Эдера 2 - Операй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но ведь ты хочешь...
— Ничего я не хочу.
Молодой дель Веспиньяни ничего не ответил и, кивнув отцу, направился к столам...
Старый граф после смерти невестки также повял, что во многом был неправ к ней; во всяком случае, ему не стояло горячиться только потому, что она была, так сказать, человеком другого круга.
Ведь наследные принцы женятся на простолюдинках, и ничего...
После той трагической смерти Сильвии граф также переживал — правда, в той ситуации ему было жалко не столько Сильвию, сколько своего сына — Клаудио дель Веспиньяни не мог спокойно смотреть на терзания Отторино.
И теперь, заметив среди гостей Эдеру, старый граф живо вспомнил, как он был неправ по отношению, к покойной, как он изводил ее своими издевками, как постоянно намекал, что ее место — не в родовом палаццо дель Веспиньяни, а на консервном заводике их семьи!
...Едва уловимое тиканье позолоченных старинных часов на камине и случайный хруст свеженакрахмаленных салфеток, пожалуй, единственные звуки, нарушавшие тишину огромной столовой палаццо дель Веспиньяни, несмотря на то, что тут собралось три человека. Скованность и очевидная нервозность обстановки еще более усугубляется напряженным выражением лиц присутствующих.
Это первый торжественный семейный обед в палаццо дель Веспиньяни после приезда домой единственного наследника Клаудио, Отторино.
Клаудио категорически отказался присутствовать на свадьбе — еще не хватало, мало того, что Отторино запятнал семейную честь, породнившись с простолюдинкой, так ему, старику, надо смотреть на собственный позор, на пьяные физиономии этих сельских хозяйчиков!
Ему, который ведет свою родословную чуть ли не от правителей Этрурии!
Сильвия, робко пряча взгляд, тем не менее, во всем старается угодить тестю, однако тот словно и не замечает этого.
Еще чего!
Не хватало!
Сильвия в настоящий момент для него не более чем предмет неодушевленный — как эта старинная мебель, эта хрустальная люстра под потолком, как эта хрустящая скатерть на столе... Даже меньше — ведь и к мебели, и к люстре, и, тем более, к этой старинной ажурной скатерти он давно уже привык, он видел их с детства...
А с какой стати он, Клаудио, должен привыкать к этой голодранке?
Обед закончен, и Сильвия впервые подает голос — осторожно, будто бы боясь саму себя:
— Мой отец просил кланяться вам, синьор дель Веспиньяни...
Старый граф недовольно морщится.
— Вот в этом он прав: твои родители всегда именовали таких, как я, синьорами, и всегда кланялись нам... Сильвия, вскочив из-за стола, закрывает лицо руками и убегает.
Отторино с укором смотрит на Клаудио.
— Папа, но для чего ты так...
— Она должна знать свое место,— говорит Клаудио иначе совсем сядет на шею... Я знаю эту породу людишек — дай им только повод!..
Пресвятая Дева, но неужели тогда нельзя было обойтись без этого?
Ведь вода камень точит, и все эти упреки, все эти сцены, все эти недомолвки в конце-то концов подточили Сильвию... Да, конечно же, виноваты они оба — и Отторино, и он, Клаудио... А теперь уже ничего не изменишь...
Старик тяжело вздохнул и, печально посмотрев в какую-то только ему известную пространственную точку перед собой, произнес свистящим полушепотом, обращаясь исключительно к самому себе:
— Да-а-а... Прав мой сын Отторино — за все в жизни приходится расплачиваться... Не тем, так другим. И самая страшная расплата, самое страшное наказание за грехи — это отсутствие душевного покоя...
Граф Отторино дель Веспиньяни и, извинившись перед гостями, произнес:
— Мне надо будет вас ненадолго покинуть, ничего не поделаешь — дела, от которых я не могу отказаться даже в ночь своего юбилея — после чего проследовал на яхту.
Взяв в руки телефонную трубку, он задумался, после непродолжительной паузы, словно сбросив с себя оцепенение, он быстро набрал код Рима и номер — этот телефонный номер во всем Ливорно, наверное, знал только он один.
Наконец, после продолжительных длинных гудков, с той стороны связи раздался какой-то щелчок и довольно бодрый голос произнес
— Слушаю...
Отторино звонил своему старому приятелю Адриано Шлегельяни.
Этого человека дель Веспиньяни знал давно — наверняка, уже лет двадцать, если не больше, и знал довольно-таки неплохо.
Они родились и выросли в одном городе, но познакомились только в юности, во время учебы в Больнье. Отторино учился на экономическом факультете, попутно посещая лекции по искусствоведению, Адриано занимался на юридическом. Затем пути их разошлись.
В то время, когда молодой Отторино дель Веспиньяни как бы нехотя покорял заоблачные вершины Миланской фондовой биржи, Адриано сделал совершенно головокружительную карьеру в столичном департаменте спецслужб — к двадцати восьми годам он занимал должность, равную должности заместителя министра внутренних дел.
Честолюбивый и целенаправленный, Шлегельяни сразу же понял, какую пользу он сможет извлечь из своего нового положения — с самого начала своей службы принялся составлять подробнейшую картотеку, досье — на тех людей, за которыми его подчиненным по долгу службы приходилось вести наблюдение, на их родственников, на родственников и знакомых родственников, на их любовников и любовниц, на соседей, на родственников соседей и так далее.
— Досье, информация — вот что самое главное,— неустанно твердил он, — оперативная информация во все времена была самым ходовым товаром!
Вскоре, после очередного правительственного кризиса, разразившегося на Аппенинах, Адриано был вынужден уйти в отставку, однако чудовищная картотека, записанная на дискеты, (Шлегельяни уверял, что ему удалось охватить двадцать процентов взрослого населения Италии, и, по всей видимости, был прав) каким-то совершенно загадочным и таинственным образом перекочевала из его служебного кабинета домой — в особняк на Авентинском холме.
Другой человек на его месте давно бы принялся делать на этом деньги, и немалые — однако Адриано, человек на редкость осмотрительный, прекрасно понимал, что информация — оружие обоюдоострое, и то, что сегодня могло было бы быть направлено против других, завтра же может
