Грозное лето - Михаил Соколов

Но Самсонов не видел их, так как все время думал: а быть может, ставки фронта и верховного правы, не разрешив ему отводить к Нейденбургу центральные корпуса Мартоса и Клюева? И чины штаба правы, особенно начальник штаба Постовский и начальник оперативного отдела Вялов, когда и они восстали против его намерения, командующего, и предложили усилить левый фланг армии гвардейской дивизией, изъяв ее из крепостного гарнизона Ново-Георгиевска да еще присоединив к этому дивизион тяжелой артиллерии?

Самсонов недалек был от действий решительных и быстрых: отдать приказ Мартосу и Клюеву об отступлении, но в последние секунды какая-то сила остановила его: не своевольничайте, генерал Самсонов, это вам не маневры войск Туркестанского округа, где вы были единоличным командующим. Здесь — война, и главнокомандующий ею — великий князь, а великий князь церемониться не станет: уволит и опозорит на всю армию. Как уже уволил генерала и барона Зальца, командующего четвертой армией Юго-Западного фронта.

И Самсонов вдруг почувствовал себя таким одиноким и чужим и не нужным обеим ставкам, что противен стал белый свет. И вспомнил японскую кампанию и вообще — как генеральный штаб готовился к войнам.

В директиве-плане будущей войны два года тому назад ставилась задача: быть готовым к атаке противника в целях изгнания его из Восточной Пруссии и освобождения пути нашим армиям на Берлин.

Год тому назад ставилась уже противоположная задача: быть готовыми не к атаке, а к отражению наступления противника, до полного изготовления русской армии, хотя всем известно, что полное изготовление русской армии по мобилизационному плану может быть закончено лишь через сорок пять дней со дня объявления таковой.

Или: что же это за директива, когда ставка предписывает: первая армия «могла бы» наступать в обход Мазурских озер с севера… Вторая армия «могла бы» наступать в обход Мазурских озер с запада, имея задачей разбить противника и воспрепятствовать его отходу за Вислу. Кто же пишет приказы войскам: вы могли бы делать так-то и так, вместо постановки определенной тактической и стратегической задачи во времени и пространстве?

Вот так мы и воюем. Помогать союзникам? Извольте, на то мы и союзники, но не против же интересов своей отчизны?! История диву будет даваться, что мы, военные люди, так составляем планы войны, так водим войска, так безумно тратим силы и скудные средства и людские ресурсы, руководясь только одной показной верностью своему долгу перед союзниками и совершенно не считаясь с долгом и обязанностями перед собственной страной. Вот и сейчас: мне лучше отвести центральные корпуса на юг, коль первая армия не желает действовать сообща с нашей, но я не могу этого делать без разрешения ставки верховного. А Кутузов не испрашивал согласия государя на отвод армии даже из Москвы, ибо хотел сохранить Россию. И сохранил, и разбил врага. Жоффр учел опыт Кутузова и конечно же не испрашивал согласия у Пуанкаре на отступление, и отводит армию, и, придет час, сохранит и Париж, и Францию.

Так мысленно говорил Самсонов и заключил: живем каждый по себе, командуем каждый по себе и так воюем. Личная карьера, личное благополучие и, если хотите, корыстолюбие и карьеризм — вот беда большинства наших высших офицеров. Как бы чего не вышло! Любым способом спихнуть с плеч долой свою обязанность другому, а там — хоть потоп.

И впервые пожалел, что поспешил принять предложение Янушкевича возглавить вторую армию, командовать которой по штатному расписанию мирного времени на случай войны предназначалось Брусилову, служившему ранее помощником командующего Варшавским военным округом, барона, генерал-адъютанта Скалона. Однако царь не назначил его на этот пост, не забыв, видимо, того, что Брусилов плохо относился к Скалону, равно как и ко всем немцам, его окружавшим, и не скрывал этого, и в письме Сухомлинову просил доложить о немецком засилье в Варшаве, о чем Скалон тотчас же узнал от шефа варшавского жандармского управления Утгофа, перехватившего письмо. И пришлось Брусилову просить Сухомлинова перевести его в Киев, где он и получил корпус.

Лишь великий князь Николай Николаевич, не терпевший Скалона, открыто разглагольствовавшего до войны о том, что России сам бог повелел слушаться Германию, избрал Брусилова на пост командующего восьмой армией, а всех лиц с немецкими фамилиями уволил с варшавских должностей, как только стал верховным главнокомандующим.

И не потому ли царь, его, Самсонова, зная, что он тоже не заискивал перед Скалоном и целым сонмом корфов, утгофов, майеров, грессеров, миллеров, тизделей, фехтнеров и несть им числа, занимавших все главные посты в царстве Польском, убрал подальше от Варшавы и назначил на Дон казачьим атаманом, а потом и вообще загнал на к рай света, в Ташкент, генерал-губернатором и командующим Туркестанским военным округом?

Нокс уверенно намекал ему на это, когда был на маневрах в Туркестане от английского военного атташе, но Самсонов не придал тогда значения его намекам.

Тут мысли его оборвались: шофер резко затормозил, остановил автомобиль и крикнул на кого-то громко и сердито:

— Вы что, не видите, что командующий едет? Сворачивайте в сторону!

Самсонов поднял голову и увидел: на дороге, меж приземистых фруктовых деревьев, по булыжной мостовой громыхали санитарные двухколесные фургоны, крытые новеньким брезентом, а на них сидели и лежали раненые, а многие, опираясь на костыли или на палки, шли рядом, перевязанные кто чем — бинтами, платками, какими-то серыми лоскутами, так что Самсонову стало неловко, и он подозвал сопровождающего раненых офицера:

— Капитан, вам не совестно перед доблестными воинами нашими, что они перевязаны черт знает чем, извините? Неужели нельзя было хотя бы перевязать по-человечески? Стыд и срам. Я — Самсонов.

Капитан-медик ответил довольно смело:

— Стыд и срам, ваше превосходительство, действительно. Но сие от меня никак не зависит. Они, — кивнул он в сторону раненых, — лежали на земле, на соломе, ожидая, пока их эвакуируют, и рады, что хоть в таком виде их наконец везут как людей. Вот что значит ротозейство нашей военно-санитарной части.

Самсонов налился краской гнева, но спросил сдержанно:

— Откуда едете? Где ранены воины? Куда едете?

— Ранены под Уздау, а едем из Сольдау, в Млаву, в госпиталь, а оттуда санитарные поезда развезут по тыловым лазаретам.

— Как с продовольствием?

— Почти никак, ваше превосходительство, кашей питаемся да кондером.

— Значит, тоже кашей, только с водой, — невесело заметил Самсонов.

— Да это — еще благо. На передовых линиях и того нет: все сухари уже съели, яблоками подкрепляются, грушами, благо их много растет кругом. Еще поляки помогают немного мукой, молоком, птицей, — спасибо им.

— Деньги платите?

— Не берут, ваше превосходительство.

— Все равно надо платить.

— Слушаюсь… Разрешите, ваше превосходительство, просить вас немного подождать, пока мы проедем?

Самсонов сказал шоферу, чтобы свернул в сторону и освободил дорогу, а сам пошел вдоль фургонов, расспрашивая солдат о том, где были ранены, при каких обстоятельствах, и благодарил за доблесть. И думал: наградить бы некоторых следовало, а у него при себе нет даже медалей, и приказал адъютанту:

— Поручик, запишите фамилии наиболее отличившихся — капитан поможет, — коль этого не сделали нолевые начальники, и представьте мне к награждению.

— Слушаюсь, — козырнул адъютант.

Капитан сказал:

— Они все отличились, ваше превосходительство, так что записывать придется долго. Позвольте мне сделать это в Млаве?

— Хорошо, но не забудьте, пожалуйста, в лазаретной суматохе, — согласился Самсонов и, увидев на ближнем фургоне огромного солдата, перевязанного и так и этак, спросил: — А это что за молодец: перевязан весь, а сидит, как у тещи на именинах, и румянец во всю щеку.

— А это наш Поддубный, русский богатырь. Провалился в волчью яму противника, но выбрался и рассердился: запустил руку в яму — и штыря как не бывало, с корнем вывернул. А потом это занятие ему понравилось, и стал выворачивать штыри и из других ям, так что даже немцы опешили и не стреляли. Но потом это ему надоело и придумал: накрывать ямы плетенным из хвороста щитом и действовать по-пластунски. И другим пример показал.

— Плетнями? — удивился Самсонов. — Какой молодец!

— И еще спас своего ротного: поймал немецкую гранату, брошенную в солдат, швырнул ее, откуда она прилетела, и подшиб пулемет противника и его команду — и тем помог роте ворваться в окопы немцев и взять их. Еще накрывал проволочные заграждения шинелью и преодолевал их, да генерал Артамонов грозил наказанием, когда выздоровеет. За порчу шинелей.