Царство. 1955–1957 - Александр Струев

— Значит, у Машеньки все в порядке? — напоследок спросила мать.

— Все отлично, не беспокойтесь.

— Спасибо вам, Дарья Петровна! Я потихоньку с ней справляюсь, а сначала очень боязно было.

— Справитесь, дело обычное. Поначалу все думают, что не сумеют. У нас, в Морозовской больнице, малышню, знай, пеленай. Я когда училась, день и ночь по отделению бегала, как автомат пеленала, дело навыка, тем более вы — врач!

— Я терапевт, к тому же военный. Мои пациенты взрослые. Когда первый ребенок, сами понимаете, всего боишься, наверное, так с каждой женщиной.

— Навык придет, не переживайте.

— Еще раз благодарю вас! — маршальская жена приоткрыла дверь, выпуская доктора.

— Вы меня извините, Галина Александровна, — проговорила Дарья Петровна, — но у нас в больнице ходят разговоры, что Георгия Константиновича отстранили от командования, что было заседание в ЦК и там про это говорили. Не знаю, правда это или сплетни, но сказать вам обязана. Я Георгия Константиновича уважаю. Не обижайтесь, пожалуйста!

— Спасибо! — ошарашенно отозвалась маршальская супруга.

— Еще раз извините!

Врач вышла. Галина Александровна долго смотрела ей вслед.

«Что она говорит, как отстранили? Кого? Муж перед отъездом был у Хрущева, вернулся довольный. Летом вместе отдыхали. А июньские события, когда он выручил Никиту Сергеевича? Георгий стал членом Президиума Центрального Комитета. Какая-то несуразица!»

Она вернулась в детскую. Машенька спала, тихонько посапывая.

— Ты, Груня, посиди с ней, я отлучусь ненадолго.

Галина Александровна поднялась в кабинет мужа, сняла трубку и набрала номер.

— Приемная министра обороны! — отчеканил дежурный референт.

— Это Николай?

— Никак нет, полковник Зуев!

— Зуев? Я что-то вас не знаю. Это Жукова Галина Александровна.

— Слушаю, Галина Александровна! Николай Семенович в отгулах, — объяснил дежурный.

— А-а-а… — протянула супруга маршала.

— Слушаю вас?

— От Георгия Константиновича есть известия?

— Есть, Галина Александровна! На ваше имя получена телеграмма. С водителем отправляю в Сосновку. Еще какие-нибудь поручения будут?

— Нет. Спасибо. А вообще, все в порядке? — спросила она.

— Все без изменений!

— До свидания!

— До свидания, Галина Александровна!

Вроде обычный разговор. Георгий прислал письмо. Она каждое утро получала от мужа короткие известия, маршал скучал без жены. В последнем письме сообщал, что купил для Машеньки платьица, только с размером не уверен. Писал: ежели что — пойдет на вырост, а ей, Гале, — кольцо и сережки с бирюзой.

«Думает о нас! — улыбнулась Галина Александровна. — Только нам рано платьица носить, нам еще подрасти надо!» — улыбнулась мама.

Вышедшие сегодня газеты, которые до этого трубили о пребывании Жукова за границей, не обмолвились о поездке маршала ни словом. Такая директива вчера вечером поступила из ЦК. Газетчикам пришлось срочно переверстывать утренний номер, среди людей поползли разные разговоры, слухи, говорили, что Жукова в Албании убили, то ли покушение, то ли попал он в аварию, но потом кто-то сказал, что маршала снимают. Как-то неуютно сделалось после этих слов.

В десять утра открылся внеочередной Пленум партии. Претензии к маршалу предъявили тяжелые: развалил работу Министерства обороны, распустил дисциплину, распустил командный состав, зажал политработников; высказали старые претензии — зазнайство, мародерство, что маршал стал диктатором в армии, что он человек, готовый на все ради собственной карьеры и выгоды; не забыли и о его распутстве, и еще прибавили, что Жуков, точно как Берия, создал отряды особого назначения, готовые для свержения существующей власти, но об этом упомянули вскользь, не стали заострять внимание. На Пленуме уже никто, ни политработник Желтов, ни начальник Генштаба Соколовский, не подал голос в защиту Георгия Константиновича.

Вслед за Хрущевым очень резко выступал Конев. За ним на полководца накинулся маршал Еременко, потом говорили Малиновский и Рокоссовский. Все докладчики осудили Жукова. Малиновский сообщил, что на совещании командного состава Армии и Флота предложение ЦК о выводе Жукова из состава Президиума поддержали и что некоторые военные высказались за смещение его с поста министра. Пленум осудил маршала, вывел его из состава Президиума и Центрального Комитета. Распоряжением председателя Совета министров Георгий Константинович был освобожден от должности министра обороны и отправлен в отставку. На его место был рекомендован Маршал Советского Союза Малиновский.

Хрущев распорядился оставить Жукову полное министерское содержание, сохранить бытовое и продуктовое обслуживание по линии Главного управления охраны КГБ СССР, закрепить на постоянной основе машины «ЗИС» и «Победу», сохранить госдачу в Сосновке, обслугу при даче и квартире, а по линии Министерства обороны приписать адъютанта и ординарца. Никита Сергеевич наказал Серову «в оба глядеть» за маршалом, жуковская дача и квартиры в Москве и Ленинграде продолжали охраняться Комитетом госбезопасности.

Почти сразу после снятия Георгия Константиновича с должности многим генералам были присвоены очередные звания, офицерам вручены награды и солидные денежные премии, маршалам значительно увеличили жалование и штаты обслуживающего персонала.

В связи с освобождением маршала Жукова от занимаемой должности Пленум принял решение прервать его зарубежный визит.

С утра Леонид Ильич Брежнев поехал в Министерство обороны.

— Разреши, Родион Яковлевич, сердечно поздравить тебя с назначением! — крепко обнимая Малиновского, проговорил он.

— Не спеши с поздравлениями, Леонид, пока меня на Президиуме не утвердили!

— Раз Никита Сергеевич сказал — ты, значит, ты! — улыбался Леонид Ильич.

— Приятно, Леня, что первым поздравляешь, приятно! — довольно отвечал маршал. — Хоть и утро, пошли по стопке пропустим!

Малиновский повел гостя в свой новый кабинет, который по-быстрому переделали из министерской библиотеки, с обратной стороны примыкающей к кабинету первого заместителя министра. Открыв потайную дверь, они оказались в просторном светлом помещении, комната отдыха была почти без мебели, но со столом и стульями.

— Пока здесь перекантуюсь, а то, неровен час, Жуков как черт из табакерки выпрыгнет!

— Жуков, Родион, нынче карта битая! — отозвался Леонид Ильич.

— Ты его плохо знаешь, он мстительный.

— Что мстительный и бесцеремонный, на себе испытал. Теперь пусть злобствует. Наливай, Родион! — усаживаясь на стул и перекидывая ногу за ногу, приказал Брежнев.

— Как Георгий свои шмотки заберет, перееду на министерский этаж.

— А эти хоромы зачем сделал?

— Не зачем, а для кого.

— Ну, для кого?

— Коневу останутся, ему его кабинет мал.

— Вот Степаныч! — протянул Брежнев.

— Он думал, его министром поставят, из кожи вон лез! — подмигнул Малиновский.

— Ивану и с силами Варшавского договора неплохо!

— А все-таки лез в Москву!

— Кто ж не хочет стать министром! — подхватывая рюмку, проговорил Леонид Ильич. — За тебя, Родион, за тебя, дорогой! Долгие тебе лета!

Чокнулись. Закуска была самая примитивная: баранки, горстка карамели и пол-литровая банка абрикосового варенья, которую по заданию маршала адъютант растворил в графине воды. Великолепная запивка получилась.

— Как на фронте! — указывая на скудный стол, усмехнулся Малиновский.

Из приемной доложили, что прибыли Конев, Бирюзов и Баграмян.

— Зови! — распорядился министр.

— Жуков сегодня из Албании прилетел, — рассказывал Конев. — Вышел из самолета, никто не встречает, один его помощник полковник Чикин топчется. Жуков спрашивает: «Что, сняли меня?» «Сняли», — полковник отвечает. «А кого на мое место?» «Маршала Малиновского!» «Хорошо, не Фурцеву!» — так сказал.

Кабинет потонул в хохоте.

Этим же днем Родион Яковлевич явился на доклад к Первому Секретарю. У Хрущева было отличное настроение.

— Приступил к работе, Родион?

— Так точно, приступил!

Хрущев крепко пожал Малиновскому руку — с Родионом он полвойны отвоевал.

— Из тебя отличный министр будет! — принимая военного в объятия, предрекал Первый Секретарь.

— Не подведу! — клялся маршал.

— Знаю! Садись, брат, садись!

Малиновский уселся напротив Никиты Сергеевича.

— Вовремя Жукова нагнали, — сказал Хрущев. — Я этому рад, а то пришлось бы его стрелять, а он — икона.

— Была икона, Никита Сергеевич!

— Правильно, была. И никакая не икона, а обычный человек. Теперь пусть себе отдыхает, заслужил.