Наваждение (СИ) - "Drugogomira"

Она же влюбилась, как девочка! Когда ты влюблена ­– всё остальное теряет значение, становясь второстепенным! Ты готова от всего ради человека, ради возможности быть с ним, отказаться! От всего!

Говорит – не подпустила бы из гордости за километр? По первой, возможно, да… Вполне возможно! Но потом! Она же помнит, как быстро начала сходить с ума, как стремительно потускнело и отошло на второй план всё остальное! Как четко она увидела, наконец, разницу в отношении каждого из них к себе; как поняла, как может быть и как – не должно! Как протрезвела, поняв, что от прежней любви ничего не осталось.

Она бы пошла и расставила над i все точки, не теряла бы драгоценное время на рассусоливания! Не вела бы себя, как мямля, не тянула резину! Она бы успела! И сейчас была бы свободна! Они могли бы хотя бы попробовать! У них был этот шанс!

В её праведном негодовании Ксению упорно стороной обходит мысль о том, что, возможно, ему и не интересно тогда всё это было; что, как правило, чувства рождаются и вызревают со временем; что, прибеги она к нему выяснять отношения сразу же или, допустим, спустя неделю, он бы, вполне вероятно, подчеркнуто вежливо её осадил. Девушкой такой вариант развития событий и не рассматривается даже. Ведь с ней-то всё иначе было! Её-то по голове просто-таки мгновенно огрело!

Уверовала в его амнезию, а он, оказывается, на память не жалуется!

Резко отстранившись, сев в постели, Ксюша запустила пальцы в волосы, а подняв голову, больше уже на врача не смотрела – уставилась в окно.

— Ничего бы не смог? То есть, хочешь сказать, ради меня старался? — в упавшем голосе сквозит сарказм, голос дрожит и срывается. — Так, что ли?

«Какая разница? Всё похерено… Да, ради тебя»

— В общем и целом, — она полминуты как не согревает его, а он уже ощущает, как внутри что-то без её тепла потихоньку умирает. Желание, наплевав на всё, как можно скорее вновь загрести её в охапку, прижать к себе крепче, нарастает с каждой секундой, его еле возможно терпеть, но врач медлит, напоминая себе о необходимости дать ей высказаться, о необходимости уважать её чувства, — Довольно быстро стало понятно, что с тобой происходит, я решил попытаться тебя вытащить, но сначала нужно было заслужить твое доверие и…

— Доверие!? — воскликнула девушка, переводя на него горящий, гневный взгляд, — Ты серьезно!? Ты месяц мне голову морочил! Месяц! Всё помнил, а из меня делал дуру, пока я с ума сходила! Я и чувствовала себя дурой! — не в силах больше спокойно сидеть на месте, Ксюша вскочила с кровати и, накинув на голое тело валяющуюся на полу рубашку, развернулась к врачу, — «Нет, Ксения, не думаю. Я живу на работе. Я бы запомнил, память на лица у меня неплохая», — передразнила она его в сердцах, припоминая их первый разговор в медкабинете. — А нет, погоди, вот это получше! «И где же обитают мои копии? В «Пропаганде»? Звучит как название кафе для сотрудников желтой прессы». А!? Как тебе!?

Юра через силу улыбнулся одними уголками губ, пытаясь этой кривой ухмылкой хоть на градус снизить накал:

— Похоже…

Ксения изобразила очень живо, очень правдоподобно. Да, именно так он и говорил. Этими словами, в этих самых интонациях. Она помнит всё. Вообще всё… Насколько же на самом деле она была задета его поведением, если спустя месяц без труда выуживает на свет Божий точные цитаты? Он тоже может – с легкостью может вспомнить сейчас её реакции: первый раз Ксюша закинула удочку на осмотре в медкабинете: «всю дорогу» страшно смущалась, краснела, бледнела, а в его легенду о том, что он де живет на работе, ему некогда шляться по клубам, кажется, не поверила. В ее голосе он тогда уловил нотки сарказма: «Значит, это был Ваш брат-близнец», — процедила она сквозь зубы и – закрылась. А вот после пассажа о кафе для сотрудников желтой прессы она поставила на нем жирный крест, это точно. В тот день Юра узнал, как в её телефоне записан – «Склеротик». Даже обижаться было не за что. Уже тогда по ряду признаков он мог бы догадаться о масштабах бедствия, но на тот момент ему было выгоднее притвориться склеротиком перед ней и слепым – перед собой. Впрочем, почему притвориться? Весь этот месяц врач и был слеп.

Её глаза полыхали. Он не мог оторвать от девушки взгляд. Осознание, что та их ситуация могла приобрести для неё такое значение так немыслимо скоро, настигало медленно, но неумолимо. Да, их клубная история стала весомой и для него самого, но с течением времени стала, поначалу он редко об этом думал, все мысли были отданы работе. Всё изменилось спустя время. Перевернулось вверх дном. Гораздо позже он взглянул на события семимесячной давности под другим углом и осознал весь масштаб личной катастрофы.

Как погасить сейчас этот пожар, что еще ей сказать в свое оправдание, врач не знал. Он никогда ни перед кем не оправдывался – не умел, считал, что это выше его достоинства. Он сказал ей правду, что еще он может сказать, кроме: «Похоже», что?

— Похоже!? — взвилась Ксюша, — Ты опять издеваешься, да? Ты всё это время игрался со мной! Чем ты лучше его!? Ответь!

«Игрался!?С тобой я не игрался и не играюсь! Неужели ты этого не видишь!?»

Игрался, значит…

Злится ли он на неё? Нет – это другое. Злиться на Ксению за её эмоции Юра не может: по мере того, как она выплескивает их на него, попутно расшифровывая, эта внезапно бурная реакция становится ему всё понятнее. Злости нет, но внутри удивление от только что услышанного смешивается с обидой, образуя очень странный, едкий, отвратительно горький на вкус коктейль.

— Игрался? — переспрашивает врач на всякий случай, вслед за ней поднимаясь с кровати и одной рукой шаря по полу в поисках одежды, — «Может быть, мне показалось? Она наверняка не так выразилась…» — Ксения, ты серьезно? У меня что, на лице всё это время было написано: «А теперь давайте с Вами поиграемся, госпожа Завгородняя»? Полмесяца от меня бегала ты, а игрался – я?

Да, он переводит стрелки, поступает нечестно, но черт возьми, это – перебор! Когда и что он за эти 28 дней сделал не так, чтобы выслушивать сейчас от неё такое? Пусть объяснит! Да, он не признался, что помнит, но у него на это всё же были веские причины, он и предположить тогда не мог, что ситуация полугодовой давности может что-то большее для неё значить ­– в их первую встречу оба были хорошо подшофе, Ксения даже пощечину ему забыла влепить за его борзость, а стоило бы. Его всякие мысли за этот месяц одолевали, но уж точно ему в голову ни разу не пришла мысль о том, а не поиграться ли с ней. Ни к кому в своей жизни он не относился с такой серьезностью, как к ней!

Внезапно еще одним копьем пронзает страшное, болезненное осознание.

«Может, ты думаешь, что вот сейчас я тоже с тобой «поигрался»?»

…

«Ты и впрямь так думаешь…?»

Перекрыло кислород и кто-то словно камаз кирпича в опустевшее нутро отсыпал, ему уже не вздохнуть. Засыпало там всё к чертям, забило камнями.

«Полмесяца!? Да что ты знаешь о причинах?»

—Я от себя бегала!

Ксюше хочется кричать в голос. И если бы не предрассветный час, она бы, наверное, кричала. Но вокруг спят. Он её не понимает! Не слышит, что она пытается до него донести! Мистер Дарси, считывая состояние хозяйки, мечется по клетке, не соображая, куда себя деть, как не соображает и она сама, — Я не знала, что с собой делать вообще, как удержать себя от тебя подальше! Всё могло бы быть иначе! Если бы ты как-то дал мне понять! Я выкинуть ту ситуацию из головы всё это время не могла! Я бы нашла в себе эти силы, смелее бы была! Не было бы свадьбы, я бы всё отменила, мне достаточно было поверить! Всё, что мне нужно было – чуть больше уверенности в себе и в тебе! Ты же пошел тогда за мной почему-то? Почему!? Не от скуки же!? Я же помню, видела, как ты там баб направо и налево отшивал! А теперь поздно, Юра! Поздно, и всё – благодаря твоему потрясающему актерскому таланту! Понимаешь!?

«Неужели и правда не понимаешь!?»

Она не в состоянии считать сейчас эмоции врача. Как донести до него, закрывшегося, что она чувствует? У них всё могло быть! Вообще всё! Они могли бы быть счастливы! Она бы, может, от всего отказалась, она бы выбрала, она бы за ним в Штаты уехала! Если бы позвал… А теперь… Слишком поздно! О чем-то думать слишком поздно! Поздно!!!