Наваждение (СИ) - "Drugogomira"

Юра понимает, он понимает всё, что она пытается до него донести. Смог бы он и дальше увещевать себя, смог бы продолжать цепляться, как за спасательный круг, за вопросы о морали и этике, смог бы сдержать данное Федотову слово, заяви она ему намерения, скажем, посреди июля? Вспоминая свое шаткое уже спустя две полных недели работы здесь состояние, врач в этом не уверен. Уже тогда его сильно штормило, он где-то находил силы держаться, думал об отъезде, – но стоило лишь заподозрить, что его чувства могут быть взаимны, как его выдержке пришел конец. Кабзда, словами Серёги. Если бы он уже тогда осознал, что в ней живет что-то, помимо чертова незакрытого гештальта… Что бы было? Смог бы?

Не думает.

Есть одно «но»: Ксения бы так себя не вела. Он изучил её достаточно хорошо, чтобы уверенно сказать, как всё было бы на самом деле. Почему говорить – так тяжело? Почему говорить правду – тяжело особенно? Почему, зачем именно сейчас нужно её говорить?

Может, и хорошо, что именно сейчас – знание всё же лучше незнания, кто бы что не утверждал. Выскажут друг другу всё – на дорожку. Поймут, у кого что болело. Вот он, оказывается, с ней «игрался», «делал из неё дуру», он – ничем не лучше её мудака. Проживут, перемолят себя, перемолят в себе, а со временем – кто знает? – может быть даже отпустят… Может быть.

— Ты сейчас так думаешь…, — вздыхает врач. Одежда найдена; она жмется к окну, смотрит на него затравленным взглядом. Желание подойти близко, немедленно прекратить эту пытку, доказать ей, что он с ней не «игрался», непреодолимо, но девушка слилась со стеной и весь вид ее кричит: «Не трогай меня». Хорошо. Он не будет. — Но было бы по-другому. Ты бы просто закрылась из уязвленного самолюбия, думаю, я сильно тебя тогда задел. Ты бы не приблизилась на расстояние пушечного выстрела, Ксения. Ты бы к себе не подпустила, я бы тебя не узнал, ты бы меня не узнала – и… И не было бы вот этого всего… Может, и стоило… Никто не мог предположить…

«И не было бы вот этого всего? Может, и стоило!?»

— Ты…, — Ксюша запинается, не в силах озвучить свое предположение вслух. Он сам научил её слышать и слушать свой внутренний голос и облекать его шепот в слова. А её внутренний голос сейчас не шепчет – он просто вопит! И она не может удержать эти истошные вопли внутри! — Ты – жалеешь?

Это третий удар от него. Уже третий, но по своему эффекту он сравним с первыми двумя, если их не превосходит. Мало того, что Юра с самого начала лапшу ей на уши вешал; мало того, что продолжает свято верить в свою правоту, думая, что знает её лучше неё самой, полагая, что способен предсказать её поведение – он жалеет о случившемся! Жалеет! Когда она так ясно дала ему понять, что сама не пожалеет ни о чем, когда просила его не жалеть! Выходит, он этого не хотел!? Она просто его спровоцировала, и в этот раз он не смог устоять!? «Ксюша, ты будешь об этом жалеть…». Он не хотел… И тогда не хотел… Он же её предупредил! А она – просто на него повесилась. Второй раз! Добилась своего… Повела себя с ним, как… Как…

«Господи, что я за дура!?»

«Жалею? Да! Нет…»

Ксения загнала его в угол. Как ответить на этот вопрос, Юра не понимает. Ответа нет. Глядя на неё в этом состоянии сейчас, он жалеет о совершённом безмерно, но в тот момент и после он не жалел ни о чем. Еще полчаса назад, крепко прижимая её к себе, он думал о том, что сегодня её у него отберут, но что всё же правильно было дать ей понять, что она ему нужна – ради её веры в себя, ради силы, ради призрачного будущего, в котором они могли бы друг друга найти. А потом всё в одночасье рухнуло в пропасть, и он протрезвел, понял, что именно натворил.

«Только что обещал себе говорить ей правду. Говори…»

— Ксюша, нет! Ты не так меня поняла, — «Куда спрятаться от этих глаз!?» — Да, я жалею – о том, что в твоей ситуации провожу тебя ещё и через это. Меньше всего я хотел причинить тебе боль, — врач не знает, какие слова найти, что выразить то, что творится в его душе, в голове; не знает, куда себя деть. Не сидится, не стоится! Невозможно себя с места сдвинуть – её вид, пустота в её глазах его парализуют!

Ксюша слышит только нестерпимый звон в ушах. Она не верит ему. Это просто слова, попытка увильнуть от однозначного ответа – «да» или «нет». Это просто слова, набор звуков, они не значат ничего, значат поступки. Весь этот месяц все до одного его поступки кричали о том, что он не хотел, чтобы этим кончилось, а она оглохла на оба уха.

— Ты жалеешь, — прикрывая глаза, прерывая зрительный контакт, произносит девушка.

— Ксюша, послушай…, — невыносимо смотреть на неё и ничего не делать! Невозможно держать лицо, контролировать голос, не показывать, насколько глубоко ранит его этот разговор. Рана – чудовищна, смертельна! Довольно! Хватит! Он просто сейчас на все наплюет, на все её личные границы, свои принципы, на всё вообще – загребет её в охапку и пусть попробует ещё раз повторить, что он жалеет! — Давай я попробую еще раз об…

— Знаешь…, — она вдруг срывается из своего угла в сторону двери, обходя его за несколько метров, широко распахивает её и замирает с опущенной головой, — Там тебя Рита, вообще-то, ждала. В твоем номере. Вот уж с кем тебе не придётся ни о чем жалеть! Ей же от тебя ничего и не надо, так, время приятно провести… Вот и иди к ней. Думаю, телефон тебе она обрывала. Но ты проверь, конечно…

«Что!? Рита? При чем тут Рита!? Что ты знаешь…?»

Голос глухой. Больной. Она стоит – прямая как стрела, прячет взгляд. Захлопнулась, окружила себя километровой стеной, вновь свернулась клубком, выпустила наружу все до одной свои иголки. «Не подходи!». И наглядно показывает ему, что их последний разговор – окончен.

— Ксения! При чем тут Рита!? Я…

Не дает договорить. Не желает больше слушать. Видеть. А может – и знать.

— Иди, Юр. Или я сама куда-нибудь пойду. И… Желаю тебе ни о чем не жалеть в твоей новой жизни.

...Во мне всё еще бьется оно – детское сердце. ЕмуБольно и тесно.

«Прощай…»

.

.

.

Ксюша не знает, куда он пошел. Не к себе. Выйдя в дверь, повернул в обратную от своего номера сторону, налево. И ладно. И всё равно. И пусть идёт, куда хочет! Да пусть бы и к себе, а там пусть – она! Пусть проваливает!!!

«Не уходи…»

Даже слёз – и тех нет. Кажется, за последние недели она истратила годовую норму… На него! И теперь внутри пустота. И трясёт. Руки трясутся, подбородок трясется, вся она – трясётся, вся она – один звенящий нерв, перетянутая гитарная струна, готовая вот-вот лопнуть тетива, тонкая нить паутины на штормовом ветру. Выроненная из чужих рук фарфоровая чашка, которая обязательно достигнет своей земли.

Боль нестерпима. Нужно куда-то деться, где-то затеряться, исчезнуть, сгинуть, раствориться, порваться, разбиться вдребезги, рассеяться пеплом по ветру. Прямо сейчас!

...Я разберусь в прошлогодних стихах и выброшу вон,Я потеряюсь на несколько дней и не вернусь!Новая жизнь. Новая жизнь…

Новая жизнь без него.

Началась.

05:23 Кому: Папа: Пап, у меня сегодня день без телефона. Буду в городе, вернусь как вернусь. Телефон оставляю. Не волнуйся. Скажи маме.

Рита спала плохо, очень плохо спала. Очень.

Она их слышала.

Накануне управляющая устроила этой мелкой представление, чтобы та унялась уже, наконец. А потому что нечего было с таким вызовом пялиться!

Она пришла под предлогом принести извинения за свое поведение и предложить отметить его грядущий последний рабочий день бутылочкой вина. Врач всё не открывал, «Ксения Борисовна», как назло, вышла в коридор, заметила её и, прислонившись к стенке, замерла в ожидании дальнейшего развития событий. Рита и так планировала воспользоваться универсальной ключ-картой, а эта своим появлением просто не оставила ей никакого выбора! Проблема одна: когда дверь открывают с помощью ключ-карты, замок издает характерный громкий звук, а когда открывают изнутри, никаких звуков, кроме тихого, щелкающего, нет вообще. И уж конечно Ксения сообразит, что к чему.