Царство. 1955–1957 - Александр Струев

Я знаю, что он иной раз к Сталину с глобусом приходил. Я говорю: «Вы карту возьмите, разъясните, как сложилась ситуация». «Я уже докладывал, — повторяет. — Больше не пойду!»

Это Генеральный штаб! Я позвонил Сталину на дачу. Подошел вместо Сталина Маленков. Я сказал, что хочу говорить со Сталиным, а он спрашивает, в чем дело? Я объяснил, но без толку. Сталин не подошел к телефону, а передал, что надо наступать, выполнять задачу. Через день или через 2–3 дня войска наши были окружены и погибли. Сталин, когда прочитал немецкое сообщение, а там немцы объявили, что они сотни тысяч взяли в плен, сказал, что немцы врут. Я говорю: «Товарищ Сталин, немцы правду говорят». Проглотил.

А кто должен за это отвечать? Если подобные ошибки делаются генералами, непосредственно управляющими войсками, они отвечают. Так почему не отвечают те, кто руководит? Я это к тому говорю, что, получается, самые умные в Ставке сидели!

Когда на фронт приезжали представители Ставки, то эти люди были не очень-то суть понимающие, а они управляли войсками, командующими фронтами, командующими армиями, корпусами, дивизиями. Надо правдиво историю писать, а не так, что с одним уклоном. Поддерживаете, товарищи, партийную точку зрения?

— Поддерживаем!

— Или вот картину художник нарисовал, где маршал Жуков обороной Москвы командует. Начальник политуправления Желтов приказал ее в музей Советской Армии на самое видное место повесить, объявил, что это точно икона Георгия Победоносца! Это уже трагедия, товарищи! Нельзя никому, какой бы он ни был уважаемый человек, переходить грани, категорически нельзя! А случай с картиной грань переходит.

— Был такой фильм «Волга-Волга», — продолжал Хрущев. — Там одна женщина своего директора хвалит, говорит «под вашим чутким руководством», а директор руку к уху прислоняет и переспрашивает: «Как, как?» Она еще раз повторяет. Директор не глухой был, знал, что она говорит, но ему хотелось много раз послушать «под вашим чутким руководством!», услышать что он «чуткий» и так далее, и он снова и снова глухим прикидывался, а женщина с выражением повторяла. К сожалению, у нас таких начальников хватает, и нельзя поручиться, что они скоро передохнут!

В зале произошло оживление.

— И у вас в военных академиях аналогичные явления процветают. Перед лекцией, прежде чем излагать тему, обязательно сошлются, так сказать, на изречения власть имущих. Назвать вам, кто у военных власть имущий? Сами знаете или подсказать?

В зале поднялся шум:

— Жуков, про Жукова говорит!

— И среди вас найдутся те, кто это делает, цитаты из товарища министра слушателям приводит. Правильно ли это? Правильное ли это воспитание? Неправильное! — заключил Хрущев. — Надо с этим бороться. Вот мы и собрали вас.

Тут мне прислали из зала записку с подковыркой: «Почему нет министра обороны на активе?» Автор этой записки сам газеты читает и знает, что Жуков в Албании, но такую записку прислал. Сердобольный товарищ! — покачал головой Хрущев. — Отсутствие Жукова вызвало у него беспокойство, но его не смущает, как могли быть допущены такие безобразия, о которых Центральный Комитет сейчас вам докладывает! А это, уважаемый автор, должно вас не меньше беспокоить!

— Это, наверное, Кузнецов написал, кадровик!

— Неважно сейчас, кто написал! Видно, этот писака из тех, кто подзуживает руководство Министерства обороны, доказывая бесполезность политработников. И о политработниках в войсках я вопрос подниму!

Что нужно командиру, товарищи? Командиру нужно иметь воспитанного бойца, который был бы хорошо подготовлен, умело владел оружием и слушал своего командира. Такая была задача, такая она остается и сейчас. А что нужно политработнику? То же самое: воспитать бойца, который мог хорошо владеть оружием и сознательно выполнять поставленную задачу. Это нужно и политработнику, и командиру. Есть ли здесь антагонистические отношения? Нет. Можно ли вести работу без политработника? Нельзя. Должно быть разделение труда, командир командует, а политработник разъясняет. Отсюда выходит, что должно быть содружество в работе командира с политработником. Это большое дело! Без этого невозможна наша социалистическая армия. Конечно, для парада можно выдрессировать человека. Что там человека, можно зайца выдрессировать спички зажигать! Но нам нужен сознательный боец, чтобы он знал, за что сражается, а поэтому нужно мозги бойца зарядить положительным зарядом марксистко-ленинского понимания истории и необходимости борьбы за это учение!

Зал зааплодировал.

— По последнему Пленуму ЦК все партийные комитеты написали отчеты об обсуждении его решений. Из военных округов один только округ прислал отчет. Гречко прислал. Больше из командующих никто не прислал. Потом Жуков прислал, подписался вместе с Желтовым. Можно пройти мимо этого? Пройти мимо этого нельзя, потому что Гречко, написавший отчет, получил, говоря на русском языке, разнос. Это, знаете, никуда не годится! Спрашиваю маршала Тимошенко: «Как так?» «Субординация!» — отвечает. Давайте же разберемся, что такое субординация! У нас есть Устав партии. В Уставе партии сказано, а это, между прочим, Сталин диктовал: «каждый член партии в одинаковой степени отвечает перед партией, перед Центральным Комитетом». Если какой-нибудь член партии захочет поделиться своими впечатлениями с ЦК, что же он должен об этом по команде докладывать? Некоторые молчат или мычат, некоторые говорят только по команде, другие считают — лучше помолчу, так спокойнее, и выясняется, что в войсках в ЦК идти запретили, к командиру иди! Как так?! Субординация, как изволил маршал Тимошенко выразиться! Мы, товарищи, считаем, что если кто-то написал в ЦК, его за это осуждать нельзя, он правильно пишет, по-партийному!

У Сталина рука была тяжелая, но в одном ему не откажешь, он целиком был предан делу марксизма-ленинизма! Не было другого Сталина, он только этим и жил, боролся за марксизм своими методами, другой раз извращал, люди могли дрожать перед Сталиным, но быть спокойны за партию. Мы собираем Съезды, Пленумы, оживляем партработу, развиваем партийную и общественную демократию. В чем же будет выражаться демократия, если ни один из военных коммунистов не смеет обратиться в Центральный Комитет? Это страшное дело, товарищи! Такую субординацию мы не признаем!

Опять военные волновались.

— И еще об одном хочу сказать. Вы знаете, что создан Совет Обороны. При Совете Обороны создан Главный военный совет, куда входят все члены Президиума ЦК, все командующие округами и командующие флотами. Так вот, этот военный совет ни разу не собрался, а месяца три назад товарищ Жуков внес предложение ликвидировать его за ненадобностью. Говорит: а кому он нужен? ЦК с такой постановкой вопроса не согласен!

— И мы не согласны! — крикнул кто-то из зала.

— Какому министру взбрело в голову, что Военный совет мешает?! Центральный Комитет хочет знать жизнь армии, хочет знать не через маленький канальчик, то есть через министра, а хочет и командующих послушать. Сейчас настолько разрослось армейское хозяйство, что один человек управлять и все знать не в состоянии. Чтобы сегодня все знать, надо уподобиться дураку, потому что дурак ничего не знает и счастливо живет, думая, что ему все известно!

По залу прокатился смех.

— Царь и тот имел советы, и тайные, и явные, — продолжал Хрущев. — Царь, он Богом помазан, и то признавал, что надо советоваться, нужно слушать своих генералов, адмиралов и советников. Что же это за советская демократия, которая подобное отрицает? Куда тогда идти?

Президиум ЦК вчера вопрос, поставленный Жуковым о ликвидации Военного совета, обсудил и отклонил, как говорится, в гроб положил, гвозди забил, так как его предложение не отвечает политике нашей партии, не отвечает решениям ХХ Съезда, а направлено против них. Надо открыть шлюзы, чтобы не возникало стен между военнослужащим и Центральным Комитетом!

Своим единоначалием, своей вседозволенностью товарищ Жуков и подчиненных распустил. Многие стали ему подражать, и к чему это привело? Ни к чему хорошему. Зачитаю вам одно донесение, о котором, может быть, слышали:

«В ночь на 1 января 1957 года уполномоченный Балтийской группы Управления государственной приемки кораблей Военно-морского флота, контр-адмирал Нарыков, будучи в нетрезвом состоянии и одетый в гражданский костюм, встретил у подъезда своего дома прогуливающихся с девушками матросов, стал беспричинно придираться к ним и, не называя себя, потребовал, чтобы матросы немедленно удалились. На просьбу матросов, принимавших Нарыкова за гражданское лицо, оставить их в покое, Нарыков стал натравливать на них свою собаку. В дальнейшем Нарыков, догнав уходящих матросов, потребовал, чтобы они остановились, угрожая применением оружия. Матрос Кондратьев пытался обезоружить Нарыкова, но последний выстрелил в него, нанеся тяжелое телесное повреждение. Установлено, что матросы Кондратьев и Кирпиченко вели себя спокойно и никаких грубостей не допускали».