Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

распределение после института в тамошний театр. Чтобы хоть как-то заманить зрителей, в буфете там даже во время действия продают водку и вино в розлив и во время любовных сцен в зале всегда слышен гнусный хохоток. В гримерной стоит большая корзина с искусственными гвоздиками. В день премьеры с нее смахивают пыль, выносят на сцену и ставят к ногам режиссера, а когда занавес закрывают, ее уносят до следующей премьеры — это называется успехом спектакля. Ввиду отсутствия публики каждый месяц приходится выпускать премьеру. У актеров нет времени даже выучить толком роли — спектакли идут по старинке под суфлера. И от этого случается масса курьезов. В довершение всего, в этом театре туалет расположен прямо за стеной зрительного зала, и на сцене слышно, как там спускается вода. Как-то шла пьеса Чехова «Чайка», и вдруг в паузе, как раз после любовного объяснения Нины и Тригорина, кто-то спустил в туалете воду, все — и зрители и актеры — засмеялись, а я не выдержала и убежала со сцены. Но слава богу, я тогда только что пришла в этот театр и отделалась строгим выговором. Актеры там много пьют и даже играют пьяными на сцене — от всех творящихся безобразий и от скуки нервы у всех взвинчены до крайности. Когда я приехала в этот театр, меня назначили сразу на несколько главных ролей в пьесах местных драматургов. Два с половиной сезона все шло довольно сносно. А потом на одном из банкетов главный режиссер сказал мне, что не может работать с актрисой, пока не узнает ее как женщину. Я сделала вид, что не поняла. Тогда он вскоре вызвал меня к себе в кабинет и сказал, что нам придется расстаться. Я подала заявление и ушла.

Дмитрий. А вы не пробовали сопротивляться? Ведь этот хам — такой же государственный служащий, как и вы. Вы должны были за себя бороться! Выходит, вы тоже удрали?

Флоринская. Я тоже удрала. Мне показалось, что сопротивляться в этом случае бесполезно — в месткоме и худсовете сидели только угодные ему люди. Беда моя, наверное, в том, что во мне чего-то недостает — таланта, или красоты, или ума — для того, чтобы достичь светлых сторон искусства, минуя теневые. Или это от того, что мы с вами всего лишь дезертиры?

Дмитрий. Зачем же так? Мы с вами люди, обыкновенные люди, не герои.

Пауза.

Флоринская. Почему-то грязь так и липнет ко мне со всех сторон. Между здешними неудачными дебютами, например, я впала в отчаяние и, несмотря на то что вам только что рассказала, решила поехать все же в какой-нибудь маленький город. На прежнее место ехать было бессмысленно. И для таких, как я, существует только одна возможность — биржа. Между прочим, это вполне добровольная, даже стихийная организация. Мне рассказывали, что несколько раз пробовали уничтожить эту биржу — закрывались все помещения, которые могли бы ей служить, — но не тут-то было! — все выходило только хуже: актеры и режиссеры со всех концов страны съезжались на прежнее место и устраивали свой традиционный рынок. Так вот, решившись туда пойти, когда биржа существовала последние дни, я стала у какой-то колонны. Через полчаса моего стояния, когда каждый проходящий мимо с чувством полного права разглядывал меня с ног до головы, ко мне подошел плешивый маленький старичок. Он лопотал что-то тихо и быстро-быстро, а я все смотрела на его голубые губы с пузырьками слюны в углах и никак не могла понять, о чем он мне говорит. А потом поняла. Он предлагал мне приходить к нему два раза в месяц — за полную ставку «начинающей актрисы с высшим образованием». «И — никакой работы, и никаких безобразий», — все время повторял он. Это «никакой работы и никаких безобразий» почему-то особенно меня возмутило — я ударила его по щеке. Собралась толпа, появилась милиция. Но слюнявый старичок незаметно исчез.

Дмитрий. Сурово.

Флоринская. «Есть в свете много, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам».

Дмитрий. Да… Знакомое имя.

Флоринская. Шекспир. «Гамлет». Акт первый, сцена пятая.

Пауза.

Дмитрий. И что же, вы сейчас нигде не работаете?

Флоринская. Почти.

Дмитрий. А сколько в месяц это «почти»?

Флоринская. Очень немного. Восемьдесят рублей. А ведь надо еще исхитриться быть модно одетой. Старомодно одетая актриса выглядит здесь белой вороной. Так что этого, конечно, мало. Но все-таки… Знаете… я убираю лестницы. В своем подъезде и в двух рядом. Это, во-первых, штатная работа: регулярно какие-то деньги, прописка, стаж, потом — дисциплина, жизненный опыт и прочее. Это очень удобная работа. Я встаю в пять утра, и к семи, когда все идут на работу, мои три лестницы уже чистые. И весь день у меня свободен. Конечно, есть и кое-какие неудобства для меня. Во-первых, я почему-то очень стесняюсь. Когда я выхожу на уборку, я вся закутываюсь и заматываюсь, так что снаружи у меня остается один нос. Если же я слышу чьи-то шаги по лестнице, я бросаю швабру и прячусь в нишах. К счастью, в нашем доме есть лифты, и по лестницам редко ходят пешком! Я считаю, что мне в этом здорово повезло. Вы замечаете, как я вам то и дело подвираю? Недавно я сказала, что мне никогда не везет, это не правда, когда-нибудь везет всякому человеку, только потом все, как и я, забывают об этом. Нет, правда, с нашим домом мне действительно повезло: в Москве ведь полным-полно домов без ниш на лестницах и без лифтов. Кроме этого, меня преследует рвота и дохлые кошки. Когда я убираю и то и другое, меня выворачивает наизнанку, и мне приходится убирать это место уже за собой. А вчера мне пришлось убирать дохлого крысенка — я ужасно боюсь, не начнется ли на мои лестницы нашествие крыс, тогда мне придется оставить эту, в общем, очень удобную для меня работу: крыс я боюсь гораздо больше, чем рвоты и дохлых кошек.

Дмитрий. Сурово. Никогда не представлял себе ничего подобного. Вам это, конечно, покажется смешным, но мне, обыкновенному человеку, которому, в общем-то, знакома изнанка многих сторон жизни, жизнь актрис все-таки представлялась совершенно особенной, не похожей на нашу жизнь, простых смертных. Разумеется, я предполагал, что в этой жизни тоже бывает горе, но и горе представлялось мне каким-то особенным, возвышенным, утонченным. Помните, как у Блока: «…и на письме трагической актрисы, усталой, как ее усталый почерк…».

Флоринская. «…Я вся усталая. Я вся больная. Цветы меня не радуют. Пишите… Простите и