Грозное лето - Михаил Соколов

Так думал Самсонов, но сказал мягче:

— Майор, я устал слушать советы. Все советуют, а помочь никто и не помышляет. А между тем положение моей армии — не из блестящих, как сие вам ведомо. И у меня вскоре нечем будет не только стрелять, но нечем будет и кормить воинов и даже лошадей, ибо все — на исходе или уже кончилось: патроны орудийные и винтовочные, провиант, фураж.

Нокс покачал ногой, наброшенной на другую ногу, полюбовался своими изящными крагами и изрек, как прокурор:

— Это вина вашего военного министра, господина Сухомлинова, а не наша — то, что у вас уже сейчас не хватает снарядов и винтовок. Господин Сухомлинов пользуется у вашего монарха неограниченной и странной поддержкой, как говорит наш посол, сэр Бьюкенен, хотя господина Сухомлинова требуют уволить Дума, пресса и его не любит великий князь.

— Вы поразительно осведомлены, майор, чего я не могу сказать о себе, — заметил Самсонов и тоном, не терпящим возражений, сказал: — Я не желаю слушать сплетни ваших разведчиков, равно как и думских краснобаев, а тем более — сплетни о государе, и требую от вас освободить меня от подобных разговоров.

Нокс хотел что-то возразить и уже раскрыл было рот, но вошел Постовский, увидел его и, близоруко присмотревшись и как бы не веря своим глазам, спросил:

— Майор, вы ли это? Обычно в сей час вы уже видите пятый сон.

— Когда требуют обстоятельства, господин начальник штаба, я могу не видеть сна, — сердито ответил Нокс и, достав из наружного кармана толстую сигару, откусил кончик и зло выплюнул его. И повысил голос: — Париж объявлен открытым городом и — вот-вот падет! Лондон могут бомбардировать цеппелины, — вы это понимаете, господин генерал русский? А вы собираетесь отступать. Разве так надо помогать союзникам? Разве так надо воевать в Восточной Пруссии? Я потрясен! Я возбужден и должен немедленно ехать к сэру Вильямсу и довести до его сведения мои наблюдения.

Постовский тревожно спросил Самсонова:

— Вы тоже опасаетесь за левый фланг, Александр Васильевич?

— Что сообщают за день командиры корпусов? Что привезли авиаторы? — не отвечая, спросил Самсонов. — Почему нет донесений от Благовещенского? Что узнала разведка о противнике на левом фланге? В районе Алленштейна? Поразительная война: все вдолбили себе в голову, что противник бежит, как будто Мольтке прислал в восьмую армию не победно шагавшего по Бельгии Людендорфа, а позорно бежавшего с боя генерала, приехавшего в Восточную Пруссию показать восьмой армии, как именно следует бежать от нас. Чепуха же это! Бред! — возмущенно говорил он и, встав, заходил по кабинету взад-вперед, заложив руки назад.

Постовский понял: был очередной допинг из ставки, а проще сказать — обыкновенный нагоняй. Но почему же Ренненкампфу не делают допинга и не гонят его за противником и навстречу второй армии? Кто покрывает его и терпит его топтание на реке Ангерап: главнокомандующий? Великий князь? Сам царь, наконец? Или все вместе успокоились и полагают, что судьба восьмой армии уже решена и осталось всего только пленить ее? Да, конечно, два ее корпуса потерпели серьезное поражение, но это еще не значит, что они перестали существовать, что и подтверждается данными разведки.

И сказал возможно спокойнее, даже слегка рассеянно:

— Никто точно не знает, что делает противник и где находится. Ясно одно: он не разбит и что-то замышляет. Об этом говорят и данные нашей разведки: севернее Алленштейна авиатор заметил скопление немцев с артиллерией, численностью приблизительно до дивизии. То есть противник, видимо, намерен помешать нашему тринадцатому корпусу брать Алленштейн. А кавалерийская разведка дивизии генерала Любомирова доносит, что к Страсбургу подходят ландверные, по-видимому, части из опасения, что мы направим туда кавалерийские дивизии Любомирова и Роопа, как ближние на левом фланге. Да, поручик Листов сообщает, что вызволил около трехсот человек наших пленных, захваченных противником прошлой ночью.

Майор Нокс достал блокнот и записал: у генерала Самсонова сдались в плен свыше трехсот нижних чинов и офицеров, но их освободили разведчики, а потом спросил у Постовского:

— Нижние чины и офицеры сдались в плен?

Постовский ожесточился:

— Я не говорил, что сдались в плен. Я сказал, что горстка казаков разведчиков отбила у немцев захваченных ими наших пленных. Фискальство здесь неуместно, майор.

Нокс обиделся:

— Я — не доносчик, а есть офицер, господин генерал, — но блокнот спрятал в широченный наружный карман френча.

Самсонов вспомнил слова полковника Крымова: у нас на левом фланге ненадежные командиры корпусов, Артамонов и Кондратович. И это недалеко от истины. Но как изменить положение? Прямых указаний на это нет. И, взяв у Постовского бумаги, стал читать их. Потом прошелся по кабинету, глубоко задумавшись, и наконец тревожно произнес:

— Гинденбург и Людендорф решили воспользоваться бездействием нашей первой армии. Ренненкампф ищет первый корпус Франсуа под Кенигсбергом, а он, что уже ясно, начинает прибывать на наш левый фланг…

Он сел за стол, опять посмотрел на донесения и закрыл папку.

— Вот так, майор, — сказал он, обращаясь к Ноксу. — Наши центральные корпуса продвигаются вперед, на север, а в это время противник намеревается зайти им в тыл. Вам не кажется, что мы втягиваемся в мешок, последствия коего нетрудно предвидеть? Париж, разумеется, надо спасать, и Лондон надо защищать от цеппелинов. Однако У вас более миллиона штыков, могли бы и сами, по крайней мере, защититься, если не прогнать противника на его территорию.

Нокс бросил на него удивленный взгляд и не знал, что и сказать: сказать, что он, генерал, сошел с ума, коль не желает понять катастрофического положения союзников, — будет грубо; сказать, что русские До сих пор не изгнали противника из Восточной Пруссии, хотя обещают сделать это с первых дней воины, верховный главнокомандующий обещает и сам монарх, — тоже будет не очень тактично, тем более что этому строптивому Самсонову не нравится, когда говорят плохо о верховной власти. И сказал:

— Господин генерал, Англия послала в помощь нашему общему делу экспедиционный корпус, — разве это не доказывает ее верности союзному долгу? Лорд Китченер собирает четыреста тысяч волонтеров — разве это не говорит о том, что мы будем воевать до полной победы? Если я передам ваши слова сэру Вильямсу, уверяю вас, что это не произведет на него джентльменского впечатления.

Самсонов недовольно заметил:

— Майор, мы с вами — солдаты и ведем войну, а не гарцуем на рысаках вокруг Гайд-парка. Если вы с этим согласны, я был бы рад услышать ваш, представителя союзников, совет, как еще надлежит воевать с немцами?

— Наступление — лучший способ войны, ваше превосходительство. Только атака.

— Но вы-то пока отступаете, — вмешался в разговор певучим голосом Постовский, поправляя пенсне.

Нокс встал, надменно и официально спросил:

— Что вы позволите мне, ваше превосходительство, передать моему начальству при вашей ставке верховного главнокомандующего?

Постовский ответил:

— Вы сделаете нам большое одолжение, господин майор, если сообщите генералу Вильямсу, что мы наступаем без сна и отдыха, исчерпали запасы продовольствия, расстреляли боевые припасы, но продолжаем атаковать противника со всей решимостью, как вы, союзники, и требуете от нас, и, таким образом, исполняем свой союзнический долг ревностно и со всем усердием.

Он сказал это искренне, без тени иронии, но Нокс не понял его, обиделся и, откозыряв, быстро пошел из кабинета, будто его в шею гнали. И в двери едва не столкнулся с генерал-квартирмейстером.

— А-а, господин Филимонов? А я вас ищу. Прошу ко мне на несколько минут, — сказал он удивленному Филимонову и вышел в приемную первым.

Филимонов с недоумением посмотрел ему вслед, потом вопросительно посмотрел на Самсонова и Постовского и спросил:

— Муха, что ли, его укусила? Спать пора ему в это время…

Нокс заглянул в кабинет и настойчиво повторил:

— Господин генерал-квартирмейстер, я жду вас.

И Филимонов разъярился:

— Майор, вы напрасно полагаете, что русский генерал непременно должен бежать на рысях, если этого хочет младший офицер. Благоволите не забывать устав полевой и всякой другой военной службы. Ясно я изъясняюсь, майор?

— Ясно совершенно, ваше превосходительство! — почти крикнул Нокс и захлопнул дверь с шумом.

Самсонов покачал головой и вздохнул тяжко:

— Пойдет-поедет теперь писать губерния. Надоели… Требуют все, а помочь никто не хочет, хотя бы сухарями.

Филимонов спросил:

— Наступления на Берлин требовал? Он и от меня требовал не раз. Нахалы наши союзнички, прошу прощения. А нам впору думать о приостановлении наступления, ибо Ренненкампф топчется на месте, на линии реки Ангерап, и ни о каком преследовании, ни о каком нагоне на нас противника, как он говорит ставкам, и не помышляет. Вы согласны со мной, Александр Васильевич?