Наваждение (СИ) - "Drugogomira"

Чшшшш….

Видеть только её. Только его.

Продолжать. Продолжать. Продолжать!

Ждать её и дождаться. Биться в агонии.

Срываться.

Взмывать.

Обретать.

Keep your breath on me / And keep, keep, keep going / ‘Til my body is freeKeep your eyes on me / And keep, keep, keep going / ‘Til I’m the last thing you seeKeep your touch on my skin / And keep, keep, keep going / Keep, keep, keep going… Oh, you’re taking me down / Haunting my dreamsI’m at the end of the world with youYou’re taking me on / Haunting my heartI’m at the end of the world with you

Стрелки наручных часов близятся к четырём утра. Телефоны давно замолкли, никто больше не ломится в дверь. Оба не спят, сон – непозволительная роскошь, они не могут его себе разрешить. Уснуть хотя бы на час, до рассвета – значит, потерять только их время.

Положив голову на его грудь, Ксюша вслушивается в глухой аритмичный стук сердца; обняв левой рукой, запустив кисть под ребра, прижимается крепко: просто не может отпустить, отказывается верить, что настанет минута, когда ей придется это сделать.

Он её – дольше вечности, так было и так будет, он в ней пророс и рассеялся, поселился в каждой клеточке, в самом черном углу души, в сердцевине; стал её шепотом, её вектором, маяком. И за это она ему всю себя отдаст. Ему не надо в подтверждение пустых слов, он всё давно увидел в её широко распахнутых глазах.

В голову лезут дичайшие мысли, она цепляется за них и раскручивает, а через десять минут уже молится кому-то там свыше, чтоб сбылось. Пусть он оставит ей частичку себя. Она выносит эту частичку, отдаст малышу всю свою ту любовь, что не досталась ему. Никто не догадается… Всем соврет! Безумные – мысли, которые никогда не посещали её с Ваней. Странные, смешные в своей нелепости, но они греют: внутри разливается тепло и ужасно хочется плакать. Она еле держится, если честно. Но второй раз за пару часов заливать ему грудь слезами – это уже чересчур. При нём она будет сильной.

— Ты не помнишь, но когда-то ты сказал мне, что ни тебе, ни мне это не поможет, — шепчет Ксюша задумчиво, — Зря я тебя тогда послушала…

Юра ловит эти последние часы с ней, этот проклятый день пришел; не способен думать ни о чем другом, мысли о разлуке сжирают его, понимание, что через три дня она выйдет замуж за другого человека, сводит с ума; он не в силах разомкнуть объятья и её отпустить.

— Тогда мы были совсем другими…

Бдительность утеряна, слова срываются с языка прежде, чем он успевает должным образом их взвесить. Он не в состоянии что-либо сейчас взвешивать: меньше, чем через 20 часов её у него отберут!

В вязкой, липкой, переставшей нарушаться даже шепотом дыхания тишине звучит её потерянное:

— Что…?

Комментарий к Глава 27.2 // Полюса. Северный и Южный ❤️

Татуировка:

https://pix-feed.com/wp-content/uploads/2018/09/1ffe144c2ac758fb5b9979f785606c8f.jpg

В эпиграфе: Земфира – Мечтой

Музыка в тексте: 1. Ruelle – Deep End (Омут)

https://music.youtube.com/watch?v=hvlDjqdwc2Y&list=RDAMVMhvlDjqdwc2Y

Хороший перевод песни: https://lyricstranslate.com/ru/deep-end-омут.html

2. JPLND – The End

https://music.youtube.com/watch?v=GzKNMFJjtE8&feature=share

[перевод мой]:

Продолжай опалять дыханием… Продолжай, пока я не взмою ввысь свободной птицей.

Продолжай всматриваться в меня. Продолжай до тех пор, пока я не стану последним, что ты перед собой увидишь.

Продолжай касаться моей кожи. Не останавливайся! Продолжай…

Ты сводишь меня с ума! Преследуешь во снах!

С тобой я оказываюсь на краю света…

Ты борешься со мной, тревожишь моё сердце!

С тобой я оказываюсь на краю света…

А также – отсылки к «Постучись в мою дверь», к роману «Дом, в котором»

====== Глава 28.1 // Прощай ======

Комментарий к Глава 28.1 // Прощай

Мы оторвались от края Земли и прыгнули вниз.Мы обещали друг друга спасти и не смогли…Только не злись…

29 июля

«Ты когда-нибудь научишься следить за своим языком!?»

— Что…? — голос потерянный, убитый, очень тихий, такой, словно он только что сообщил ей о смертельном диагнозе. Своём. — Значит… Значит, ты… Выходит, ты всё помнишь?

Юра чувствует, как от её расслабленности не осталось и следа, ощущает, как напряглись все до одной её мышцы, слышит пронзительный звон её нервов. Юра вдыхает и выдыхает – шумно, рвано. Крепче сжимает её в объятиях и молчит, окунаясь в свою жестокую реальность.

В этом «Что…?» гораздо, гораздо больше боли, чем он мог ожидать. Это «Что…?» возвращает его к самому началу, к азбуке, азам, сигнальными огнями указывает на то, что именно он сейчас натворил.

Все рухнуло в тартарары, к чертям собачьим полетело! Он нарушил все свои обещания, похерил всю свою работу, перечеркнул все свои представления о морали, забил на этику с её главным принципом «не навреди»; пренебрёг данным Федотову словом, пересёк все возможные границы, подтолкнул её к измене, пусть и не любимому человеку – но сам факт! Не смог себя остановить, не смог перебороть – понимая, что через три дня сядет в самолет, что исчезнет из её жизни, схватил за руку и шагнул в пропасть вместе. Клялся себе падать на камни в одиночестве – и потащил за собой! А через четыре – она выйдет замуж, и это очевидно, как то, что вот-вот взойдет солнце. Федотов – кремень, не пробиваемый, глухой, слепой! У старика нет сердца, он не оставил ей выхода! И понимая всю безысходность её положения, он её столкнул… Сам! Вот этими руками всё сделал!

То, что несколько часов назад ему, поддавшемуся собственной слабости, показалось правильным, сейчас, когда он слышит её убитое: «Что…?», слышит эту боль, воспринимается, как страшная ошибка. По отношению к Ксюше он поступил как последний мудак. Дал понять, заставил её поверить в свою нужность.

Чтобы тут же этого необходимого каждому как кислород ощущения лишить. Тут же! Увольняясь через несколько часов. Садясь на чёртов самолёт. Добровольно отпуская и, возможно, тем самым предавая. После всего случившегося заставляя её чувствовать себя так, словно он отказывается от неё.

Его клятвам и данным обещаниям грош цена в базарный день. Они не стоят ничего. А себя – себя он просто презирает.

Врач готов отказаться от Штатов, от карьеры, от сейчас кажущегося уже очень условно лучшего будущего, готов принять предложение Федотова, чтобы остаться с ней, но – нужно смотреть в глаза суровой действительности: эта жертва ничем им не поможет. Лишь усугубит ситуацию. Быть поблизости и при этом быть не в состоянии находиться рядом. Наблюдать за жизнью другого со стороны, не имея возможности приблизиться. Встречаться украдкой, чувствуя себя преступниками, опасаясь быть пойманными с поличным, постоянно борясь с чувством вины. Существовать.

Так какая разница, помнит он или не помнит – всё рухнуло! Да, помнит! И что!? Что это меняет сейчас? Вот сейчас, когда самое страшное, что можно было натворить, он уже натворил!? Когда небеса разверзлись?

— Ксюша, если бы я сразу показал тебе, что помню, ты бы меня к себе из гордости на километр не подпустила, — «И это – чистая правда», — Я бы ничего не смог сделать.

Впервые слова даются Юре с огромным трудом. Он чувствует: в её глазах его эта правда не оправдает, его самого – не спасет. Тут уже и спасать некого. Но врать ей снова, пытаясь выкрутиться, он больше не станет: её доверие, как выяснилось за этот месяц, не имеет цены.

«Что!? Какой бред! Это же бред!!! Если бы ты сказал, всё было бы иначе!!!»

Отчаяние! Она тонет в захлестывающем её отчаянии! Не может поверить в то, что сейчас слышит! Не успевает за галопом собственных мыслей! Весь этот месяц у неё, оказывается, был чертов шанс – тот самый, единственный, но он действительно был! Знай она, что Юра помнит, разве бы так тупила? Разве бы вела себя, как монашка, как школьница? Ломала бы разве голову над тем, как себя перед ним ставить? Использовала бы любой удобный случай, чтобы от него сбежать подальше? Продолжала бы свои бесплодные поиски ответа на опостылевший вопрос, нужна ли ей эта свадьба, готова ли она? Так бы важен ей оставался этот гребаный отель? Так бы по-прежнему принципиально оставалось доказать отцу, что он вырастил достойную себе смену?