Эдера 2 - Операй

Вслед ему неслись ругательства, окрики, однако теперь ему было все равно.

— Эдера, Эдера, — повторял он, словно заклинание, — Эдера...

Андреа был подавлен, и трудно сказать, чем больше — то ли тем, что теперь он наверняка больше никогда не помириться с Эдерой, то ли тем, что навет на него оказался несправедливым...

«Что делать, что делать,— лихорадочно крутилось в его голове,— и почему я не послушался Манетти, почему я не начал разговор первым?..»

Наконец, немного овладев собой, Андреа решил, что теперь лучше всего не предпринимать никаких необдуманных шагов, что теперь лучше всего пойти к Манетти — посоветоваться...

Андреа без особого труда отыскал отель, где остановился его приятель.

Портье сказал, что синьор куда-то уехал.

— Может быть, ему что-то передать? — осведомился портье.

Андреа отрицательно мотнул головой.

— Нет. Если можно, то я обожду тут, внизу...

А в столовой зале палаццо тем временем продолжалась беседа — Эдера, немного придя в себя после пережитого потрясения, говорила взахлеб:

— Я ведь так любила его, я так верила ему... А он, он обманывал меня, бесчеловечно, жестоко обманывал... Я никогда, никогда бы не подумала, что он на такое способен...

Отторино ни единым словом не перебил ее — он прекрасно понимал, что Эдере теперь необходимо выговориться, что любое невпопад сказанное им слово только погубит все.

И наоборот — его внимание, его участливость обязательно будут оценены ее — пусть сперва подсознательно, но они дадут Эдере возможность в лишний раз убедиться, что ему, Отторино, можно доверять.

Пока — только доверять.

А потом...

Потом, как знать — может быть, он сможет рассчитывать и на большее?

Конечно же!

Граф был просто убежден в этом; тем более, что пока, теперь все шло именно так, как он и задумал.

Об Андреа Эдера теперь говорила как о предателе — но ведь в глубине души ее еще сохранились остатки любви, еще теплилось какое-то чувство, пусть и угасающее, и Отторино, как никто другой, понимал это.

Когда Эдера наконец-то кончила и стала понемногу успокаиваться, Отторино предложил:

— Мне кажется, Эдера, что вам теперь надо побыть на свежем воздухе... — заметив, что та пытается слабо протестовать, дель Веспиньяни продолжил: — да-да, немного проветриться, развеяться...

Эдера нерешительно произнесла:

— Но ведь уже поздно...

Графу на минуту почему-то показалось, что в этих словах можно прочесть нехитрый подтекст: «А что подумает Андреа, когда вернется?!, и потому он произнес:

— Ведь теперь, после всего произошедшего между вами и Андреа вы можете считать себя более свободной, нежели прежде?

Эдера задумалась.

— Проветриться?

— Да, немного погулять по свежему воздуху... А заодно — и успокоиться. Вам ведь надо успокоиться — не так ли?

Благодарно посмотрев на дель Веспиньяни, Эдера произнесла:

— А удобно ли?

— Вам?

— Нет, вам...

Граф расплылся в любезностях.

— Ну что вы!.. Мой долг — помочь вам! Я буду только рад...

С неожиданной решимостью Эдера поднялась со своего места.

— Хорошо.

— Сперва поехали, покатаемся по вечернему городу, — произнес граф, хитро улыбаясь и, видимо, давая таким образом понять, что за «пока» последует и «после»...

ГЛАВА 26

Поставив автомобиль на стоянку, Манетти отправился в гостиницу.

— Синьор, к вам пришел молодой человек,— послышался голос портье.

Сыщик резко обернулся — перед ним стоял Андреа. Достаточно было только одного беглого взгляда на молодого человека, чтобы понять, что произошло нечто ужасное.

Встревоженный Манетти подошел к своему приятелю.

— Что?

Андреа хрипло выдавил из себя:

— Письмо... Та газета... Она получила сегодня по почте...

Да, конечно, Манетти мог бы теперь высказать ему справедливые упреки — а почему он, Андреа, не воспользовался его советом?

Почему он первым не поговорил с Эдерой? Почему он допустил до такого?

Смалодушничал?

Думал, что все обойдется само собой?

Да, теперь ему, Манетти, предстояло исправить эту ошибку товарища.

Но как?

Казалось, у сыщика был один вариант, но теперь, когда он еще не знал всего, а только догадывался, этот вариант казался ему достаточно зыбким.

Дружески приобняв Андреа за плечи, Манетти сказал ему:

— Ладно, пошли ко мне в номер... Там обо всем и расскажешь.

И Андреа послушно поплелся за своим другом. Глядя на него, трудно было предположить, что этому человеку около тридцати лет — он весь сгорбился, осунулся, и выглядел почти стариком.

«Вот что делает с человеком горе, — с состраданием подумал Манетти,— ничего, я попробую ему как-нибудь помочь...»

Выслушав рассказ Андреа (впрочем, он не сообщил ничего нового, того, чтобы удивило сыщика), Манетти произнес:

— Да-а-а... Теперь нам с тобой трудно придется. Но, мне кажется, я многое выяснил за эти два дня. Попробую тебе помочь. Только,— он строго посмотрел на Андреа,— только, давай сразу договоримся: без глупостей.

— То есть?

— Ты дашь мне слово, что не будешь больше хвататься за нож и резать себе вены...

При упоминании о том, достаточно нелицеприятном эпизоде Андреа смутился.

— Обещаешь?

И Манетти строго посмотрел на собеседника.

Тот кивнул.

— Обещаю...

— А теперь послушай меня...

И сыщик изложил ему все, что ему удалось выяснить и относительно фотоснимка, и относительно «сесны», которая якобы сломалась на аэродроме Палермо, и относительно Джузеппе Росси, и, конечно же — насчет Лючии и психотропной таблетки, которую та раскрошила в стакан мартини в баре «Эспланада» в портовом квартале Палермо.

Получилось, что все подозрения сводились на дель Веспиньяни, и только на нем одном.

— Но я не могу понять одного, — произнес сыщик, — я не могу понять, для чего