Царство. 1955–1957 - Александр Струев

— Он нахально врет! — возмутился Подгорный.

— Каганович по-барски пренебрежительно отзывался о поездках товарища Хрущева на места, заявив буквально следующее: Хрущев бессмысленно мотается по стране.

Зал отреагировал бурно, поднялся шум, послышались возгласы:

— Каганович сам оторвался от народа. Хрущев — да, мотается, его вся страна знает!

— В заключение товарищ Булганин предложил освободить товарища Хрущева от обязанностей Первого Секретаря и поставил под сомнение вопрос о том, надо ли вообще иметь пост Первого Секретаря в ЦК, а на местах — первых секретарей.

В зале нарастал шум.

— Так недолго и до анархии дойти! — выкрикнул Струев.

— Товарищ Молотов в своем выступлении, кроме обвинения в возрождении культа личности, предъявил Хрущеву обвинение в том, что он будто бы хочет поколебать ленинский курс партии, выдвигая лозунг по увеличению продуктов животноводства. Товарищ Молотов заявил, что это сегодня вопрос не первостепенный, а по сути — авантюризм.

Смех в зале не дал Суслову договорить.

— Накормить рабочих — это не авантюризм!

— Конечно, у товарища Хрущева, как у каждого человека, есть недостатки, например, известная резкость и горячность. Отдельные выступления его проходили без должного согласования с Президиумом, и некоторые другие недостатки имеются, впрочем, вполне исправимые, на которые указывалось товарищу Хрущеву на заседании. Правильно отмечалось, что наша печать в последнее время излишне много публикует выступлений и приветствий Первого Секретаря, но при всем этом на заседании Президиума выражалась уверенность в том, что товарищ Хрущев сможет эти недостатки устранить. Про это товарищ Микоян говорил.

— Правильно!

— За последнее время наша партия стала сильнее, сплоченнее, это очевидно, — продолжал Суслов. — Партия еще больше укрепила связь с народом. Советский народ безраздельно одобряет политику партии!

Свердловский зал Кремля потонул в аплодисментах.

— Страна переживает огромный политический и экономический подъем. Не видят это только слепцы!

— Ослепли в кабинетах! — выкрикнул Полянский.

— Правильно, ослепли! Отправим лечить глаза! Голову лечить! — раздавались возгласы. — Поклеп на линию партии, попытки навести смуту! Партия таких терпеть не будет!

Аплодисменты снова прервали выступление Суслова. Когда зал успокоился, он продолжил:

— Глубокоуважаемый всеми нами товарищ Климент Ефремович Ворошилов на этом заседании сказал, что надо сделать все для того, чтобы партия, ее руководство были едины, чтобы народ был спокоен.

И снова зал аплодировал.

— Я, Брежнев, Фурцева, Микоян, Жуков отвергали требование Молотова, Маленкова и Кагановича о снятии товарища Хрущева с поста Первого Секретаря как совершенно необоснованное, поспешное и политически вредное, просили вынести данный вопрос на обсуждение Пленума Центрального Комитета, однако мы были в меньшинстве и поддержки не получили. Только по счастливому стечению обстоятельств прибывшие в Кремль члены Центрального Комитета смогли поставить твердую точку в этом горячем вопросе.

— Я извиняюсь, можно мне сказать несколько слов? — вмешался Хрущев.

— Пожалуйста.

— Когда пришла группа членов ЦК и попросила принять их, некоторые уже всем известные фамилии заявили, что «в партии нездоровая обстановка, нечего слушать крикунов! Может в Кремль скоро танки ворвутся!» Я тогда сказал: «Успокойтесь, это пришли не танкисты, а члены Центрального Комитета, их надо принять!» Но Молотов и остальные наотрез отказались. «Гнать в шею!» — кричал Каганович. Под нажимом Микояна и Жукова выслали к членам ЦК делегацию. Я поражаюсь, как можно не принять членов Центрального Комитета? Мы беспартийных принимаем, члены ЦК для Президиума — хозяева! — недоумевал Хрущев. — Представляете, боятся с глазу на глаз встретиться с коммунистами!

— Гнусная политика!

— Партия должна быть едина и нерушима! — докончил Никита Сергеевич.

— Товарищ Хрущев хорошо дополнил, спасибо ему! — поблагодарил Суслов. — Я вкратце доложил суть происходящего. Скажу также, что протокол и стенограмма на заседании Президиума не велись и нам остается восстанавливать ход событий по памяти.

— Слово имеет министр обороны Маршал Советского Союза товарищ Жуков, — объявил Хрущев.

Маршал Жуков воинственным шагом поднялся на трибуну и впился глазами в аудиторию. На его маршальском мундире сияли четыре Золотые Звезды Героя Советского Союза.

— После ХХ Съезда наш народ под руководством Коммунистической партии проделал огромную работу. Мы искренне радуемся тем политическим, экономическим и культурным достижениям, с которыми уверенно идем к 40-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции! Мы имеем прекрасные Вооруженные Силы, безраздельно преданные Родине, готовые по первому зову партии и правительства встать на защиту интересов нашего государства и разгромить любого врага!

Маршалу не давали говорить долго не смолкающие аплодисменты.

— Личный состав Вооруженных Сил заверяет родную партию, ее Центральный Комитет в безграничной любви и непоколебимой преданности!

В зале снова захлопали. Многим нравился Жуков, маршал Победы, маршал-герой!

— Настоящий Пленум является необычным по своему содержанию, — продолжал Георгий Константинович. — Как уже докладывали, Пленум является ультиматумом членов Центрального Комитета, с тревогой наблюдавших за заседанием Президиума ЦК, которое было созвано по требованию Маленкова, Кагановича, Молотова, Шепилова и Булганина.

Я, товарищи, не могу без горечи и гнева говорить о том, как были встречены в стенах Кремля члены Центрального Комитета, прибывшие с просьбой созвать этот партийный форум. Сообщение о прибытии делегации настолько вывело из равновесия Маленкова, Кагановича, Молотова и других, что они, не стесняясь в выражениях, стали недопустимо кричать на Никиту Сергеевича. В чем только его не обвиняли, каких только ярлыков не приклеивали! Договорились до того, что теперь он не может пользоваться доверием Центрального Комитета!

Некоторые члены ЦК поднялись с мест:

— Как это не может пользоваться доверием?! Может пользоваться, мы ему доверяем!

— По их словам, вслед за вор-вав-ши-ми-ся, я обращаю внимание на терминологию за «ворвавшимися» в Президиум членами ЦК, в Кремль по моему приказу ворвутся танки!

— Булганин имел наглость назвать членов ЦК парламентариями! — возмутился Брежнев.

— До чего можно докатиться в своих нечистых устремлениях! Я никогда не видел у Маленкова, Кагановича, Молотова, Шепилова таких озлобленных лиц. Очевидно, что к этому Президиуму они готовились задолго и тщательно.

— Президиум ЦК созвали по боевой тревоге! — не удержался от оценки происходящего ленинградский секретарь Козлов.

— Суслов здесь объективно доложил, в чем обвиняли товарища Хрущева. Они это делали с разных позиций, хорошо, обдуманно, но я бы уточнил, пошло и недостойно. У товарища Хрущева, как уже отметил товарищ Суслов, как и у каждого из нас, есть недостатки и некоторые ошибки в работе, о которых он со всей присущей ему прямотой и чистосердечностью рассказал. Но, товарищи, ошибки Хрущева, я бы сказал, не давали никакого основания обвинить его хотя бы в малейшем отклонении от линии партии и предъявить ему какие-либо серьезные претензии!

— Правильно, товарищ Жуков!

— На ХХ Съезде товарищ Хрущев доложил о массовых незаконных репрессиях и расстрелах, явившихся следствием злоупотребления властью со стороны Сталина. Это была целиком его идея. Но тогда, по известным соображениям, не были названы имена Маленкова, Кагановича, Молотова, как главных соучастников Сталина, а может, и виновников арестов и расстрелов.

— Об этом давно в партийных организациях говорят, а ЦК не разбирал! — снова подал голос Брежнев.

— Почему они замаскировались? На Съезде говорить об этом, может, и не стоило, слишком много делегатов, но когда избрали новый состав Центрального Комитета, надо было встать и покаяться! Мужества не хватило. Это был бы для них выход. Не хочу заниматься гаданием, но думаю, что они умолчали умышленно, потому что, если бы сказали о своей причастности к казням, вряд ли бы попали в Президиум.

Мы знаем, что тогда было тяжкое время, и если бы любой из нас отказался подписывать проклятые приговоры, сам бы угодил за решетку. Время действительно было страшное, многие здесь его застали, а кое-кто хлебнул сполна. Чтобы не быть голословным, — продолжал маршал Жуков, — хочу ознакомить с некоторыми фактами, из которых видно, что преступления делались не только под влиянием Сталина, но и по собственной инициативе. Я докажу, что они, образно выражаясь, засучив рукава, с топором в руках, рубили безвинные головы! У меня подлинный материал, я отвечаю за каждое слово, на бумаге стоят подлинные подписи.