Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

Василий Иванович слушал его вполуха, сложив руки на посохе и уперев его в пол. Что нового мог сказать его невидимый визави? Ничего. И так всё известно, требует возвернуть отвоеванное за последние десять лет назад. Зато думцы, парясь в своих шубах, внимали словам посла с благодушием. Они – победители и как победители смотрели на посла с явным превосходством и требованием возвратить те древние земли, что ещё оставались под рукой у Сигизмунда.

Когда посол окончил чтение, вновь заговорил Василий Иванович, однако в голосе его вместо грозы чувствовалось лукавство. Словно немолодой уже государь истово наслаждался представлением:

– Ступай и передай господарю своему, что Мы городов и волостей Сигизмундовых за собой не держим, а держим с Божиею волею свою отчину, что нам от дедов и прадедов досталась. Если же хочет ваш король с нами мира и доброго согласия, то и мы его хотим. Но без возвращения древних земель заключить вечный мир не можем. Но перемирие на условиях, что те земли, которые будут заняты на момент подписания нашими войсками нашими и останутся – согласны. А те знатные пленники, что содержаться в наших руках будут возвращены в обмен на тех знатных пленников, что содержатся в руках у брата моего. А коли не устраивают брата моего эти условия, то пусть нас вновь рассудит меч. Верно ль говорю, господа думцы?

И Дума единогласно поддержала его слова, явив послу картину полного единения с государем и готовность воевать дальше как у государя, так и у всех людей набольших. Воевать, несмотря на прошлогодний погром. И этот посыл посол уловил и усвоил, и обязательно донесёт до ушей как своего короля, так и паны-рады.

Когда же посол покинул Грановитую палату, Дума продолжила совещаться. Ведь кто сказал, что на давно опостылевшей всем войне мир колом сошёлся? У Руси дел и без неё было непочатый край…

Глава 16

Погода портилась. Из облаков, закрывших все небо, накрапывал мелкий, холодный дождь. Тихо в ряд шагают кони. Под ногами лошадей хлюпает жидкая грязь. Всадники уже не однажды успели проклясть эту дорогу, но деваться им было некуда, их служба заключалась в охране князя, а тот, опустив голову, молча ехал впереди.

Андрей тоже ругал себя за то, что, возможно, зря он потащился верхом, следовало, наверное, дождаться судового каравана. Но когда он ещё будет, а навигация ждать не станет. Прекрасно зная, что в этом году предки неплохо справятся и без него, Андрей, испросив разрешение, убыл, наконец, в сторону своего наместничества. Поскольку санный путь уже закончился, а водный только-только начинался, то он и выбрал путь верхом, однако на полпути догнала его настоящая русская распутица и вот уже который день они с трудом преодолевают дорогу.

Яростный лай, раздавшийся впереди, разом вырвал всех из отупления. Собака это жильё и возможность помыться и отогреться, а так же хорошо отдохнуть, даже если постелят на сеновале. Лишь бы крыша не текла. Казалось, это поняли даже кони, ускорившие шаг.

Вскоре сквозь опостылевшую сырость прорвался запах жилого, придавший всем сил, а потом и вовсе взору открылся высокий тын, окружавший большой постоялый двор. Сторож, заметивший выехавшую из-за леса кавалькаду, засуетился в воротах. Мало ли кто в этих местах ездит. Может купец, а может и озорники какие. Однако внутрь усталых путников впустили без задержек.

Усталых лошадей приняли местные конюхи, которые знали, что и как нужно делать, а людей разместили по комнатам, пообещав вскоре протопить баньку. Но больше всего князя порадовал ответ на вопрос, сколько осталось до Новгорода. Оказалось, что по сухой дороге можно было добраться и до полудня, а вот по распутице, если выехать поутру, то к вечеру точно в Новгороде будешь.

А потом подоспела баня, и истомившийся за дорогу князь смог, наконец-то, скинуть грязное бельё и хорошенько выпариться. С острым удовольствием он хлестался веником, поддавая и поддавая на каменку ковш за ковшом, пока пар не начал обжигать ему уши. Немного ошалев, он выскочил из парной и со стоном опрокинул на себя ушат слегка подогревшейся, но всё ещё достаточно холодной воды, после чего взбодренный, снова полез париться.

А напарившись, Андрей отказался от ужина, лишь испил кружку слабого пива, и без сил рухнул на постель, сразу забывшись усталым сном. Да, вот что значит, при любой оказии на судах передвигаться, отвык князь от сухопутных путешествий.

А ночью дождик перешёл в настоящий ливень, окончательно угробивший все дороги, и князю волей-неволей пришлось задержаться на постоялом дворе. Впрочем, эта задержка пошла только на пользу, они все по-настоящему отдохнули и отъелись, так что последний рывок до Новгорода даже и не заметили.

Новгород кипел жизнью. Вновь на его улочках звучала самая разнообразная речь, и от иноземных гостей было не протолкнуться на рынке. Лишь Волхов, обмелевший, портил картину, ведь ныне не стояли у новгородских причалов пузатые ганзейские когги, давно уже перегружали с них товары в Невском Устье на речные струги да дощаники.

И всё же город рос, строился и богател. Строились все: и купцы, и бояре, и простые посадские. Строилась и Компания. А то как же: любому городу нужны рабочие руки, а вот своего жилья на всех не наберётся. Потому-то доходные дворы были не только в европейских городах.

Но не только дворы под найм строил Руссо-Балт. Строил он и мастерские, в которых вызревала недооценённая пока что новгородскими ремесленниками угроза их процветанию. К примеру, в своё время отыскали стараниями Сильвестра ученика одного мастера, что в былые времена новгородской вольницы ведал полотняным промыслом у кого-то из тогдашних бояр. Вроде бы что такого? Да вот видел Андрей полотно того мастера. Было оно особое, тонкое, не хуже того, что из-за моря привозили. Только ткалось его так мало, что едва для личных нужд боярских и хватало. Потому как мастер не только душу в работу вкладывал, но и станок под своё полотно улучшил. И так и работал сам-один на собственном станке. А после падения вольницы бояр тех выселили, вотчины помещикам раздали, а про мастера словно и забыли. Так и сгинул в дальней вотчине вместе со станком своим. Хорошо хоть успел ученика научить. Но видать и тот никому не понадобился, раз исчезло и то полотно, и тот станок из истории. В общем, получилось как всегда: изобрести-то мы горазды, а вот на поток поставить, да завалить рынок – этого не могём. А ведь вот оно, полотно, под рукой лежит, надо только дело поднять, и рынок упадёт к твоим ногам! И серебро, что важно, не уйдет за рубеж, да и прибыльнее за море не лён возить, опять же, а готовое изделие. Правда, там и без русского конкурентов много, задавят и не поморщатся. Но нам и своего, кондового рынка хватит для начала. И пусть вольным людям за работу деньгами платить надобно, но его счетоводы подсчитали уже, что по своей себестоимости оно всё одно дешевле привозного выйдет. А ежели станков этих не один, а десяток или два поставить? Да штрафовать за брак нерадивых, что привыкли в своих мастерских поменьше да похуже сделать, но побольше взять? Это же золотое дно получится со временем.

Ну а начали, разумеется, с самого станка. Потому что многое о нём ученик успел забыть за эти годы, так что пришлось кое-что по новой додумывать, но, слава богу, после нескольких безуспешных попыток справились. Кстати, тут князь к месту припомнил про челнок-самолёт и примерно обсказал, как это должно выглядеть. Мастера почесали в затылке и… ничего не вычесали. В общем, чтобы не тормозить процесс, это улучшение отложили на потом, а пока что воссоздали то, что уже работало и могло принести прибыль в ближайшие годы. Выткали на улучшенном станке первые метры материи, чтобы убедиться в работоспособности и качестве выпускаемой продукции, да и принялись строить серию для начала из десяти штук. Ну и как вы понимаете, вместо привычной ремесленной мастерской, в которой хозяин все операции сам проводит (хотя новгородцы к разделению труда вплотную подошли уже к концу своей вольности, но массовый характер это так и не приняло), планировали ставить сразу большую мануфактуру, где каждый будет занят своим участком работы.