Наваждение (СИ) - "Drugogomira"

Бросив в зеркало короткий взгляд, не найдя встречного, Ксюша медленно развернулась к врачу, но успела увидеть перед собой лишь ткань темно-серой футболки. Стремительно оказавшись от девушки по правую руку, Юра включил кран, настроил температуру.

— Нет, давайте боком к раковине, спиной ко мне. Так удобнее.

Теперь она не видит его совсем. Покорно наклоняет голову и пряди волос падают, скрывая лицо. Наконец-то можно разрешить себе жмуриться и кусать губу! Можно закрыть глаза и отдаться ощущениям, совершенно не контролируя выражение, мышцы, воображение. Она тонет и отказывается всплывать на поверхность за спасительным глотком воздуха. Пусть завтра не наступит… Пожалуйста! Она готова продать душу дьяволу за эту возможность. Пусть время остановится!

Огонь разливается в жилах, тьма поглощает, подавляет дух. Тьма сомкнулась вокруг… Её мира больше нет… Её больше нет.

Like blood in my veins / Darkness is sinking / Darkness is sinking me

Commanding my soul / I am under the surface

Where the blackness burns beneath

Слегка оттягивая воротник рубашки, Юра заправляет за него полотенце – видимо, чтобы не намочить ткань, ведь вода потечет по спине. Так девушка думает, точнее, пытается думать: голова отяжелела, и вместо мозга там давно уже комок ваты. Вода и впрямь течет по позвонкам за шиворот, и лён тут же начинает липнуть к телу. Круговыми движениями врач тщательно наносит мыло, не пропуская ни одного самого маленького и незначительного участка, отжатым влажным полотенцем промакивает, промывает чистой водой и вновь промакивает. Он не совершает ни одного лишнего касания, но перед её мысленным взором снова сон недельной давности, где его прикосновения окрашивают ее серый мир в яркие краски, где нет ничего – лишь он и она, где она ощущает себя высшей ценностью, где не видит его лица.

«Ты замуж выходишь, Ксюша… Помнишь?»

Не помнит. Ничего она не помнит. Всё как в дурмане, в молоке, всё плывет и растворяется под его касаниями. Пуговица на планке рубашки врезается в ладонь с такой силой, что как пить дать останется след. Расстегнуть их, оставшиеся, – одну, вторую, третью… Она в трансе, она и впрямь хочет это сделать, но пальцы онемели и не слушаются.

«Пожалуйста, скажи что-нибудь…»

Тонким слоем мази Юра покрывает кожу, пальцы скользят по спине без усилия, осторожно… С секунды на секунду он закончит, а она так и стоит, не в силах шелохнуться, сжимая в кулаке края рубашки.

По телу бежит ток. Затягивает, затягивает, не вздохнуть! Выбиваясь из сил, уходит на глубину, погибает…

I’m slipping into the deep end / I’m in over my head / I can’t catch my breath

I’m slipping into the deep end / Feel the current within

I can’t help but give in

Ей нужен спасательный круг! Пальцы с силой вцепляются в холодный мрамор раковины. Воздуха нет совсем… Его просто нет. Сейчас вокруг неё – вода. Голова кружится, она вот-вот рухнет. Он сделал чертову свою работу и уйдет сейчас, там Рита, и…

Она обессилена. Она сдается.

«Я сдаюсь…»

— Юрий Сергеевич…

.

.

.

Пытка, на которую врач себя подписал, под этим взглядом не в состоянии больше сопротивляться собственному желанию увидеть её истинные чувства, оказалась для него самого совершенно невыносима! Он думал, что приблизительно знает, что его ждет, когда ей это предлагал. Потрясающая наивность! Нет, как в очередной раз с удовольствием показывает ему жизнь, он не знает ровным счетом ни черта!

Раз ты такой умник, семь тебе кругов ада и восьмой ­– в качестве бонуса за железное терпение.

Он и пяти минут не выдержал. Побег из ванны в комнату за влажными салфетками и мазью – лишь предлог для короткой передышки! Там, посреди люкса, Юра стоял, вцепившись пальцами в волосы, пытаясь перевести дух и немного прийти в себя.

Второй раз уже не сбежишь. Пальцы дрожат, дозированно подаваемый в легкие кислород обжигает, каждое прикосновение к её коже – как удар электрошокером. Язык онемел, к нёбу прирос, засох и отвалился: врач не в силах и слова произнести, не может задать свой вопрос. Но ему и не надо его задавать: достаточно мельком увидеть выражение её лица, увидеть, как побелели костяшки вцепившихся в раковину пальцев. Если они сейчас пересекутся взглядами в зеркале, мир просто возьмет – и исчезнет, ухнет в тартарары. И он смотрит куда угодно, вцепился глазами в проявляющийся рисунок и разглядывает его, лишь бы удержаться в этой реальности. Перед затуманенным взором – акварельная татуировка в виде веточки в пышном дымчатом цвету. Юра такой техники и не видел никогда. Крылья её лопаток взлетают и опускаются… Он не может больше себе противостоять! Все кончится плохо, очень плохо! Прямо сейчас и кончится…

.

.

.

«Я сдаюсь…»

— Юрий Сергеевич.., — голос дрожит и кажется ей самой совершенно чужим и далеким. Неведомая сила толкает её продолжать, вопреки здравому смыслу, который подсказывает ей очевидный ответ – «нет».

«Не говори ничего, я тебя прошу… Скажи…»

— Я всё никак не соберусь с духом, чтобы сказать Вам…

«Не надо…»

«Да что ж это такое!? Почему так сложно!?»

Резко вскинув голову, Ксения смотрит на врача в отражении зеркала – и видит, наконец, его лицо. Линия его рта становится тоньше, взгляд под густыми ресницами темнеет буквально на глазах, на безоблачное небо стремительно набегают грозовые тучи, затягивая радужку. В них начинается шторм – и её в этом шторме швыряет туда-сюда, как щепку.

«Просто скажи ему «Спасибо Вам за всё» и всё!»

— Вы… Юра.., — «Ну давай же!!! Господи!!!» — Ты мне не посторонний… Совсем нет.

Вот он – конец. Встреча с дном его бездны.В свободном полете со всей дури прямо на камни. Неминуемо, неизбежно, ожидаемо – насмерть.

Она не в силах выдержать этот изменившийся в одно мгновение взгляд. Этот пронзительный взгляд. Этот прошибающий до самых костей взгляд, шпарящий взгляд. Безумие… Безумие в рыхлой тишине! Ресницы смыкаются, прерывая зрительный контакт, эту нестерпимую пытку. Она захлебывается в собственных чувствах, глотает воздух пересохшим горлом, в ушах стоит невыносимый шум.

Ничего не происходит!

Зачем она ему сказала!? Неужели полегчало теперь!? Нет, не полегчало! Сердце сорвалось вниз и, шмякнувшись оземь, с глухим треском раскололось, превратилось в груду острых черепков. «Или у него есть на это веские причины», — звучит в голове Юлькин голос.

Горячие слезы подступают, предательски блестя, беззвучные рыдания душат, разрывают гортань; плечи вздрагивают, начинают бесконтрольно трястись; волосы вновь падают на лицо, скрывая хотя бы соленую воду на ресницах. Напряжение, висящее в воздухе, невыносимо, она уже совсем ничего перед собой не видит, но чувствует: Юра стоит прямой, как стрела, в десяти сантиметрах – и не двигается. Да что же это!? Что с ней происходит!? Пусть уйдет! Пусть проваливает к своей Рите!

— Это… Это всё, что я х-хотела т-тебе сказ…

— Ксения… Ксюша…

«Я больше не могу…»

Ладони ложатся на плечи, без усилия разворачивая к себе. Мгновение – и кольцо сильных рук смыкается на спине, и вот она уже рыдает, уткнувшись носом в его плечо, прислушиваясь к бешеному биению соседнего сердца.

У него не осталось никаких физических сил себе противостоять, не осталось психических: он все их потратил – в этой бесполезной, бесплодной, никчемной борьбе со своей моралью и принципами, представлениями о долге, о том, что правильно, заведомо зная, что проиграет не только бой, что проиграет войну.

— Не плачь. Пожалуйста.

Губы касаются макушки. Её волосы пахнут морем и солнцем, она трясется в его руках, всхлипывая, а он – он давно уже всё. Вечность как умер. Его больше нет. Разбился о свои камни, стоило увидеть, как она вцепилась пальцами в раковину, стоило услышать это ее выдранное из самого потаенного уголка души «Юра», это «Ты мне не посторонний». Он знал, что разобьется, иначе не могло быть. Сам себе подписал приговор. А ей?

И ей подписал – только что, прижав к сердцу. Предпочтя объятия холодности. Между признанием и глухим молчанием выбрав молчаливое признание. Её реакция на его ступор окончательно лишила врача остатков уверенности в правильности принятого решения не показывать ей собственных чувств. Он больше не понимает, что для неё лучше. А может… А может, лучше – жить с осознанием, что это было взаимно, чем в убеждении, что никогда не была ему нужна. Это неправда. Нужна! Нужна сейчас и будет нужна. Может быть, однажды она ему позвонит и скажет, что отсудила половину совместно нажитого; может, однажды они найдутся, вновь встретятся где-то, в нью-йоркском клубе у барной стойки, и…