Царство. 1955–1957 - Александр Струев

— Отставить! — выпалил Ворошилов. — Ставь вопрос на голосование, товарищ Булганин.

Николай Александрович заерзал на стуле.

— Так неправильно! — подняла голову Фурцева. — Надо дать слово Никите Сергеевичу!

— Никите Сергеевичу! — передразнил Каганович. — Сиди тихо, а то и ты вслед полетишь!

— И я настаиваю на выступлении! — проговорил прервавший командировку и теперь сидящий рядом с Микояном Секретарь ЦК Суслов.

За это же высказался украинский секретарь Кириченко, который спешно прибыл из Киева.

— Не давать слово! Кандидаты в члены Президиума права голоса не имеют! — отрезал Каганович.

— Мы с Кириченко законные члены Президиума, — отозвался Суслов, но его игнорировали. Не очень-то Михаила Андреевича чествовали молотовцы.

Снова накинулись на Хрущева.

— Кто тебя просил на встрече с художниками говорить о разногласиях с товарищем Молотовым?! Какое отношение это имеет к живописи? — задал вопрос Ворошилов.

— Их там триста человек набралось, — поддержал Маленков. — Среди них были совсем незрелые, идейно слабые люди. Ты их своими речами еще больше распустил!

— Вопиющие вещи! — кашлянул Булганин.

— Все им вывалил, даже то, что знать не обязательно. Там половина беспартийных!

— Не может такой человек в Президиуме находиться! — поддакнул Первухин.

— Надо предоставить Хрущеву слово для выступления! — настаивал Микоян.

— Снимать надо! — проговорил Молотов. — И будем снимать!

За дверями послышался шум.

— Что там? — насторожился Ворошилов.

Все прислушались. Снаружи доносились громкие голоса.

— Твои люди? — спросил у Жукова Каганович.

— Не в курсе! — отозвался министр обороны.

— Может, Жуков решил нас танками окружить, в плен взять Президиум Центрального Комитета?!

Ворошилов встал, подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул наружу.

— Что там? — спросил Маленков.

— Члены ЦК, человек десять пришли, хотят с нами говорить.

— С кем? — оскалился Каганович.

— С членами Президиума. Спрашивают, чем мы тут занимаемся.

— На х…! — не обращая внимания на Фурцеву, выругался Лазарь Моисеевич. — Пусть сидят по своим областям и языки в задницу заткнут, а то и их нагоним!

— Я, как Первый Секретарь, обязан с ними встретиться, — приободрившись, заговорил Хрущев.

— Ты уже не Первый Секретарь! Шепилов встретится! — отрезал Каганович.

— Кворума у вас не было! — заартачился Хрущев. — Я пойду встречаться.

— Один не пойдешь! — цыкнул Каганович.

— Принять товарищей необходимо, или, на худой конец, выслать к ним представителей, — высказался Ворошилов. — Здесь Никита Сергеевич прав.

Молотов внимательно посмотрел на Председателя Президиума Верховного Совета. Интонация в голосе последнего еле уловимо изменилась.

— Поддерживаю! — произнес Микоян.

— И я — за! — поднял руку Жуков.

— Вместе с Хрущевым пусть пойдут Микоян, Ворошилов и Булганин, выслушают товарищей, — уступил Молотов.

Хрущев был на седьмом небе — успели ребята, в самый раз появились! Это Брежнев с Фурцевой всю ночь обзванивали членов ЦК, Серов и Жуков обеспечили их проезд и беспрепятственный проход в Кремль. Никита Сергеевич понял, что чаша весов начала перевешивать на его сторону, но сидел еще скромно, потупив голову, ждал, пока в Москву подъедут остальные его сторонники.

— Ведите нас, товарищ Ворошилов, — покорно проговорил Хрущев.

Переговоры с членами Центрального Комитета прошли на эмоциях. Члены ЦК в ультимативной форме требовали прекратить обсуждение вопроса о Первом Секретаре, в противном случае грозились открыть Пленум Центрального Комитета и переизбрать Президиум. Особенно выделялись три крикуна: Подгорный, Струев и Полянский, их накануне инструктировал Леонид Ильич. К концу переговоров в Кремль прибыли еще двадцать восемь сторонников Никиты Сергеевича. В конце дня Микоян передал присутствующим, что членами Центрального Комитета принято решение открыть внеочередной Пленум партии.

— Я им яйца оборву, этим крикунам! — рассвирепел Каганович. — Публикуйте в газетах решение о снятии Хрущева! — но с публикацией не получилось, так как в редакцию «Правды» и других центральных газет прибыли офицеры Комитета государственной безопасности, которые взяли под контроль все выходящие в печать материалы. Любую информацию в газетах разрешалось печатать после обязательной визы Суслова и Брежнева.

Вернувшись домой, Никита Сергеевич первым делом прошел в кабинет и набрал Булганина.

— Слушаю, — ответил Николай Александрович.

— Это я, Коля! Узнал?

— Узнал, — очень тихо отозвался Булганин.

— Заедешь ко мне?

— Не могу. Я не один, — в этот момент у Булганина дома находились Молотов, Маленков, Каганович и Шепилов, решали, как вести себя завтра на Пленуме.

— Свою кашу варите? — глухо проговорил Хрущев.

Сегодня за Молотовым, Маленковым, Кагановичем, Первухиным, Сабуровым и Шепиловым подали урезанные кортежи машин, отсутствовали автомобили милицейского сопровождения и госохраны. Сократив выездную бунтарям, Серов вдвое увеличил число сотрудников государственной безопасности в местах проживания членов Президиума, правда, за Ворошиловым и Булганиным сопровождение сохранилось, на этом настоял Никита Сергеевич.

За четыре года Хрущев объездил почти всю страну, с каждым областным руководителем имел беседу, величал по имени-отчеству и, воротившись в Москву, никого не оставлял без внимания, звонил, интересовался делами, детьми, поздравлял с праздниками, чем мог, помогал. Такая открытость и доступность всякому импонировала, ведь в бытность Маленкова не было возможности до первого лица достучаться. Берия, тот подчиненных строил, отдавая распоряжения исключительно через заместителей или пользуясь строгими голосами начальников областных Управлений внутренних дел. Своей простотой и бесхитростностью Никита Сергеевич выбивался из кремлевского иконостаса. Одно то, что он пошел против Молотова и Маленкова, не уступал Кагановичу, отпускал замечания Ворошилову, еще больше притягивало к нему уездных начальников, которые рассчитывали на «своего Никиту». С Хрущевым им было понятней, и хотя Первый Секретарь мог под горячую руку снять стружку, накричать, обиды на него не держали. Руководитель партии упрямо завоевывал популярность, и новость о его досрочном освобождении прогремела, как гром среди ясного неба! Не могли секретари обкомов отдать любимого Никиту Сергеевича на растерзание, все как один явились в Москву, все как один встали на защиту.

Пленум открылся в два часа дня. Центральное место, усевшись лицом к залу за отдельный стол, занял Никита Сергеевич. По правую его руку сел Суслов, за ним — Микоян, Брежнев, Фурцева, Аристов и Кириченко. Слева бесцеремонно уселся Молотов, сразу за Молотовым — Маленков, дальше — Булганин, Каганович, Шепилов. Во втором ряду Президиума оказались Жуков, Сабуров, Поспелов, Мухитдинов, Шверник, Первухин.

— Сейчас мы родным членам ЦК доложим ситуацию! — с расстановкой сказал Маленков. Он не сомневался в непререкаемости Президиума, верил в его непогрешимость, тем более что кремлевских заговорщиков было большинство.

— И мы доложим, — без улыбки отозвался Никита Сергеевич.

Из ста двадцати одного члена Центрального Комитета в Свердловском зале Кремля присутствовало сто семнадцать.

— Слово для сообщения имеет Секретарь ЦК Суслов, — объявил Хрущев.

Худой, долговязый, с аккуратно зачесанными на пробор волосами, и ехидной улыбкой, Суслов занял трибуну.

— Позавчера на Президиуме Центрального Комитета товарищ Молотов внезапно предложил председательствовать товарищу Булганину, так как речь-де пойдет о крупных ошибках и недостатках в работе Первого Секретаря ЦК Хрущева Никиты Сергеевича! — начал Суслов.

По залу прокатился недовольный ропот.

— Затем слово взял товарищ Маленков, он выступил с резкими нападками на товарища Хрущева, обвинил его в культе личности, в нарушении принципов коллективного руководства. Маленкова поддержали некоторые другие товарищи, в особенности Молотов и Каганович. Товарищ Каганович заявил, что в Президиуме создалась атмосфера угроз и запугивания, что надо ликвидировать злоупотребления властью со стороны Хрущева, который извращает позицию партии по ряду вопросов. Их поддержали и некоторые другие члены Президиума.

— Кто именно, назовите?! — раздалось из зала.

— Поддержали Ворошилов, Шепилов, Сабуров, Первухин, Молотов, Маленков и Булганин.

— У Булганина позиция грешная! — выкрикнул Полянский.

— Товарищ Каганович резко высказался в адрес Первого Секретаря по вопросам сельского хозяйства, заявив, что успехи в этой области сильно преувеличены.