Эдера 2 - Операй

— Ничего, отец, как знать — может быть, скоро я переселюсь туда, — загадочно ответил младший дель Веспиньяни,— так что «Ливидония» без меня осиротеет...

Клаудио, казалось все понял.

Он укоризненно покачал головой, хотел что-то сказать, но в последний момент, махнув рукой, пошел по направлению к трапу...

Эдера, сидя на стуле, отрешенно смотрела в какую-то пространственную точку впереди себя.

— Как он мог, как он мог, — шепотом повторяла она, — Андреа... Значит, он меня не любил, значит, я не нужна ему... Как он мог...

Теперь ей очень захотелось увидеть кого-нибудь из своих близких — Матильду, Чинцию, Валерио...

А больше всего — сестру Марту.

«И почему я не осталась в монастыре на всю жизнь? — подумала Эдера, — к чему мне все эти муки, все эти страдания? Почему я послушалась Марту и вышла в этот мир, в этот жестокий мир, полный подлости и предательства?! Нет, но Андреа... Как он мог?!»

Теперь Андреа и все, что было связано с ним — несмотря на время, прожитое вместе — казалось таким далеким, будто бы все это происходило не с ней, с Эдерой, будто бы она это где-то прочитала, будто бы ей это приснилось, или она видела когда-то все это в детстве, в каком-то кинофильме, названия которого она никак не могла вспомнить...

В этот самый момент в дверь осторожно постучали, и тут же послышался голос Мазино — она еще ничего не знала о произошедшем.

— Синьора, открой...

Делать было нечего — Эдера, мельком глянув на себя в зеркало, вытерла платком слезы с раскрасневшегося лица и пошла открывать.

Маргарита, едва завидив Эдеру, отшатнулась.

— Послушай, что с тобой?

Та махнула рукой.

— Ничего, Марго, все нормально...

— Но ведь глаза у тебя красные, и лицо... Ты что — плакала?

Отвернувшись к окну, Эдера ответила:

— Да, какая-то соринка попала в глаз, и я никак не могла ее достать.

— А почему ты сидишь тут, закрывшись?

На этот вопрос Эдера не смогла придумать сколь-нибудь подходящего ответа, и потому сочла за лучшее просто промолчать.

Мазино понимающе покачала головой — казалось, она все поняла.

— Вы что — поругались с Андреа?

— Нет, нет...

Теперь, после всего, что произошло, Эдере не хотелось посвящать Маргариту ни во что — пусть хоть она не волнуется за нее, пусть она останется в неведении.

Вздохнув, Эдера украдкой вытерла набежавшие было слезы и произнесла:

— Ты что-то хотела?

— Да,— кивнула Маргарита, — там уже накрывают на стол.

Эдера кротко улыбнулась — такая забота служанки очень тронула ее.

— Ужинать?

— Да.

Идти вниз, в столовую, чтобы сидеть с Андреа за одним столом?

Смотреть на него?

Ощущать на себе его взгляды, слышать беспрестанное — «Эдера, Эдера»?

Нет, она теперь не верила ни одному его слову — всему, что бы он ни сказал в свое оправдание.

А Маргарита, словно уловив ход мыслей своей госпожи, произнесла:

— Твой муж только что куда-то уехал...

Эдера, не оставив эту информацию без внимания, произнесла:

— Хорошо, Маргарита, я скоро приду...

— Кстати, — произнесла Мазино, выходя из комнаты, — к ужину приехал синьор дель Веспиньяни.

— Скажи ему, что скоро буду, — ответила Эдера, поправляя прическу.

Отторино сидел за столом, стараясь изобразить на своем лице благопристойность и доброжелательность.

Кроме него, в столовой никого больше не было — Маргарита сама накормила Эдерину и Лало и отвела их в детскую; Андреа, наскоро перекусив, куда-то уехал — наблюдательный Отторино обратил внимание, что он почему-то не хочет встречаться с ним взглядом.

Это все объяснимо.

«Да, наверняка Эдера получила письмо, — подумалось графу, — иначе бы — с чего это у Андреа такой печальный и отрешенный вид?..»

Появление Эдеры только подтвердило догадку дель Веспиньяни. От его внимания не укрылись не заплаканные глаза, ни красное лицо, ни то обстоятельство, что в руке у нее был смятый платок.

Сдержанно улыбнувшись, граф приветствовал ее;

— Добрый вечер.

— Добрый, — эхом ответила Эдера.

Сперва они молчали — только Отторино то и дело бросал в ее сторону испытывающие взгляды.

Наконец, когда был подан десерт, дель Веспиньяни осторожно произнес:

— Мне кажется, что вы чем-то опечалены...

Эдера вздохнула.

— Нет, ничего...

Конечно, не могла же она рассказывать этому милому, обаятельному, но все равно чужому еще человеку о своих горестях и невзгодах!

А тем более — нагружать его своими переживаниями! Мало он занимался Андреа, мало он посвятил своего времени ей, Эдере?!

К чему отягощать его вновь?!

— Эдера, — граф мягко улыбнулся, — я ведь вижу, что у вас что-то стряслось...

— Нет, нет, ничего...

— Но зачем вы меня обманываете,— продолжал настаивать Отторино. — От меня ведь ничего не скрыть.

Вот и глаза у вас красные. Я вижу, что вы плакали. Только не надо говорить, что в глаз вам попала какая-то соринка, которую вы не могли извлечь, или что вы долго стояли на ветру... Женщины часто прибегают к подобным уловкам — они уже стали классическими...

Тяжело вздохнув, Эдера подумала: «От него ничего не скроется... Может быть, рассказать обо всем Отторино? Может быть, он даст мне какой-нибудь совет? Впрочем, что тут уже посоветуешь?»

А граф, участливо глядя на собеседницу, продолжал, обращаясь будто бы не к ней, а к кому-то другому:

— Иногда люди боятся рассказывать о своих проблемах, о своих печалях только потому, что думают, будто бы утруждают этим слушателя... Это идет частично от недоверия к людям, частично — от недоверия к самому себе, а в большей степени — от недоверия к разуму; вследствие этого люди, руководимые чаще всего ложными представлениями, всем, чем угодно, кроме разума, впадают