Призвание варяга (von Benckendorff) - Александр Башкуев

Как-то само собой (сыграли роль ночные беседы с Элен) якобинским "Свободе, Равенству, Братству" я противопоставил, — "Избрание, Храм, Земля Обетованная". И это тоже — не пустые слова. И, сказавши этакое, надобно жить согласно сказанному.

Это навроде певца в Опере. Никто не заставляет тебя брать ту, иль иную октаву. Но взяв невероятно высокую ноту — иль уж будь добр, — допой ее до конца, иль — будь освистан.

Наполеон Бонапарт (по моему мнению — величайший стратег всех времен и народов) "сорвал свою ноту" нелепой женитьбой на австриячке. Да, я понимаю — Жозефина была бесплодна, а Бонапарт хотел оставить потомство.

Но сим браком он показал своей армии, что он — не Арес — Бог Войны, как они его себе представляли. Он такой же — обыденный смертный, как и все прочие… И солдаты его потеряли прежний кураж и уже не столь рьяно шли умирать. Поэтому-то они все и умерли…

Я, пытаясь исполнить некую Миссию, тоже взял мою ноту. И она вдруг оказалась — настолько беспредельно высокой, что у меня — дух захватывало…

Сии милые девушки, одушевленные Светом той Миссии, кою я приоткрыл для них, готовы были на всякое…

Я, живя во дворце моей матушки и представить не мог, как хреново простому еврейству и как мои (вроде б обычные) слова и намеки дадут столь пышные всходы. Ежели это угодно, сии девушки фактически готовы были на мученичество, ибо сие годами и поколениями вызревало в этой среде. Среде униженной, оскорбленной, потерявшей Веру и Господа своего…

В какой-то степени я попал в ту ловушку, от коей меня остерег Бонапарт. Женщины, да и общество всех народов в сих делах — одинаковы. Я, сам не зная того, вольно, или — невольно влез на этакий пьедестал и желанье моей Любви (не столько плотской, сколько… ну вы — понимаете) стало попросту обязательным для моих почитательниц.

О какой морали можно говорить после этого? Если бы я еще соблазнял девиц для себя — одно дело. Но тут — иное. И ежели хочешь после всего этого — быть Чист перед Господом, надо жить так, как объяснял тем глупышкам…

Именно тогда, в те долгие парижские вечера, я и осознал, что — не смею царствовать. Ибо ежели я все вот это — делал лишь для себя — грош мне цена! Ибо сии "Средства" могут оправдать лишь одну ЦЕЛЬ! Ту самую, о коей я и говорил бедным девочкам.

Я живу — ради Свободы для моей Родины. От русских, немцев, поляков и шведов…

А еще, — я живу ради Мечты о Земле Обетованной. Ради Восстановления Храма. Ради того, чтобы новые девочки никогда не испытали такого из-за чего те — мои девочки соглашались со мной — мстить всем врагам нашей Крови…

Я живу для того, чтоб у нас была Наша Родина. Ибо Благородство и Честь проистекают только лишь от Земли, на коей ты вырос, и — где твои корни. И пока у нас не будет Нашей Земли — Земли Обетованной, прочие смеют звать нас "народом без Чести и Совести"…

А я хочу, чтобы в будущем очередной Бенкендорф, иль "раввин Якоб" не был принят очередным мясником — своей ровней… Ибо мы не ровня — палачам и убийцам…

Однажды меня спросили, — ну и удалось ли тебе жить так, как ты сие понимаешь? Я — не знаю. Но именно после Франции люди стали немножечко по-иному смотреть на меня. Евреи всех стран с той поры зовут меня не "будущим Царем Иудейским", но — "реббе". Они воспринимают меня, как "реббе". Они избрали меня — главным "реббе" Империи…

У всего этого есть одна тонкость…

Во всем мире меня называют создателем крупнейшей "шпионской сети", якобы опутавшей всю Европу с головы и до пят. Говорят, что я у себя на Фонтанке знаю о том, что такой-то монарх рыгнул, иль пустил газы до того, как оно придет ему в голову. Это действительно так. С одним маленьким "но.

В самой России считают, что и ее я оплел сетью "шпиков и агентов". Но — не русской разведки, но… мое Третье Охранное Управление за глаза называют "жидовским" и (опять-таки за глаза) клянут и винят во всех бедах.

Среди либеральной интеллигенции уже пошла мода — во всем искать "жидовскую руку" и козни Третьего Управления. При этом, — все что мы делаем для блага России за ее рубежом, отвергается просто с порога…

Однажды я не выдержал и сказал:

"Хорошо, запретите-ка жандармерию и отмените разведку. Вся заморская сволочь — вас облагодетельствует!" — вы не поверите, — захихикали и стали говорить, что может быть так и надо. Мол, за границами все за них и помогут при случае нашему либералу…

Ну-ну, давайте, развалите мое Управление. Тогда вот Европа и скажет вам все, что она про вас думает…

Я опять чуть отвлекся. Проблема моя была в том, что женщине сложно объяснять про все это. Сестра моя сильно взбесилась из-за "актрис" и объявила, что считает себя — столь же свободной в сем отношении.

Я противился ее связи с пошляком Талейраном. Она отвечала, что я сперва должен "кончить шашни с актерками". У нас было бурное объяснение. После него мы продолжали спать вместе, но кроме того — я иной раз уходил к "актеркам", а она — принимала у себя Талейрана…

Через три месяца сей мучительной связи Талейран был в долгах, как в шелках — одному мне он задолжал больше миллиона гульденов золотом, а Дашка — как с цепи сорвалась.

Однажды, придя ко мне — просить денег в долг, Талейран столкнулся с Несселем, коий точно паук набросился на него:

— Жена говорила мне, что вы чересчур задолжали ее любовнику. Не сегодня-завтра сей жид готов подать на вас в суд, если вы не вернете — хотя бы проценты. К нему приехали посланцы из Риги, — мать его беспокоится, что он много тратит.

Старик схватился за сердце — только долговой ямы ему не хватало на старости. Тогда Нессельрод подскользнул к нему с сердечными каплями:

— Милорд, у меня есть некая сумма, но я могу ее выдать вам лишь под расписку.

В течение месяца князь Талейран получил три миллиона гульденов — за весьма конфиденциальную информацию обо всем, что только можно, и что нельзя. Из этих трех миллионов половина ушла на оплату долгов мне — Карлу Александру фон Бенкендорфу, а другая — ухнулась на подарки баронессе Доротее фон Ливен. Кстати, — у России не было таких денег, так что Империя вошла в долги к моей матушке, коя, зная цель долга, с легким сердцем дала кредит под совсем смешные проценты.

В 1809 году, когда Государь виделся с Бонапартом в Эрфурте (с той встречи он привез в Россию Сперанского), нашего чудака подмыло спросить:

— Как там мой Бенкендорф? Не сильно чудит?

На что Бонапарт рассмеялся:

— Из чудачеств его можно назвать лишь одно — говорят, он заделался шахматистом. Целые дни напролет проводит в кафе "Режанс", просаживая там крупные суммы. Страшно переживает и клянется больше не играть, но его все сильнее затягивает. Его пример оказался настолько заразителен, что сейчас весь Париж охвачен шахматной лихорадкой! Я сам — в молодости поигрывал и знаю, что это такое. Но его проигрыши — это что-то!

И тут наш венценосный козел разинул пасть и в присутствии графа Фуше ляпнул:

— Не может быть, чтоб он — много проигрывал! При моем дворе он лучший из шахматистов и я даже думал устроить для него первенство… К сожалению, он не желал сменить подданства… Такой уж он человек…" — пока он говорил эти слова, Бонапарт со значением глянул на своего жандарма, а граф Фуше вышел от них и со всех ног помчался в Париж, — самолично арестовывать всех шахматистов — направо и налево.

При этом им взбрело в голову, что я прихожу в кафе и нарочно проигрываю огромную сумму. В парижских кафе всегда много народу и люди сидят, играют в шахматы, беседуют, попивают перно и плюют друг на друга. Так что шахматисты сидят посреди всего этого и промеж игры общаются меж собой на любые — весьма отвлеченные темы и никто их не слышит.

Через пару дней за тот же столик садится химик из Натуральной Школы, или чиновник колониального управления Франции — и без лишнего шума выигрывает у профессионального шахматиста ту самую сумму, кою я проиграл давеча. За вычетом комиссионных. И опять ни одна сволочь не может знать, о чем именно беседуют шахматисты.

Кто песни насвистывает, кто шутки травит, надеясь отвлечь вниманье партнера, а кто и рассказывает о последних перемещениях в командовании… скажем, — Испанского корпуса французской армии. Люди-то разные бывают, мало ли что наговоришь-то в задумчивости!

Ну и — так далее… Главное, к чему прицепился Фуше, состояло в том, что все мои партнеры из шахматистов, коим я и продувал мои денежки, — были завсегдатаями салона Элен, а потом — по каким-то причинам перестали его посещать. Ну перестали людей интересовать проблемы жидов во всем мире, а то, что сами французы понимают в шахматах, что свинья в апельсинах, так это Господа Бога надо винить, а не Наш Народ!

Но Фуше было не остановить. Кафе "Режанс" было закрыто — шахматистов допрашивали и даже били табуретками по голове. Так якобинцы выказали свое истинное лицо.

Стало ясно, что с Фуше надо что-то решать, а как решать — непонятно. Если уж человек дошел до сей крайности, что кидается на шахматистов, тут уж ясно — он способен на всякую подлость. Это же — шахматы, тут — нет слов!