Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

Разумеется, они ещё пытались огрызаться, стреляя навесом или навскидку, появляясь на мгновение из-за борта и тут же опускаясь назад. Но это было уже не то. Зато русские стрелы то тут, то там находили себе добычу.

Так плыть можно было долго, но пиратский вожак, поняв, что стрелковый бой он проиграл, а значит и с парусами теперь управляться будет затруднительно, решил сделать ставку на абордаж. Впрочем, а что ему ещё оставалось? Вёсла были на обоих судах, но рано или поздно, гребцы либо выдохнутся, либо их перебьют чужие стрелки, и тогда положиться можно будет только на ветер. А как работать с парусами, когда моряков будут расстреливать из луков и арбалетов, а свои стрелки уже изрядно прорежены? Абордаж же оставлял шанс на победу. Ведь поверить в то, что захват товарища обошёлся врагам без потерь, пиратский капитан просто не мог. А потому по его команде гребцы подняли весла правого борта, а с левого стали сильно загребать, отчего краер развернулся буквально на пятачке, после чего в дело вновь вступили гребцы правого борта, и расстояние между кораблями стало быстро сокращаться.

Суда сходились правыми бортами и потому перед самым столкновением вёсла правого борта на обоих кораблях были втянуты внутрь, дабы не покалечить гребцов и воинов при ударе. И вот, наконец, оба корпуса гулко содрогнулись, обдирая друг об друга краску и обшивку. Две встречных людских волны повалили через фальшборт, раздался грохот мушкетонов, выкосивший первый ряд нападавших, но не сбивший врагу атакующий порыв. Впрочем, рукопашная всё одно длилась недолго. Благодаря залпу картечи, враги были разобщены и чаще бились сами за себя, в то время как княжеские дружинники привыкли на узких палубах кораблей работать организованно. Ведь пока одиночный противник бьёт одного дружинника, он весьма соблазнительно открывает бок для удара второго и незамедлительно получает своё острой сталью. И даже уход в глухую оборону не позволяет ему остаться живым и невредимым, каким бы крутым фехтовальщиком он не был. Бог, как известно, на стороне больших батальонов. Особенно если у тех и тактика и вооружение лучше. Что и продемонстрировали дружинники пиратам, наконец-то собравшимся в подобие строя вокруг капитана. Прижатые к корме, они готовились дорого продать свои жизни, но князь рассудил по-иному. Хватит на сегодня терять своих людей, если можно просто расстрелять врага. Уже перезаряженные мушкетоны с горящими фитилями были споро переданы в передний ряд и с первого же залпа буквально покромсали человеческие тела, после чего сопротивляться уже было некому.

Потому-то час спустя, пока остальные мореходы готовили свои суда к походу, дружинники Андрея аккуратно развесили на прибрежных деревьях всех взятых в плен пиратов, кроме одного. Потому что грабить в этих водах могут отнюдь не все и ревельцы к этому списку явно не принадлежали.

Ну а пленником оказался тот самый расфуфыренный франт, хотя пока трудно было сказать сразу – повезло ли ему, или наоборот, смерть была бы куда лучше.

А спустя ещё пару часов караван спокойно двинулся дальше и уже без приключений прибыл в Норовское, где вовсю кипела бойкая портовая жизнь. Село давно уже разрослось до приличного городка, а его причальная стенка увеличилась в нескольких раз, отчего князю пришлось довольно долго идти пешком по причалам мимо кораблей и снующих вокруг людей, хотя слуга с лошадью смиренно шагал сзади. Ну, захотелось ему подышать своеобразным воздухом порта, словно пропитаном дёгтем и солью, посмотреть на деловую суету и втайне погордиться за себя любимого. Ведь без его трудов тут так бы и стоял посёлок рыбаков и лоцманов с причалами для пары десятков мореходных лодий.

Однако даже вид процветающего порта не заставил его забыть и наглом нападении прямо во внутренних водах. О чём он и повёл речь на заседании компаньонцев. Ведь оставлять подобное безнаказанным было нельзя.

Криво усмехаясь, Сильвестр протянул князю ответ ревельского магистрата на жалобу ивангородского воеводы, любезно переданную им для ознакомления. Если отбросить все политесы, то получалось, что ливонцы предлагали русским, коль скоро они не могут сами обеспечить себе безопасность плавания, вспомнить про стапельное право Ревеля и везти товары через них, как это было в добрые былые годы.

Сжав кулак левой руки так, что смял грамоту, князь стукнул им по столешнице.

– Значит вот так, да! – воскликнул он. – Что же, в эти игры мы тоже играть умеем.

– Не думаю, что нападать на Ревель верное решение, – вздохнул поп Игнатий.

– О чём ты, святой отче? – искренне удивился князь. Никто на город нападать и не собирается. Зачем? У нас другая цель найдётся.

В первой половине шестнадцатого столетия Золотой век Ревеля потихоньку клонился к концу. Хотя сам город всё также стоял на пути торговли с богатым Новгородом, куда прагматичная Ганза долгое время старалась не допускать чужих купцов, как, впрочем, и новгородским купцам торговать с неганзейцами. Ещё в далёком 1346 году Ревель добился для себя права быть складским пунктом, и это означало, что купцы, ведущие торговлю с Новгородом или Псковом, должны были сначала доставить свой товар в его гавань, там выгрузить его, взвесить и снова погрузить для транспортировки дальше на Русь. Но понятно же, что приезжим купцам было куда легче продать свой товар местным торговцам, чем платить за выгрузку-погрузку и прочие издержки, а уж те пусть сами организовывают его доставку и продажу. В результате Ревель стал главным посредником между ганзейскими городами и Русью, и именно это долгое время приносило местным купцам хорошие барыши, а сам город становился всё богаче и многолюднее.

Вот только эти благославенные времена давно ушли в прошлое, как и главный торговый агент – новгородская республика. Ныне вместо буйных новгородцев на балтийских берегах обустроилось Великое княжество Московское, гордо именующее себя Русью, и русские купцы, ощущая поддержку со стороны великого князя, сами захотели ходить за море. И даже языковая блокада, так хорошо помогавшая ещё полвека назад, была им ныне не помехой. А вот Ревельскую бухту, столь большую и удобную, всё реже стали посещать чужие корабли, предпочитавшие теперь пройти лишние мили, зато сразу выгрузиться на причалах Норовского и не платить лишние деньги в карман ревельских толстосумов. И сколько бы ревельские ратманы не потрясали на съездах грамотами с древними правами, окружающие всё реже и реже обращали на них внимание.

Нет, город ещё жил и процветал, ведь накопленные за века богатства сразу не проешь, но будущее его, если не вернуть былой обычай, выглядело туманным…

А вот Герхард Бернсторф по-прежнему жил в славном городе Ревеле и по-прежнему служил в морской страже, вылавливая и приводя в город тех, кто пытался нарушить его священное стапельное право. А так же боролся со всеми морскими разбойниками, что попадались у него на пути и не имели грамот от ревельского рата. На жизнь капитан не жаловался: здоровье, слава господу, в порядке, дети умны и здоровы, а доход его рос с каждым годом и с каждым перехваченным торговцем. Да так, что пару лет назад он смог позволить себе купить пусть и не новый, но ещё довольно крепкий малый когг, на котором ныне старший сын и наследник возил весьма востребованные товары по всей Балтике (порой не гнушаясь и контрабанды).

Сам же Бернсторф, мечтая увеличить свои накопления, в последние дни много раздумывал над тем, чтобы присоединиться к флоту, что готовил Любек для борьбы с датским королём. Ибо терпеть подобное богохульство больше было нельзя. Подумать только, в захваченной Кристианом Швеции были сняты все медные колокола, все церковные двери с позолотой или с посеребрением и переправлены в Данию, чтобы их можно было выгодно продать. Ничего святого не осталось у этих датчан! Хотя, положа руку на серде, Герхарду было плевать на все страдания Швеции, но Любек платил своим наёмникам 6 марок в месяц во время военных действий, 5 марок – при стоянке в порту и 4 марки – при перевозке морем. Плюс добыча с разграбленных кораблей и берегов – овчинка явно стоила выделки.