Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ещё бы! — потвердила Марта. — А то и я бы не родилась… то есть если допустить, что мой сон — правда, что я его не сочинила!»
«Зачем бы ты его сочинила?» — удивился Марк. Девушка пожала плечами:
«Мало ли, — ответила она уклончиво. — Показаться более интересной, например…»
«Да уж куда там «более»! — буркнул Кошт. — Ты нас второй день подряд удивляешь. Откуда хоть что взялось!»
«Но если на минутку допустить, что Марта действительно была архитектурным сооружением, прошлой версией этой башни, — продолжил Герш, — то у меня возникает вопрос: отчего в этой жизни она православная, не католичка?»
Девушка уставилась на него с весёлым изумлением.
«Ты только и задаёшь сегодня, что странные вопросы, — пояснила она через пару секунд. — Да потому, что в Архангельске нет католических храмов, представь себе! Нет, а вот что вам скажу: если вдруг я всё же когда-то была башней, не обязательно этой — или статуей, памятником, — то мне понятно теперь, отчего до недавнего времени я и на мальчиков совсем не смотрела, и об одной области жизни, так интересной большинству людей, совсем не волновалась. Вот всё и сходится!»
«Ну да, ну да, — пробормотал Кошт. — Какой в камне эротизм? Давайте, вашбродь, попросим вот эту индуску, чтобы она нас сфотографировала, а?»
[12]
— И мы действительно обратились с этой просьбой к женщине индийской внешности, но в чисто европейском костюме: единственному на тот миг, кроме нас, посетителю смотровой площадки. Дама откликнулась охотно, дружелюбно. Судя по её акценту, она была не из Индии, а из Британии. Там, как вы и сами знаете, тьма-тьмущая натурализованных индусов, вот хоть нынешний министр финансов по имени Риши Сунак…
Вернув нам телефон, женщина, несколько колеблясь — как бы взвешивая, не переступит ли её вопрос границы такта, — всё же спросила:
«You know, you must be a remarkable person, someone special, judging from-everything. Sorry to ask, but-who are you, actually?»[128]
Я уж собирался пояснить, что мы — достаточно заурядная группа из преподавателя и студентов, но Марк меня опередил. С чудовищным акцентом, но с полной серьёзностью он бросил:
«He is our czar.»[129]
«I beg your pardon?»[130] — дама явно растерялась.
«Not a czar, in reality,»[131] — пояснил я, вежливо улыбась. — «I only happen to be a-a prince, let us use this term, of a very small principality of Mogilyov, which, strangely enough, also is my second name. The three young persons here are my retinue.»[132]
«Is this-official?»[133] — англичанка индийского происхождения всё не могла понять, шутим ли мы или говорим серьёзно.
«Of course!»[134] — снова вклинился Марк. — «He even bears a special ring which says that he is the prince of Mogilev. Just look at this!»[135] — он потряс в воздухе моей левой рукой, ухватив её за запястье.
«Not exactly official,»[136] — добавил я ради полной справедливости. — «We are not officially recognised by any other country. You may see us as rebels.»[137]
Женщина, изменившись в лице, пробормотала, что она никак, никак не ожидала так спонтанно встретиться c лидером, э-э-э, местных антиправительственных… повстанческих… Опасение не задеть другого человека у этой симпатичной, впрочем, мне нации возведено в столь высокую степень, что они и слова не могут сказать в простоте. Уточнила, что означает моя военная форма и почему на ней отсутствуют знаки различия. Я пояснил, что свои погоны снял, чтобы не вводить в искушение the local militia[138] — это, кстати, вполне соответствовало действительности. Британка покивала с серьёзным видом. Попросила разрешения со мной сфотографироваться. Спросила моё полное имя. Andrey Mogilyov[139], ответил я, а для близких людей просто Prince Andrew[140] или Your Highness.[141] (Марк и Борис уже едва не смеялись в кулак: они прилагали чудовищные усилия, чтобы сохранять серьёзность. У Марка даже вены вздулись на лбу.) Для убедительности я показал ей свой паспорт. Увидев мою фамилию, женщина уверилась во всём окончательно: действительно назвала меня Your Highness и посетовала на то, что совершенно не знакома с тонкостями этикета. Вот, например, прилично ли мне пожимать руку при встрече и при прощании? Да, невозмутимо пояснил я. В моей свите есть только один человек, который целует мне руку, но она делает это чисто по своему желанию, а вовсе не из необходимости следования этикетным нормам (Марта глубоко покраснела и отвернулась). Дама долго, долго трясла мою руку — и, наконец, поспешила уйти, пробормотав, что, как ни крути, такие встречи для неё являются slightly embarrassing[142]: не каждый ведь день сталкиваешься с князьями…
Мы ради приличия прождали целую минуту, прежде чем позволили себе наконец рассмеяться.
[13]
— Время, — вспоминал «князь Андрей», — приближалось к полудню, и мы решили пообедать в одном из кафе, которых в районе площади Славы — добрая дюжина. Название утаю, чтобы не делать заведению лишней рекламы: мне показалось, что мы там переплатили… Да и что кафе? Кафе, столовые и магазины в любом городе появляются и исчезают, и не они делают историю.
В кафе мы болтали о том и о сём, снова вспоминали смуглую даму из Британии, беззлобно подтрунивали над Марком и его могилёвской родственницей: мол, вовсе она не пожилая и не вполне ему родственница, а то и совсем не родственница, и что Лина скажет по этому поводу… Мы были расслаблены, наслаждались хорошей погодой, отсутствием необходимости заниматься рутиной (ведь и творческая работа с какого-то мига становится рутиной), обедом… Мои юные коллеги, кстати, этот обед ели за мой счёт: начиная с сегодняшней покупки двух сувениров для Марты я уже превысил лимит подотчётных средств, выделенных оргкомитетом конкурса, и дальше платил из своих. Им я, правда, решил этого не говорить. Если так пойдёт и дальше, думал я с грустью, то плакали мои небольшие сбережения, а с ними — надежды этим летом соорудить камин или провести в недавно построенный дом любое другое отопление… И для кого, правда, отопление, если
