Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы уже заканчивали свой слегка затянувшийся обед, когда сообщение на телефон пришло Марку: громкое, звонкое, назойливое. Тот углубился в чтение — и всё читал, читал, не говоря нам ничего. Читал и хмурился… Борис пока ещё весёлым тоном попросил озвучить, что его так озадачивает. Марк лишь отмахнулся. Пробормотал нечто невнятное.
«Мне… надо бы сделать звонок, — прибавил он. — Тарифы, наверное, будут конские, ну что уж! Извините, я, наверное, выйду. Не дожидайтесь меня, занимайтесь, чем вам нужно. Куда вы дальше?»
Я пояснил, что дальше у нас по плану Краеведческий музей, а после, если будут силы и желание, мы дойдём ещё до Музея этнографии. Новый пункт назначения от нашего кафе находился, кстати, в двух шагах. Кошт хмуро кивнул:
«Да, хорошо! Идите, я вас догоню!»
Несколько странно это звучало, и странным, конечно, было то, что он не поделился с нами содержанием обеспокоившего его письма… Но мало ли, в конце концов, какие личные проблемы могут быть у человека!
Я заплатил по счёту, и мы направились в новый музей. По дороге я заметил, что Марта прихрамывает, и обеспокоился: почему? Натёрла ногу, пояснила девушка с извиняющейся улыбкой. И немудрено: мы ведь ходили пешком по городу больше шести часов, за вычетом времени на завтрак и обед! (У меня и у самого ноги гудели.) От моего предложения купить ей пластырь она с благодарностью отказалась: дескать, ничего ужасного.
В гардеробе Краеведческого музея вышла новая ерунда: отсутствующий «Гучков» позвонил нашему «Шульгину». Тот поговорил по телефону — правда, больше слушая, чем собственно говоря, отвечая односложно — и объявил нам с несколько виноватым видом, что возвращается в кафе, из которого мы только что ушли. А после? А после в гостиницу. Им вдвоём нужно обсудить кое-что, но рассказать мне, чтó это, они пока не видят возможности. Нет, и никакой опасности никому не угрожает! Просто, если вкратце, Ада сообщила Марку, что Иван предложил группе немного причудливую идею, и группа бурлит… Всё это начинало беспокоить. Какую причудливую идею? — попробовал я вытащить из своего студента, но ничего, однако, не добился. Борис не хотел делиться подробностями и выглядел потерянно. Да подробностей, кажется, он и сам не знал…
«Государь, отпустите его! — тихо сказала Марта. — Никакой беды нет. Ничего страшного ни с нами, ни с вами не случится. Ну, что самое плохое может произойти? Вас уволят? Вы найдёте себе другую работу. Нашей группе не дадут дипломов? Если они действительно учудили что-то совсем скверное, тогда не дадут. А вы-то чем виноваты, даже если они пустились во все тяжкие? Я и тем более невиновна. Я сделала что могла…»
Это, конечно, звучало как голос самого разума. Да и не было возможности у группы «пуститься во все тяжкие!» Суббота в моём бывшем вузе — выходной день, а в выходной никакого большого протеста не сотворишь.
Мы отпустили Герша и начали нашу молчаливую экскурсию по залам Краеведческого музея. Я вновь добросовестно фотографировал едва ли не каждый экспонат. А девушка — девушка всё приметнее хромала.
«Нет, дорогуша, так нельзя!» — возмутился я наконец.
«Я сильно вам мешаю?» — откликнулась она тихо.
«Не мешаете, но просто сердце кровью обливается на вас смотреть! Пойдёмте на улицу».
Перед Краеведческим музеем имелись три уличные скамейки (думаю, и имеются: едва ли за семь лет с ними что-то произошло). Я посадил Марту на одну из них и немного бесцеремонно попросил её снять туфлю с левой ноги. Так и есть! Открытая кровавая ссадина.
«Милая моя, в путешествие надо ехать в кедах, кроссовках, но никак не в таких узких туфельках!» — сокрушился я.
«Я думала, разносятся…» — пролепетала она.
«Думала она… То такие умные письма пишет, а то такой простой вещи не может сообразить! Сидите здесь, — распорядился я. — Пойду поищу аптеку. Нужен йод, вата, пластырь, а то, пожалуй, и бинт».
[14]
— Я обернулся за полчаса, — рассказывал Андрей Михайлович. — Вернувшись к одинокой Марте, я принёс не только всё, что назвал выше, но и пластиковые тапочки-босоножки, которые купил в магазине разной дешёвой всячины. Ногу такие обхватывают только спереди, и оттого пятку ими не натрёшь. Девушка так и просияла, увидев меня.
«Я думала, вы не придёте!» — призналась она с облегчением.
«Что-о?!»
«Ну, бросите меня здесь, такую неумёху, зачем я вам сдалась, и буду домой добираться одна! А я бы просто здесь осталась, волкам на съедение…»
«Вы… сможете обработать ранку йодом сами?» — спросил я, решив проигнорировать её мысль про волков.
«Я была бы не против, если бы вы это сделали… Но пусть, ладно, давайте, — покорно согласилась Марта. — А забинтовать поможете?»
Я молча перебинтовал её ногу. Примерил на неё одну из купленных тапочек.
«Вы как хорошо угадали мой размер!» — похвалила меня девушка.
«Не угадал, а прочитал на вашей обуви».
«А другой бы не прочитал… Я ваши тапочки сохраню и буду надевать по торжественным случаям».
«Ну вот ещё, что за глупости!»
«Конечно, глупости! — легко согласилась она. — Но я в них теперь сто километров пройду, честно!»
«Ага, конечно, — буркнул я. — Двести. Никуда вы не пойдёте, моя хорошая! Сейчас вызову такси, и поедем в гостиницу. А там на горшок и в люльку».
Разумеется, такие простонародно-грубые присловья выговариваются у нас тогда, когда мы очень смущены, не нужно вам этого объяснять.
[15]
— Наш номер, — припоминал историк, — был самым обычным для гостиницы средней руки. Отдельный санузел с душем, платяной шкаф, телевизор на стене, небольшой стол с единственным стулом, две прикроватные тумбочки и
— Господи ты Боже мой, так ведь и поседеть недолго!
— двуспальная кровать.
Марта, не обращая на эту кровать ни малейшего внимания, невозмутимо спросила меня, можно ли ей воспользоваться душем, занять его минут на двадцать. Само собой, подтвердил я. Итак, она ушла в душ, забрав и свой чемодан на колёсах, а я поспешил исследовать эту злополучную кровать. К счастью, всё оказалось не так страшно: та была составлена из двух стандартных коек, которые рассоединялись без особого труда. Я потратил минут пять, чтобы передвинуть эти койки как можно дальше друг от друга, а прикроватные тумбочки поставил между ними.
И нет, никуда всё-таки это не годилось — спать в одном номере
