Дваждырожденные - Дмитрий Морозов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего, моя брахма как-нибудь выдержит, — самонадеянно сказал я, беря Лату за руку. — Ты можешь говорить все, что хочешь, но дважды– рожденного не обманешь.
Лата рассмеялась высоким коротким смехом и вырвала свою руку, словно боялась, что жар ее ладони расскажет мне о чувствах, властно поднимавших змеиные головы в ее теле. Я и без прикосновения к ее горячей коже чувствовал, как могучая сила кундалини начинает разворачивать тугую спираль, подчиняя тело, затапливая мозг сладким дурманящим ядом. Из глаз Латы прямо мне в душу заглянули змеиные зрачки, парализовали волю, опалили огнем.
В следующее мгновение змея исчезла, а передо мной вновь сидела безразличная ко всему Лата. Лишь высокая грудь под тонкой материей поднималась и опускалась. Мое сердце сбилось с ритма, отяжелело, подобно камню, что однажды сорвавшись с ребра горы, проломив деревья и кустарники, рухнул в долину и упокоился в холодной, оцепенелой неподвижности. Камень скатился в долину, а Лата осталась на далекой вершине, пронизанной ветром и солнцем.
Я тряхнул головой, отгоняя наваждение, и снова посмотрел в глаза апсаре. Неужели эта бесстрастная женщина извивалась в моих руках в страстном порыве в ночь возлияния Сомы?
— Пусть твои силы в мире брахмы превосхо дят мои, — сказал я, стараясь смотреть мимо Латы на отражение облаков в голубой воде, — кроме Высоких полей есть и наши, земные поля, труд ные для твоих ножек, полные опасных людей и зве рей. Что будет с тобой, если погаснет луч брахмы? Твои нежные руки созданы, чтобы ласкать детей, стройные ноги — для прекрасных танцев. Ты при шла на землю воплощением красоты и любви. От бросив этот путь, не предашь ли ты своей дхармы? Может быть, это гордыня сделала тебя сосудом, ждущим, когда его заполнит божественная сила? Ты помнишь Шикхандини? Разве владение оружием и жестокость кшатрия добавили ей прелести и счас тья? Она предала облик, дарованный ей природой. Разве не это же совершаешь над собой и ты?
Так говорил я Лате и с удовлетворением видел, как разгораются обидой и возмущением ее обычно безмятежные глаза.
И вдруг нас прервали. Как это бывает в горах, сияющее бирюзовое небо покрылось пеленой туч. Огромные сосны, раскачиваясь, как плакальщики на похоронах, возносили к небу стенания. Набухшие дождем тучи ревели громче, чем боевые слоны перед атакой. В их черных громадах блестели бивни молний. Трескучая, обжигающая сила истекала с неба, поднимая волоски на моем затылке, покалывая сердце. Потом на нас обрушился дождь. Лата успела уйти на несколько шагов вперед, но остановилась и, пытаясь перекричать звук ливня, звала меня, торопила. Чувствуя, как скользят кожаные сандалии на мокрых гладких камнях, я бежал к Лате, нашедшей укрытие под каменным карнизом, и вдруг увидел, что потоки воды, срывающиеся с карниза широким серебряным водопадом, подмыли где-то наверху огромную глыбу, и она начинает катиться вниз по склону как раз к тому месту, где стояла Лата.
Предостерегающий крик застрял у меня в горле. Где-то за гранью мыслей мне пришло знание, что я не успею крикнуть, а она не успеет понять… Все еще освещенный той же вспышкой мгновенного просветления, я вырвался из оцепенения и прыгнул к Лате. В тот миг я не думал ни о чем. Если бы я начал думать, то опоздал. Я рванулся к цели, не успев даже собрать мысли для прыжка. Наверное, со стороны я был похож на разлепившуюся лягушку: раскинутые руки, расставленные пальцы, ноги, подергивающиеся в нелепом стремлении оттолкнуться еще раз от воздуха. Какую-то долю мгновения я ощущал себя в полете. Видел удивленный полуоборот Латы в сторону опасности, слышал ее полукрик, полувсхлип. А потом мои голые колени ударились в монолитную округлость покрытых мхом валунов, руки обняли Лату, а глаза уперлись в серый бок каменной глыбы, падающей прямо на нас с ужасающей неотвратимостью. Это было, как в кошмарном сне — бьющееся в руках тело Латы, пелена дождя и пронзительная очевидность невозможного — глыба падала МЕДЛЕННО. Казалось, что невидимая рука удерживает ее над нами.
В следующее мгновение я откатился по мокрой траве в сторону, продолжая крепко сжимать Лату. Глыба с жутким шелестом пронеслась мимо нас, соскребла камни с тропы и прогромыхала куда-то дальше в пропасть. Я не сразу смог оторвать взгляд от того места, где был каменный карниз. Потом я помог промокшей и перепачканной Лате сесть на мокрый валун и привести свою одежду в порядок. Дождь перестал так же неожиданно, как и начался. Лучи солнца поднимали сизый пар над сосновыми ветками. Лата дрожала мелкой дрожью и беспомощно озиралась вокруг, как незаслуженно обиженный ребенок. Солнце подсушило камни тропинки. Большие рыжие муравьи вновь заспешили по невидимым дорогам, пересекая измазанный грязью край одежды Латы. Она осторожно согнала их рукой и поднялась на ноги. Лата больше не дрожала, но ее лицо сохраняло отстраненно-застывшее выражение. Весь путь домой мы проделали молча.
На следующий день она не вышла ко мне, а служители храма сообщили, что апсара углубилась в самосозерцание и выйдет на свет только когда сочтет нужным. Так я остался почти один. Митра и Джанаки вместе с остальными кшатриями, оставшимися в долине, несли караул, пасли лошадей, играли в кости. Арджуна уехал дальше в горы.
Я же продолжил прогулки по окрестным дорогам, чувствуя, как с каждым днем все увереннее мои ноги держатся на скользкой поверхности валунов. . Я растворялся в окружающем мире, позволяя своей душе воплощаться то в сосну, то в бегущее облако, то в стайку шебутных белок, весело играющих в многоярусных башнях леса. Моя жизнь была полна знаков и предчувствий, словно кто-то из небожителей, отвлекаясь от великой игры, выкраивал мгновение, чтобы проследить за полетом ничтожной человеческой искры. Невидимая водящая рука то направляла луч солнца на предмет, к которому хотела привлечь внимание, то прямо под ноги кидала кристалл хризолита или яркий цветок, побуждая меня продолжать путь. Как бы далеко я ни забредал в горы, как бы глубоко ни погружался в ущелья отрешенности, всегда в центре всех моих поисков и скитаний оставалась сияющая точка, негасимый путеводный огонек — моя Лата.
Отрадно было осознавать, что она в безопасности, на расстоянии крика, за каменной скорлупой храма. Даже удаляясь все дальше во время моих одиноких прогулок, где с отрогов срывались молочно-белые пены ручья, я ощущал волны ее брахмы, скользящие по сердцу, как лазурная струя по округлым голышам.
Я представлял ее себе то застывшей серебряной статуей возле зажженного огня в ожидании моего возвращения, то самим огнем, мечущимся на суровом ветру кармы. Начав думать о Лате, я незаметно погружался в сияющий бескрайний океан видений и мечтал об одном: чтобы это никогда не кончилось.
* * *Как странно устроена человеческая жизнь: предчувствие некоторых событий живет в нас годами до того момента, пока событие не свершится. Тогда мы говорим: «Карма!», безоговорочно верим в их предрешенность, почитая свои предчувствия лучшим доказательством этого. А бывает, что события обрушиваются на нас, как горный обвал, сметая со своего пути всю логику прожитой жизни, насмешливо опровергая кажущуюся закономерность твоих прошлых мыслей и деяний, стирая в порошок заодно с минувшим и все мечты и предчувствия, протянувшиеся в будущее. А ведь за мгновение до этого было и солнце, и тишина, и каменистая тропа под ногами, и, главное, невесть откуда взявшаяся уверенность, что плоды твоей кармы еще не созрели, и, поток жизни мощно несет тебя к назначенной цели.
* * *Я остановился посреди тропы, еще не понимая, что случилось. Перед моим внутренним взором не появилось никакого знака. Просто с горестным протяжным стоном лопнула какая-то струна, невидимая нить, еще соединявшая мое сердце с сердцем Латы. Я бросился назад к храму, не обращая внимание на корни, пересекающие тропинку. Оказывается, я успел отойти довольно далеко от дома. Прошло не менее двух часов, прежде чем я добежал до деревни и поднялся по тропинке к храму.
Уже смеркалось. Изнутри храм был освещен несколькими масляными светильниками и огнем алтаря. Лата лежала рядом с алтарем на деревянном ложе, застланном шерстяной тканью. Рядом с ней сидела темнолицая девушка, помогавшая ухаживать за мной в период моей болезни. К великому облегчению я увидел, что Лата жива. Просто истаял, истончился ручеек ее брахмы. Когда я вбежал в храм, она чуть приподняла голову и попыталась улыбнуться.
— Я видела его, — сказала Лата, — в сосно вой роще, что начинается за храмом. Он явился мне в ореоле солнечных бликов, в одеянии зеле ных скользящих теней, аромате смолы и хвои. Он не показал мне своего облика, но его присутствие было так же очевидно, как солнечный луч на коже,
Лата говорила громким шепотом, глядя куда-то вдаль поверх моей головы, словно пытаясь разглядеть картины, открытые только ее взору.