Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что ж, нам не оставалось ничего другого, кроме как поискать адреса работающих с раннего утра кафе или столовых. Одно из них мы в итоге и нашли — где-то на проспекте Мира. Работало оно аж с семи, а на часах была, к счастью, половина восьмого.
В начале девятого мы уже входили в кафе, где смогли наконец позавтракать. А после отправились на пешую прогулку по центру города. Сфотографировались у знаменитого Звездочёта — то есть по могилёвским меркам знаменитого. Прошлись по «пешеходной» Ленинской улице. Магазины только-только начинали открываться, и мы заходили в любой, который убирал табличку «Закрыто» с двери или поднимал рольставни: чем-то ведь нужно было занять себя до десяти! (В десять начинал работать первый музей: исторический, остальные — на час позже.)
Наше внимание привлёк магазин сувениров или подарков, который назывался, кажется, «Шчырая майстэрня». Только не спрашивайте меня, что это значит в переводе на русский язык! — рассмеялся рассказчик. — Не скажу, потому что и сам не знаю… [127] И вот в этой «Шчырой майстэрне» — а может быть, я ошибаюсь и путаю её вывеску с соседней, уже запамятовал, — в любом случае, в одной из сувенирных лавок произошло небольшое, но примечательное событие.
Мы рассматривали витрины: Марк — ножи, Борис — сувениры ручной работы, а Марта — разнообразные ювелирные безделушки: броши, кулоны, серьги, колечки… (И кто бы подумал, что ей это будет интересно!) Вот она уже и примеряла одно на палец: из простого металла и с дешёвым полудрагоценным камешком вроде сердолика или розового кварца. Вдруг вся как осветилась.
«Андрей Михайлович, смотрите! — радостно позвала она меня. — Тут есть кольцо с вашей фамилией!»
Я подошёл ближе. Не с моей фамилией, а с названием города, конечно. Имелся вариант с белорусским написанием (Маг╕лё╒) и с латинским (Mogilev). Последнее было явно неточным: всякий, неравнодушный к правильной записи фонетического облика слова, предпочёл бы Mogyliov или Mogilyov. Но какой смысл спорить с традицией! Говорю «традицией», потому что это неточное написание латиницей давно закрепилось. Колечко из простого металла вроде латуни, так называемое «безразмерное», то есть разомкнутое, чтобы пришлось впору почти на любой палец. А девушка между тем загорелась: на неё нашёл шалый стих. Вот она уже спрашивала меня:
«Вы ведь… Простите, пожалуйста! Вы можете мне его купить?»
«Какое?» — уточнил я, улыбаясь.
«Оба! Одно — для меня, а другое — тоже для меня, но чтобы я его подарила вам!»
Герш и Кошт, переглянувшись, негромко рассмеялись.
«Ах, вы!.. — обернулась на них Марта в полушуточном гневе. И прибавила: — Мне совершенно всё равно, что вы об этом думаете! Ну, я же не виновата, что не успела разменять деньги, а белорусские рубли есть только у Андрей-Михалыча! Я отдам деньги, обязательно!»
Я, со смехом отказавшись от её предложения вернуть мне деньги, уже оплачивал покупку, от которой я бы не обеднел.
«Очень хорошо… — прокомментировала девушка. И скомандовала: — Ну, а теперь подарите, пожалуйста, мне моё колечко! Нет, не так! Наденьте мне его на палец!»
Она проворно протянула мне левую руку и прибавила тихо, со значением:
«Безымянный…»
Меня так и бросило в жар от этого «Безымянный…»! Но ведь — на левую руку, с другой стороны? Отказаться не было никакой возможности. И мои студенты, и продавщица — все глядели на нас двоих с весёлым интересом. Отказ означал, что я принял слишком серьёзно её странную игру. Поэтому я послушно надел на безымянный палец Марты (Матильды?) кольцо с сердоликом.
«А мне разрешите вручить вам ваш подарок! — распорядилась Марта. — Нет! Левую руку, пожалуйста!» Я и глазом моргнуть не успел, как на моём пальце красовалось кольцо с фонетически неточной записью моей фамилии английскими буквами.
«Это… что-то значит?» — наконец обрёл дар речи «Шульгин». Марта развернулась к нему с весёлым недоумением. Сделала забавно-круглые глаза.
«Какой… странный вопрос! — ответила она. — Как тебе только пришло в голову спрашивать такие вещи?»
«Ну, а всё же?» — поддержал наш «Гучков» своего коллегу по первому февральскому кабинету.
«Если это даже что-то и значит, мы вам не скажем, — отозвалась Марта. — Хорошо? В конце концов, государь может снять своё кольцо в любой момент. Я его не неволю…»
[11]
— Ленинская улица, — говорил мой собеседник, — вывела нас к Ратуше. Её высокая башня была видна издали, но мы как-то не обращали на неё внимания. А тут вышли на площадь Славы — и башня встала перед нами во весь рост.
Марта увидела её будто впервые. Девушка так и застыла. Стояла верных полминуты, и мне вдруг пришло в голову, как она сама похожа на эту башню. Словно в подверждение моим мыслям моя студентка произнесла, почти прошептала очень странное:
«Здравствуй, сестра…»
«Почему сестра?» — опешил Марк.
«Вы забыли сон, который Марта рассказала нам сегодня утром», — пояснил я.
«А ещё мне припоминается, — добавил Борис, — что русский мистик Даниил Андреев всерьёз считал, что значимые архитектурные памятники тоже имеют душу. Почему бы им тогда в новой жизни не воплощаться среди людей?»
«Какой новой — вот же она стоит, ничего с ней не случилось!» — недоумевал Марк.
«Это новодел, — пояснил я. — Воссоздана по фотографиям всего шесть лет назад. Старую, повреждённую немецкими бомбами, разобрали в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году».
«Вон оно что… — протянул Кошт. — Ну, вполне себе, значит, сестрёнка…»
«Мы ведь можем войти?» — попросила девушка почти жалобно.
Внутри могилёвской Ратуши сейчас находится Музей истории города. Было без нескольких минут десять, но касса уже работала.
Минут за сорок мы осмотрели небольшой и уютный музей с его хартиями, картинами, ростовыми фигурами, старым оружием, часовым механизмом. Справились бы и быстрее, если бы я не фотографировал тщательно каждую вещь, надеясь после без спешки пересмотреть свою «добычу», чтобы набрести на мысли, идеи, находки… Увы, большинство экспонатов относились ко времени великого княжества Литовского и поэтому для целей собственно нашего исследования оказывались малоинтересны.
Затем мы поднялись на смотровую площадку: опоясывающий здание по восьмиугольнику балкон где-то на половине высоты постройки. Вид на Днепр открывался изумительный. Марта негромко рассмеялась.
«Боже мой! — пояснила она свой смех. — Это — словно уменьшиться до размера большого пальца и встать у самой себя на макушке! Или на уровне пояса. Поверить не могу…»
«А у вас, государь, какие ощущения?» — поинтересовался Борис, тоже с улыбкой. Я улыбнулся в ответ, признавшись:
«Да никаких особых, Василь-Витальевич! Если Марта, кто знает, действительно могла быть связана с этим городом, то я в прошлой жизни царём
