Царство. 1955–1957 - Александр Струев

— Отлупить надо упрямца! — шутливо выкрикнул Никита Сергеевич.

Булганин еще больше побагровел.

— Чего, говорить отказываешься?! По ушам получишь!

Председатель правительства поднялся и без улыбки произнес:

— Сердечно поздравляю. Счастья вам. За молодых! — одним махом опрокинул фужер с коньяком, вышел из-за стола и направился к выходу. За ним, как по команде, последовали Молотов, Маленков и Каганович. Они ни с кем не попрощались, лишь кивнули напоследок.

— Вы куда? — растерялся Никита Сергеевич.

— Ты, Никита, сам догуливай, увидимся! — напоследок бросил Молотов.

Демонстративный уход, к тому же совместно с Булганиным, ошеломил Хрущева. Такой поступок не укладывался в голову, тамада моментально протрезвел, то легкое опьянение вином, опьянение праздником, головокружительная радость за молодых — все разом улетучилось, но Никита Сергеевич не подал вида, он так же беззаботно кивал головой, подмигивал окружающим, только в выражении серых глаз его притаилось что-то болезненное, напряженное.

Праздник продолжался, бразды правления взял в руки Анастас Иванович Микоян, он шутил, сыпал анекдотами, рассказывал забавные истории, пытаясь вовлечь в разговор и Никиту Сергеевича, кое-как расшевелить его. Наконец заиграла музыка, начались танцы.

— Расстроился, Никита Сергеевич? — усевшись рядом, тихо спросил Микоян.

— Пусть походят, проветрятся! Чуть праздник не сорвали.

— Плохо это, — сказал Микоян.

— Взбрыкнули. Ты, Анастас, не ссы!

— Вчера ко мне Маленков заезжал, спрашивал про новшества в пищевой промышленности, я рассказывал про консервные заводы, про пивные, про мороженое сказал. Слушал внимательно, потом спросил: как с мясом, с молоком обстоит? И вдруг такой вопрос задает: «Ты к Хрущеву как относишься?» — «Хорошо отношусь», — отвечаю. «Не подведет он с сельским хозяйством?» — «Не должен подвести», — говорю. Такой был разговор.

— Прощупывал, значит?

— Получается, щупал.

— Мракобесы!

— А сегодня, смотри, демонстрацию устроили! — обеспокоился Микоян.

— Да хер с ними!

— Как бы не задумали что.

— Чего они могут задумать, обормоты! И, главное, Булганина к себе затянули! — негодовал Хрущев. — У него что, глаз нет? С кем связался?! Мы с Булганиным полжизни вместе, а он у пустышек на поводу пошел!

Анастас Иванович почесал голову:

— Обстановка нехорошая.

— Ну их к лешему! Давай веселиться, ведь день-то какой — свадьба! — Никита Сергеевич разыскал Нину Петровну и повел ее в пляс.

Свадьба гуляла до утра. Никита Сергеевич ушел спать в час ночи, выпил, конечно, подходяще, но неприятное чувство на душе не заглушил. И утром оно не рассеялось, а скорее усилилось.

«Вот сволочи! — переживал Хрущев. — Особенно Булганин, гад!»

Голова раскалывалась.

— Весь праздник испортили! — ворчал Никита Сергеевич. — Так разве друзья поступают?!

Он кое-как привел себя в порядок и спустился вниз, чтобы позавтракать.

— Не искали меня эти умники? — спросил жену Хрущев.

— Нет.

Муж грустно покачал головой. Слабая надежда, что Николай Александрович все-таки позвонит, заедет помириться, в глубине души оставалась. Нина Петровна принесла супругу наваристого куриного бульона.

— Попей, легче станет!

Никита Сергеевич взял кружку с бульоном и начал медленными глотками, чтобы не обжечься, пить.

— Почему они так? — произнесла супруга.

— Не спрашивай! — отрезал отец. — Пойду на реку, идем со мной!

— Пойдем.

— Покупаемся, вода теплая.

— Согласна.

— А молодые встали?

— Спят.

— Безобразие, ведь половина десятого!

— Пусть спят, не придирайся!

После купания Никита Сергеевич с час вздремнул, а потом, так и не дождавшись ни Сережи, ни Лели, отправился на огород. Огород был его слабостью, чего только он здесь не сажал, даже из Бирмы привез разных семян, правда, их высадил в доме на застекленной террасе. И в походе на огород его сопровождала супруга, понимая, что мужу нужна поддержка. На работу Никита Сергеевич собирался ехать после обеда.

На этот раз огород не вызвал у знатока сельского хозяйства ни восторгов, ни разочарований, он без интереса обошел грядки и отправился в дом.

— Лобанов на свадьбу невиданных плодов приволок, манго всяких да папай, недаром он академик, во фруктах понимает. Я запретил их гостям давать, чтобы недоразумений не было, у нас как до нового дорвутся, меры не знают. Давай станем с тобой пробовать?

— Давай! — согласилась Нина Петровна и улыбнулась: — Леня Брежнев вчера так отплясывал, что пиджак порвал! — припомнила она.

— Молодой, что с него взять, кровь бурлит!

— Может, рано ты его из Казахстана в Президиум взял?

— Рано, не рано, а дело сделано, Брежнев в Москве. Пусть лучше он рядом, а не эти недовольные рожи!

— И Шепилов вчера по-быстрому ушел, — припомнила Нина Петровна.

— Ему статьи научные нужно писать, он в университете преподает, профессор.

— А Молотов был зеленый.

— Лучше б синий. От него просто тошно!

— Не простит он тебе Министерство иностранных дел!

— Не нервируй, Нина, не хочу об этом думать! Давай заморские лакомства пробовать — ишь, какая гора! — кивая на неподъемное блюдо, которое водрузили на стол, проговорил Никита Сергеевич.

— А какой хороший тост Леша Аджубей сказал, особенно про нашего Сережу! И Лелечку похвалил, чувственный тост! — сменила тему Нина Петровна.

— Я плохо помню, расстроился из-за Булганина.

В это время в столовой появился Букин.

— Из Кремля звонит Аристов, просит вас к телефону.

— Чего ему-то надо? Забыл, что ль, что у меня свадьба?!

— Извиняется, говорит, дело срочное.

— Какое еще срочное дело?

Хрущев, кряхтя, поднялся:

— Вконец замучили, отдохнуть не дадут! — Никита Сергеевич вышел в соседнюю комнату к телефону.

Нина Петровна приподняла салфетку над хрустальным блюдом и взяла клубничку. Сладкая, правда, не очень крупная ягода уродилась на огороде. Скушав клубничку, хозяйка потянулась за следующей, а индийские и африканские лакомства так и лежали нетронутыми.

— Заседание Президиума ЦК открыли, представляешь?! — громко хлопнув дверью, возмутился Хрущев. — Без меня, без Первого Секретаря!

— Как такое может быть?! — всплеснула руками Нина Петровна.

— Получается, может. Меня требуют. Надо ехать.

— Что же это творится?!

— Молотовские фокусы!

В зале заседаний Президиума Центрального Комитета сидели Молотов, Маленков, Булганин, Ворошилов, Каганович, Микоян, Сабуров, Поспелов, Шепилов, Первухин, Шверник, Фурцева и Аристов. У Леонида Ильича ночью снова случился сердечный приступ — мало того, что на свадьбе он с усердием пил, так еще и плясал как умалишенный.

Через сорок минут Хрущев был в Кремле.

— Что стряслось?! — с порога начал он.

В повестке дня очередного заседания Президиума значился вопрос о праздновании 250-летия города Ленинграда, но заседание это должно было состояться послезавтра — так условились из-за предстоящей хрущевской свадьбы.

— Присаживайтесь, Никита Сергеевич! — менторским тоном проговорил Молотов.

Хрущев направился к своему месту во главу стола.

— В связи с тем, что на заседании пойдет речь о товарище Хрущеве, — продолжал Вячеслав Михайлович, — предлагаю вести заседание председателю Совета министров Булганину. Кто за то, чтобы Булганин был председательствующий?

Молотов, Маленков, Ворошилов, Булганин, Каганович, Шепилов, Сабуров, Первухин и Поспелов подняли руки. Возражал лишь Микоян. Кандидаты в члены Президиума Центрального Комитета в голосовании не участвовали.

— Большинство! — огласил Молотов. — Товарищ Хрущев, освободите место!

Хрущев с нескрываемым раздражением смотрел на Вячеслава Михайловича.

— Не пойму, что происходит?

— Я со своего места буду проводить, — сказал Булганин. — Можете не пересаживаться, товарищ Хрущев.

Никита Сергеевич смерил Булганина негодующим взглядом.

— Предлагаем вам отчитаться о проделанной работе, — срывающимся от волнения голосом продолжал председатель правительства. — Расскажите Президиуму, что вы сделали на посту Первого Секретаря?

— Вы что же, на Съезде не были?! — выпалил Хрущев. — На Съезде партии все итоги подвели!

— Мы не про успехи нашей партии говорим, а про вас персонально! — вступил Молотов.

— Ничего он не сделал! — с места гаркнул Каганович.

— Если вы спрашиваете, что произошло после ХХ Съезда, так это мы на каждом Пленуме обсуждали, вы там присутствовали!

— Да не может он ничего по существу сказать! — грубо продолжал Лазарь Моисеевич.

— Можно мне? — спросил председательствующего Маленков.