое…

И говорили при том: "Сей человек может быть — невиновен. Но он будет орать и блевать кровью только лишь потому, что ТЫ ЗА НЕГО В ОТВЕТЕ". Компрене ву?!

Так вот, — к воскресному утру основной допрос был закончен. У нас лежали протоколы и показания. "Аптекарь" во всем сознался на дыбе и "цепь" пошла "сыпаться" — одно "звено" за другим.

Я сел за стол следователя, Маргит — на место протоколиста. Она не хотела идти, но — я настоял.

Сперва она вздрагивала, зажмуривая глаза и затыкая уши, чтоб не видеть и не слышать происходящего. Но как не чуять запаха?! Пытаемые пахнут всегда как-то особенно, а еще — как-то особенно пахнут те, кого лишь готовят "на пытку". Мы называем сие — Запах Страха. Запах Боли. Сие — нельзя ничем передать…

Затем Маргит стала вести протокол. И — как-то незаметно, исподволь она стала осознавать, что люди сии — Предатели. За вычетом того самого "идеалиста" Ученого, — остальные все зарабатывали всем этим на жизнь.

Косметическая аптека приносила убытки и аптекарь нарочно жил на широкую ногу, дабы батюшка его — не полез в бухгалтерию. Девица же — вкладывала деньги, заработанные на Измене в аптеку и… заставляла аптекаря "обслуживать себя" — в интимном понятии. (Все — с ног на голову, — в этом столетии все, похоже, летит в тартары. Теперь у нас хорошенькие разведчицы содержат на свой счет богатеньких жиголо! М-да…)

Так вот, — когда Маргит осознала финансовую подоплеку всех этих дел, и когда она поняла, что при помощи этого Враг убивает сотни и тысячи русских, прусских и британских солдат, что-то произошло.

В какой-то момент я даже знаком приказал палачам оторваться от дел и сам — вроде бы отошел. Так вот — моя шестнадцатилетняя Маргит, не заметивши этого, продолжала вести допрос. А когда "Ученый" замешкался, она даже сама подняла колокольчик… (По звонку сего колокольчика палач вновь "начинал баловать" с "девицей".)

Пленник только лишь посмотрел на лицо моей суженой, покорно кивнул и продолжил свои показания. Андрис же (руководивший допросом) с Петером (отвечавшим за палачей) жестами выразили мне свое одобрение.

"Муж, да жена — одна сатана". Ежели баба брезгует тем, чем занимается ее муж — это уже не семья. Ежели баба готова пытать неизвестно кого лучше ее саму вздернуть на дыбу, — это не женщина. А вот ежели она — знает, кто перед ней и понимает, что действия этого подлеца угрожают ее собственным деточкам и не готова его пытать, — значит, это — не мать!

В хрониках сказано, что после сожжения Жанны д'Арк ее палач убил собственную жену и был оправдан. На суде он объяснил, что после казни он явился домой, а жена не желала сесть рядом с ним и кричала: "Палач!" Тогда он и убил ее…

Убил и сказал судьям:

— Я — потомственный палач здесь — в Руане. У меня работа такая. Жена моя знала — за кого идет замуж и какой у нас в доме хлеб. И брат мой был потомственным палачом. Он был в войсках нормандского герцога, когда их разбили армии Жанны…

Брата моего казнили за то, что он был палачом. Его казнили за то, что он вместе со мной дал Клятву нашему батюшке Бороться за Единение Франции и ее Короля. Наш Король — Генрих VI стал королем после смерти прежнего короля с согласья всей Франции без ее южных, мятежных провинций, кои пошли против воли прежнего Короля.

Возглавляла мятеж эта "сука" (в хронике вместо "Pucelle" записано "Putas", но я не смею это переводить), коя теперь провозгласила королем неизвестно кого. Когда мне предложили быть палачом на сей казни, я вызвался добровольно, ибо — считал и Верю, что свершил Правое Дело.

Женщина ж, коя называла себя моею женой, пошла против меня, моей Клятвы, Памяти моего Брата и всего моего Ремесла. Она больше не могла быть моею женой, а я обещал патеру, что — лишь Смерть Разлучит нас…

Приму от вас любой Суд. Сам я себя уже наказал… Я любил сию гадину…

Суд полностью оправдал палача и отпустил под общие рукоплескания. Мораль, — ежели меж супругами и завелась где-то трещинка — ее уже не заделать ничем. Только Смертью…

Поэтому, — если уж собрались жениться, лучше бы заранее знать — как поведет себя будущая жена в тех, иль иных обстоятельствах. Видите ли… Я не признаю понятье — "Развод.

Знаете, что случилось с тем палачом? Сразу же после своего оправдания он ушел в английскую армию и (по словам хроники) "дал себя убить в первой же стычке с противником". C'est la vie.

Некий "сухой остаток" из сего дела. Выяснилось, что я сам стал в коей-то мере причиною столь долгих успехов противника.

Как я уже доложил, я не слишком-то рад "содомитам". Нет, я понимаю когда юный возраст и обольстить девицу труднее, чем принудить раба! Кто из высшего класса не грешен в сием, — пусть первый кинется камнем.

Но, как мне кажется, — ежели юноша в двадцать с копейками лет все еще не умеет "окрутить" девицу попроще, — это не офицер. Это — вообще говоря, не Мужик! И таковых в моем окружении — нет. А ежели ты уже "забавляешься" с бабами — зачем тебе "ночные горшки"?!

С "клюквами" чуть сложней, — тут речь не столько о похоти, сколько об умении себе подчинить. И на мой взгляд любому офицеру не зазорно заводить себе "клюкву" даже и в двадцать пять. Его репутации сие только в пользу.

Я уважаю графа Уварова и ежели он желает видеть личную "Клюкву" Вице-Президентом Академии — Бог ему в помощь! Сие — не потакание похоти, но — норма нашего "общежития.

Мне по душе девицы, ему — "Клюквы", — я закрываю глаза на всяческих "Дондуков", он у всех на глазах целует ручки моим протеже. (Меня при сием воротит от уваровских "мужежен", его — от женщин!) Но все мы — люди и ничто человеческое нам не чуждо. Я не вмешиваюсь в дела Уваровской Академии, он не сует нос в "лютеранские земли", — сие суть нынешнего положения дел.) Но…

Одно дело — "иметь Клюкв", другое — быть таковой. Из всех моих друзей и знакомых лишь за Несселем "идет слух", что он в молодости был чьей-то Клюквой. Правда, — разговоры-то есть, да самого предмета-то нету!

Володя — еврей и посему не смел попасть в Пажеский Корпус. (А именно там будущих дипломатов старые мужеложцы и "принимают в свой Цех"!) Зато (как еврея) его взяли в Абвер.

Увы, — притчею во языцех стало известное наблюдение, что русские дипломаты за границей ведут себя двумя способами. Две трети из них живут замкнутым кругом и занимаются мужеложством "внутри себя". При этом они все — трезвенники, чистюли, аккуратисты и вообще "приличные люди". Иными словами — кончили Пажеский!

Треть же "русских" — пьют, гуляют, задирают все доступные юбки и вообще, — чуть ли не "сморкаются в занавеску". И все понимают, что сие воспитанники русской разведки, иль наоборот — контрразведки.

Иными словами, — к середине наполеоновских войн сложился стереотип: настоящий дипломат — мужеложец, а "ненастоящий" — бабник и пьяница.

Именно потому, — когда о том зашла речь — меня посылали во Францию, как "еврейского эмиссара", а вот Несселя… "Клюквой" известного дипломата. У того (извините меня за подробность) в сравнительно молодом возрасте приключилось "мужское бессилие" и ему нужен был человек, коий бы сам назвался его любовником.

Поэтому за Несселем — только Слава, не более. Я сам лично думаю, что пассивные мужеложцы легче вербуются разведкой и жандармерией. Поэтому в наших рядах с этим строго, — я еще могу простить "детскую шалость" с "горшком", или "клюквой", но вот в обратную сторону…

Из Тайного Управления и Жандармерии не увольняются. Ежели кто "расслабит" вдруг задницу, люди мои предлагают ему заряженный пистолет. Ежели, конечно, он не желает помучиться…

Я завел такие порядки сразу же после выздоровления в 1806 году. С тех самых пор — некому стало заглядывать в глаза мужиков, и не окажись на том вечере Маргит, мы б еще долго…

Короче говоря, сразу же после этой истории, я просил Абвер направлять девиц не только в Разведку, но и — Жандармерию. До того дня все считали, что в Жандармерии — допросы и пытки, и лучше бы женщинам об этом не знать. Но после моего предложения в Дерпте появилось с десяток девиц, кои и принялись глядеть в глаза мужикам.

Итог дела сего — занимательный. После двух недель допросов и пыток семеро человек были полностью изобличены и повешены во дворе Цитадели Дерптского Университета.

Согласно обычаю их всех вывели босыми на снег, раздели догола, накинули на них мешковины так, чтоб были видны ноги ниже колен и — повесили. Поверьте мне, — зрелище лишь одних сводимых судорогой ног во сто крат поучительней для толпы, чем лицезрение всего тела. Наше воображение много красочней создает муки смерти, чем истинное положение дел.