Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

Однако это утро началось для капитана громким стуком в дверь. Проклиная всё на свете, Герхард велел слугам впустить в дом того наглеца, что позволил себе прервать его сон, но даже хорошенько выругаться на того у него не получилось. Наглецом оказался посыльный из магистрата, сообщивший, что на островах, принадлежащих городу, видно зарево пожара, отчего магистрат велит капитану морской стражи выйти в море и разобраться в чём дело. Командный состав на кораблях уже оповещён и занят сбором моряков.

Выпалив всё это, посланец ушёл, а Бернсторф велел подать еды и подготовить его одежду. Спешить стоило неспешно, ведь собрать матросов в незапланированный выход тот ещё геморрой. А потому и сам не удивился, когда прибыв на борт, узнал от своего помощника, что на борту собрано едва две трети состава. Тем не менее, спустя час корабли смогли, наконе, покинуть причал и направится к выходу из гавани.

Стоя у наветренного борта, Бернсторф с интересом вглядывался вдаль. Туда, где среди волн виднелся сине-серый бугорок, над которым и поднимались густые дымы. Это была Аэгна. Она и лежащий напротив Найссаар словно охраняли вход в Ревельскую бухту, являя собой для парусников некоторое неудобство при маневрировании.

На этих островах не было постоянных поселений, ведь древний закон о запрете рубки на них леса соблюдался до сих пор. Впрочем, настоящим обитателям Аэгны, как, впрочем, и Найссара, на этот закон было явно наплевать. Но вот их-то ревельские власти трогать тоже не спешили. Ведь кто же убивает курицу несущую золотые яйца. Зато сейчас капитан Бернсторф мучительно гадал: что же случилось на этом пиратском острове?

Хорошо хоть ветер с утра был свеж и восемь с половиной морских миль, отделявших остров от города, корабли прошли за каких-то три часа. И увиденное там показалось Бернсторфу настолько невозможным, что он даже протёр глаза. Увы, видение не исчезло. Почти десяток больших кораблей под столь ненавистным ему синим флагом с белым кораблём в кругу золотых звёзд преспокойно стояли на якоре примерно в кабельтове от побережья, а между ними и берегом туда-сюда сновали многочисленные лодки. Тут же обнаружилась и причина пожара: обгоревшие корпуса кораблей тут и там облепившие берег, а так же остатки многочисленных построек.

Возмущённый до глубины души столь бесцеремонным нападением, Бернсторф уже готовился скомандовать атаку, благо чужие корабли не проявили ни капельки волнения при его появлении, однако его порыв был остановлен помощником, тревожно указывающим куда-то за них. Вглядевшись, капитан и сам увидал, как из-за стоящих корпусов показались ещё два корабля, на пушках которых яркими бликами играло солнце. Они, стремительно идя круто к ветру, смело шли наперерез его кораблям, а на их вантах висели матросы и призывно махали белыми тряпками, явно приглашая к переговорам.

Бернсторф был смел, но не глуп. Он внимательно следил за новостями о столкновениях между русскими и польскими каперами, а потому хорошо понимал, что больших шансов на победу у него нет. Конечно, в море случаются разные случайности, но раз противник хочет переговоров, то отчего бы и не послушать, что они хотят сказать в своё оправдание.

Повинуясь его команде, корабли легли в дрейф, но якоря бросать не стали. То же самое совершили и русские. После чего последовал долгий обмен посланниками, а затем Бернсторф, ругаясь, на чём свет стоит, всё же спустился в шлюпку и отплыл на чужой флагман.

Возле трапа его встретили выстроенные в шеренгу бойцы в начищенных доспехах, а шагнувший навтречу русский в тёмно-синем кафтане с золотыми позументами, на неплохом верхненемецком наречии пожелал ему здравия, сказал, что рад видеть его на борту и пригласил идти за собой. Чёрт возьми, вокруг было много непонятного, но торжественность встречи подкупала.

Адмирал Барбашин, о котором Герхард так много слышал, но никогда до этого не видел, поразил капитана своей молодостью. Ему явно было не больше двадцати пяти, а ведь его имя уже гремело на морских просторах. Ему вот уже сорок пять, а кто за пределами Ревеля слышал о капитане Бернсторфе? Чужая слава иногда способна поразить в самое сердце и отравить душу ядом зависти. Однако Герхард был хорошим моряком и мог понять, что русский князь флотоводец по призванию, а не чину. А ещё чертовски удачлив. Таким был Бенеке, с рассказов о котором и началась морская служба его самого. Так что не стоит завидовать тому, кто смог поймать птицу удачи. А вот за разорение городской территории следовало спросить, и спросить строго.

– Скажите, адмирал, а что вы делаете на землях города Ревель? – прямолинейно взял быка за рога старый моряк.

Князь, вставший, чтобы поприветствовать гостя, молча допил вино, промакнул губы батистовым платочком и приглашающе указал на стул, напротив себя. Когда Бернсторф сел, подскочивший слуга тут же наполнил его бокал рубиновой жидкостью и молча отошёл на несколько шагов к борту.

– Вот стоило вам сразу приступать к делам, капитан, – ему показалось, или в голосе князя проскочила обида? – Я-то думал: мы выпьем хорошего вина, отобедаем, а уж потом и поговорим. Ведь к главному действу вы всё равно опоздали. Но раз вы так хотите, – тут он пожал плечами. – Что я тут делаю, спрашиваете? Не поверите, навожу конституционный порядок.

Бернсторф чуть не подавился вином, которое он как раз пробовал:

– Простите, что?

– Да вы пейте, капитан, пейте. Вино просто великолепное.

– С вином я согласен, но вы на территории города проводите враждебные действия. Более того, творите насилие над гражданами города. Не думаю, что ваш государь будет доволен содеяным, как впрочем, и ганзейский совет.

– Вот как, капитан? – брови адмирала изумлённо взлетели вверх. – Вы прямо признаёте, что город Ревель прикрывает собой пиратов и прочий сброд, творящий разбой на море?

– С чего вы взяли?

– Ну, капитан, прежде чем всё здесь сжечь, я внимательно ознакомился с кое-какими грамотами, в которых недвусмысленно указывается род деятельности некоторых граждан ганзейского города Ревель. Я так понимаю, что ваш магистрат решил совершить ту же ошибку, что и магистрат города Гданьска? А я-то грешным делом подумал, что вы спешите мне на помощь.

– С чего бы? – удивился Бернсторф.

– Ну как же, вот письмо ратманов города, в котором они выражают соболезнования по поводу морских разбоев и готовы оказать действенную помощь в наказании разбойников, если они будут найдены. И вот, я нашёл пиратское логово, а тут и вы, как доказательство серьёзности намерений Ревеля в истреблении морского пиратства и укреплении добрососедских отношений. А то, знаете ли, каперские свидетельства на поимку русских судов как-то дурно выглядят в свете дружеских отношений между Русью и ганзейскими городами.

Оба моряка прекрасно понимали, что на самом деле пираты Аэгны патронировались ревельскими богачами, и об этом знали многие. Хотя среди разбойников были и те, кто действовал на свой страх и риск. Но сейчас и те и те одинаково страдали от действий русского адмирала, а ревельский капитан ничего не мог с этим поделать. Хмурясь, он вдруг подумал, то надо было прихватить с собой какого-нибудь хлыща из магистрата, а теперь все шишки посыпятся на его голову. К чёрту! Как только здесь всё закончится, стоит сразу же идти воевать с данами, пока эти чёртовы купчишки не поставили его между двух огней.

– Скажите, а чума всё ещё тревожит город? – словно между прочим поинтересовался князь.

– Нет, вспышка погасла молитвами горожан, а что?

– Ну, как наместник русского государя, я бы желал навестить магистрат города и поблагодарить его в помощи по уничтожению пиратского гнезда.

Бернсторф сразу сообразил всю выгоду от этого посещения для себя любимого и горячо поддержал её, ещё раз заверив, что моровое поветрие утихло и князю в городе ничего не грозит.

– Тогда предлагаю отобедать и потом уже неспеша двигаться в город. К вечеру как раз ошвартуемся, а магастрат посетим завтра с утра. Зачем беспокоить столь благородных граждан в неурочный час? Я же пока на время своего отсутствия кое-какие распоряжения оставлю.