Призвание варяга (von Benckendorff) - Александр Башкуев

Стало ясно, что с Фуше надо что-то решать, а как решать — непонятно. Если уж человек дошел до сей крайности, что кидается на шахматистов, тут уж ясно — он способен на всякую подлость. Это же — шахматы, тут — нет слов!

Лишившись возможности играть в шахматы, я увлекся предложением беспутного "Карло" (Бонапарта) — сыграть в рулетку. Рулетку запрещали во Франции, но сильным мира сего Закон — не Указ, так что один притон в Париже все же — работал.

Приходим мы в этот гадюшник, встречает нас местный хозяин — некий мсье Лоран и — начинается. Я-то сперва не играл, — следил "заряжено" ли колесо, но потом осознал, что все чисто.

Ведь играть с "заряженным" колесом с Бонапартами — весьма выгодно. Пока тайное не станет явным, а там мир станет мал, чтоб удрать от сих корсиканцев!

Так что игра была чистой и я вошел в нее с самыми малыми ставками. Для моего кармана, конечно. Для прочих же — и даже для "Карло", ставки сии оказались такими, что колесо тут же очистилось и я сел играть в одиночестве.

Сперва я понемногу проигрывал и мосье Лоран очень развеселился, но потом фортуна сменила свой гнев на милость и я вернул себе проигранное. И еще — чуточку.

Когда я вставал из-за стола — мосье облегченно утер со лба пот и я с изумлением понял, что заведение не слишком уж и богато. Любой действительно решительный человек мог пустить его по ветру. Тут — чистая математика и ничего более. А считать вероятности — я умел.

Видно бес попутал меня проситься в туалет перед выходом. Мне указали куда и я пошел к удобствам, а на выходе — клянусь, случайно — зашел не в ту дверь. Это оказалась местная кухня, где готовили закуски для игроков и всем заправляла мадам Лоран.

При виде меня она очень смутилась, но я — тут же сунул руку в карман, нашел там какую-то безделушку и подарил ей. Женщина смутилась сильнее, улыбнулась мне на прощание и — дала мне себя поцеловать. И только в миг поцелуя я вдруг застыл, как соляной столп, — мне сия женщина кого-то напомнила!

Не знаю, что это было — игра света и тени, или промысел Божий, но когда она шагнула ко мне — тени сложились настолько причудливо, что я вдруг оказался в темной библиотеке Ватикана и снова смотрел на штаны с жандармскими лампасами.

Мадам Лоран неуловимо напомнила мне графа Фуше! Теперь уже со значением я пригляделся к ее чертам. Она действительно была похожа на своего отца, но полнее и светлее его. Была на ней какая-то печать германской расы, что-то неуловимое, что отличает немцев от прочих людей. Тут я и припомнил одну древнюю байку про роман Фуше с какой-то эльзаской!

Я, не долго думая, сказал женщине "До свидания!" так, как это обычно в Эльзасе и она в первый миг ответила мне на тамошнем диалекте, а потом невольно руками зажала рот и с нескрываемым ужасом глянула на меня.

Я вернулся к мосье Лорану и со значением предложил:

— Я провожу сейчас принца, а потом приду сюда со свидетелями. Если хотите — зовите своих, — этой ночью сыграем — по-крупному.

Сказано — сделано. Правда, мне не удалось избавиться от Бонапарта, коий каким-то чутьем угадал, что сейчас должно случиться что-то забавное и пожелал сопровождать меня. Да и я по зрелому размышлению пришел к выводу, что человек от Бонапартов не повредит мне в первом раунде битвы с Фуше, так что мы вместе поехали ко мне домой и вытащили на улицу Элен, коя уже собиралась отойти ко сну.

Я вполголоса рассказал ей детали моего плана, Элен тут же загорелась, почуяв удачу, да и беспокоилась она за своих шахматных "крестников", обвиняя себя за все их несчастья.

Так что мы за каких-нибудь два часа в карете Бонапартов объехали пол-Сен-Клу, собирая деньги и приглашая принять участие в развлечении всех сыновей еврейских банкиров, о коих могли придумать в столь малый срок. Узнав, что ставкой в игре будут головы шахматистов — прочие жиды не раздумывали, отдавая деньги под мою расписку — совсем без процентов! Но если бы я продулся, матушка удавила меня собственными руками — столько долгов я сделал в один вечер.

Была глубокая ночь, когда мы вернулись в заведение мосье Лорана, где нас уже ждали. Слух о моих займах долетел до казино и теперь они встречали меня — "во всеоружии". Кроме самого Лорана — у стола были его близкие друзья из завсегдатаев (подозреваю, что многие из них имели свой профит от того, что заманивали к Лорану приятелей, но никогда не мог доказать сего фактами, а чувства к делу не присобачишь).

Мы сразу сели и — завертелось. Сперва я просадил — почти два миллиона гульденов, потом Лоран был в минусе на полтора миллиона, потом я опять "ушел под воду" на полмиллиона…

Игра была настолько нервной и напряженной, что все вокруг разделись, оставшись в рубашках, а Элен стискивала мое плечо и сжевала собственные губы — до крови, переживая за каждое движение шарика. Против меня сидел сам Лоран, а за ним — точно так же сходила с ума его жена — незаконная дочь графа Фуше.

Дело было сделано — в полшестого утра. Мертвенно бледный Лоран встал из-за стола и — еле слышно пробормотал:

— Банк лопнул. Поздравляю Вас, Александр. Теперь Вы — владелец сего заведения.

Мадам Лоран, не выдержав — разрыдалась в голос и убежала плакать в свои комнаты. Свидетели стали выпрямляться, потягиваясь всеми суставами, и открывать бутылки и чиркать кремнями, раскуривая свои трубки. Я чувствовал себя совершенно опустошенным и выжатым, как лимон, и у меня просто сил не осталось — что-то делать после такого нервного напряжения.

Потом многие разъехались, а мы так и сидели с Лораном друг против друга и смотрели на визави — воспаленными от бессонной ночи глазами. Моя Элен пошла к мадам Лоран в комнаты, успокоить несчастную и объяснить, что истинная цель нашего посещения была не разорить ее мужа, но спасти от смерти, и пыток — наших людей.

Мадам не нужно было долго уговаривать, ее не пришлось вести в комнаты детей, чтобы напомнить о материнском долге, она сразу все поняла и сама устремилась в дом своего отца.

Фуше прибыл под утро. На часах было семь, когда дверь в игорную залу открылась и на пороге появился главный жандарм наполеоновской Франции. Он шел с таким видом, будто постарел лет на двадцать — за одну ночь. Одним движением руки он согнал Лорана с его места и сам сел напротив меня. Потом небрежно запустил рулетку и бросил шарик. Я, в шутку, сказал:

— На черное!" — и шарик остановился на лунке "13". Черное…

Граф тяжко вздохнул и с сожалением пробормотал:

— Дочь сказала, ты весь вечер ставил на черное. Стало быть — ты за Черных?

— Не знаю. Латыши считают меня воплощением Велса, а его цвет — Черный. Я всегда ставлю на Черное, а в картах мои Козыри — Черные масти. Даже когда красных — вроде бы больше… Пока — не проигрывал.

Граф с пониманием кивнул и с сожалением согласился:

— Я уважаю. Хоть какие-то убеждения лучше, чем нигилизм… В древности твои предки верили, по слухам, в Творца, ты — в Змея… Как насчет Божьей Кары?

Я с готовностью отвечал:

— Отнюдь. Черный — Цвет Бога-Отца, Красный же — Иисуса. Я — не христианин, поэтому и не ставлю на Красное. Не боится ли Франция, отрекаясь от Создателя своего, заменив Его Цвет, на Синее — Цвет Богатства и Радости? Если я верно помню Экклезиаста, Цвет Печали ближе Царству Небесному, Цвета Веселья и Шуток!

Фуше усмехнулся:

— Я слыхал, что с тобой сложно спорить в схоластике… Но — ближе к делу. Зачем ты позвал меня (он изобразил "страшный лик"), смертный?! Иль ты не ведаешь, что привлечь к себе внимание олимпийцев — удовольствие из сомнительных!?

Я состроил умилительную физиономию и будто бы к божеству протянул к Фуше свои руки:

— Я хочу принести мою жертву тебе — языческое божество. Мне не нужно ни сантима из того, что я давеча выиграл. За это вы — отпускаете всех шахматистов, а я их тайно вывезу в Латвию, так что никто не узнает, — чем именно все это кончилось. Если рубить головы шахматистам — это нас далеко заведет.

Решайтесь, сударь — жизнь и будущность ваших родных внуков, против жизни моих Братьев по Крови. И ни слова о деньгах, или о том, кто из нас ставит на черное, а кто — наоборот.

Граф долго сидел и молчал, взвешивая все доводы — "за" и "против". А его дочь стояла, обнявшись с мужем и с надеждой и ужасом следя за каждым движением души родного отца. Граф был хорошим жандармом — этим объясняются жалкие капиталы заведения Лорана, но он был и — неплохим отцом…

Долго, очень долго — отцовские чувства боролись в нем с долгом, но…

Через неделю — в Гавре бросил якорь фрегат под латвийским крестом, а на него с пристани взошли почти двадцать еврейских семей. Мы с Элен — лично провожали Наших в изгнание, и я сам на прощание выдал каждому из маэстро кошелек с некой суммой — "на обзаведение". Но можно ли заменить Родину?

Впрочем, сие спасло их от смерти в горящем Париже. Так что — темна вода в облацех.