Наваждение (СИ) - "Drugogomira"

— Серый, ты не против, если я спать пойду? Кажется, батарейка моя всё-таки сдохла.

Сергей окинул Юру тяжелым взглядом, борясь с острым желанием наплевать на его просьбу не вмешиваться, на позднее время, на всё вообще – и связаться с причиной его вот такого состояния сию секунду.

— Иди. Скройся с глаз моих! Падать можешь на мою кровать – тебе она сегодня явно нужнее. Постельное белье, если вдруг что, утром менял.

А он как-нибудь на диване перекантуется.

Не спится.

…И я живу как в бреду, я просто пытаюсь быть!Я маленький человек, мне нужно куда-то плыть.Мне нужен какой-то свет, чтоб видеть хотя бы сны.

...Чтоб видеть хотя бы сны… Время сжигать мосты, время искать ответИ менять сгоревшие лампочки.

Комментарий к Глава 29 // «Федотову Л.Г.» В тексте: The Uchpochmack – Lightbulbs

https://music.youtube.com/watch?v=kVRMvr51LyA&feature=share

Отсылка к драбблу “Тибетский бальзам” – с подачи @Airily

====== Глава 30 // Новая жизнь ======

Комментарий к Глава 30 // Новая жизнь Ну что? Впереди лишь эпилог.

Гимн месяца их отношений. Всё напрасно:

*Tommee Profitt, Fleurie, Jung Youth – In The End

https://music.youtube.com/watch?v=8qLL2Gx3I_k&feature=share

Перевод: http://www.perevod-pesen.ru/tommee-profitt-in-the-end-feat-jung-youth-fleurie/

Глухой стук в дверь возвестил о приходе долгожданного посетителя. Где его черти носили? На часах полдвенадцатого ночи!

.

.

Федотов не знает, каким чудом не остановилось сердце, пока он ждал своего визави – остаток дня был проведен на диване в компании исписанных уборным почерком, измятых листов и просроченного пузырька валерьянки, который Лев буквально по счастливому для него стечению обстоятельств обнаружил в нижнем ящике прикроватной тумбы. Забаррикадировавшись в люксе, хозяин отеля весь день не открывал никому, предельно скупо отвечал на входящие звонки. Для управляющей и Иришки – он по срочным делам в городе, а остальные могут и подождать.

Там, через несколько люксов, его дочь, исправно и односложно отвечающая на все звонки и сообщения: «В порядке». Щадит старика, не хочет давать ему поводов думать, что вены может себе вскрыть или таблеток наглотаться, и на том, что называется, спасибо. Звонить – звонил, писать – писал, а заставить себя вновь пойти к ней не мог. Не смог бы он после всего, пережитого за день, снова выдержать этот взгляд. Каждая строчка письма, каждое слово стоят перед его глазами и будут, кажется, стоять всю жизнь. Эти листы ему больше не нужны. Умирая, он будет видеть их перед мысленным взором. Это ведь еще какой вопрос, что лучше. Прожить десять-двадцать-тридцать лет – сколько там ему осталось? – зная, на что подписал свою дочь, осознавая, что разлучил двух – Лев до сих пор отказывается принимать эту мысль – любящих людей, просыпаясь в холодном поту от ночных кошмаров и не понимая, как смотреть ей в глаза; или подохнуть от руки наёмников Саныча в ближайший месяц или два, но не мучиться совестью.

«Вы рискуете потерять свою дочь. В прямом смысле».

«Если Вы продолжите в том же духе, что и сейчас, огонь погаснет. Давайте начистоту – там уже тлеющие угли вместо огня. Я прошу Вас не лить сверху ведро воды».

«Остро желая не подвести Вас, боясь за Вас, она убивает себя».

«Спасти Вашу дочь может только свобода, отцовское прощение, любовь и понимание; возможность заняться делом, попробовать свои силы в самостоятельном полете. Решать Вам. Жить с Вашим решением – ей».

Лев то и дело хватает телефон и отбрасывает назад на диван: желание набрать Симонова и ласково поинтересоваться, какой реальный выход из сложившейся ситуации видит он, такой хороший, нестерпимо. Нетерпимее лишь желание бежать к дочери, падать ей в ноги и просить прощения за всё – вообще за всё, через что она всю жизнь проходит его милостью. Оба этих желания Федотов глушит валерьянкой, убойный запах которой наполнил номер и наверняка распространился в коридор.

Сначала он должен дождаться своего гонца, а там станет ясно, вечно ли ему гореть в аду, или когда-нибудь он все же родится в другом теле и получит шанс искупить свои грехи, прожив новую жизнь иначе.

.

.

Резко распахнув дверь люкса, Лев Глебович гневно уставился на долгожданного гостя.

— Витёк, где тебя черти носят весь день, а!? Я думал, кони двину раньше, чем ты явиться изволишь!

Посетитель потянул носом воздух, принюхиваясь к резкому запаху лекарственной настойки, и обеспокоенно скользнул взглядом по лицу своего заказчика, видимо, прикидывая, правда на тот свет собрался или для красного словца сказанул.

— Извините, Лев Глебович, хотел этим вечером успеть попробовать еще что-то собрать, у него сегодня как раз мероприятие, но в заведение не попал – там вход по приглашениям. Удалось лишь пару кадров из-под руки сделать – на выходе из авто. Ну, и то не…

— Давай, что есть, — грубо оборвал Виталия Федотов, протягивая руку и цепляясь дрожащими пальцами за плотный жёлтый конверт, — Много там?

Визитер пожал плечами, опасливо оглянувшись в коридор – не слышит ли их кто:

— Негусто, мало времени Вы дали, но думаю, улов Вас должен устроить. Не зря беспокоились. Двое с воскресенья на среду, да еще какие! И вот сегодня вечером мелкая рыбёшка. Последние фото не такие добротные, при ночном освещении качество съемки страдает, сами понимаете. Но лицо видно – это он.

Шестеренки в голове Льва Глебовича со скрипом запустились, закрутились. Значит, трое. За каких-то пять, мать его, дней. Пока, значит, его дочь тут отель слезами затапливает, убивается, пока готовится взойти на… «эшафот» ради семейного благополучия, там трое. Меньше, чем за неделю!

«Вот падла! Убью сволочь!»

— Витёк, если вскоре получишь новости о моей преждевременной кончине, ты уже в курсе, кто заказал, — ответил Лев мрачно, поражаясь собственному не пойми откуда взявшемуся спокойствию по сему поводу. Мысли эти почему-то не вызывали в нём никакого отклика. Сейчас ему хотелось лишь одного ­– вскрыть конверт, увидеть доказательства своими глазами, а после пойти и собственноручно свернуть чью-то шею. За-ко-пать. Уничтожить! Стереть с лица Земли! И будь потом, что будет.

«Прав был… Опять!»

Мужчина вскинул на Федотова пристальный взгляд и молча, одним кивком, указал на конверт. Этот, мол? Лев так же молча утвердительно покачал головой в ответ.

— Копии прибереги у себя пока, инструкции позже от меня получишь. Не знаю пока, что ты нарыл и как мне это теперь использовать, но ежели что… А! — Федотов отчаянно махнул рукой в пустоту, — Иди уже!

31 июля

— Уборка номеров!

Комиссарова, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стояла под дверью президентского люкса хозяина отеля в надежде, что ей никто не откроет, и она сможет войти и спокойно выполнить свою работу. Костяшки пальцев уже побаливали от непрерывного стука о дерево. Дверная ручка была «голой»: на ней – как и обычно, впрочем, – не болталось предупреждающих табличек с просьбами не беспокоить, но всё же испытывать судьбу на прочность Юльке ой, как не хотелось! Лев Глебович – он же такой! Слушать ничего не станет – спустит на неё всех собак за вторжение без приглашения, Валентине выговор устроит, а та, в свою очередь, отыграется на ни в чем не повинной жертве. Классика жанра!

Молчок. Никто по ту сторону двери не слал горничную лесом, не спешил открывать. Помявшись еще минуту, Юля приложила карточку к замку и, толкнув дверь бедром, вошла внутрь, катя за собой тележку с химией и тряпками.

В нос тут же ударил ядрёный запах валерьянки. И пусть гостиная абсолютно пуста, интуиция нашёптывает ей, что Федотов всё же может быть здесь. Витающий в комнате стойкий душок, ассоциирующийся у девушки исключительно и только с её ветхой бабушкой – дай Бог ей здоровья покрепче! – почему-то лишь укрепил горничную в своём пока беспочвенном предположении.

Комиссарова снова напрягла слух, храня в душе слабую надежду в случае чего все-таки успеть унести ноги подобру, как говорится, поздорову. Но – ни журчания воды, ни шорохов, ни храпа. Ти-ши-на.