Наваждение (СИ) - "Drugogomira"

— Ксюша… Не…

Девушка «стекает» со столешницы прямо в его руки, горячо, прерывисто выдыхает в шею, опаляет дыханием ухо; он вжимается в неё всем телом, впечатывает в холодную стену, перехватывая хрупкие запястья за спиной. Полы рубашки заворачиваются, открывая затуманенному взору невесомое сетчатое бельё. Фактически прозрачное: на её нежной груди оно существует номинально. Какой поразительный контраст между фактурой ткани этого белья и бархатом ее кожи! Ткань кажется ему грубой издёвкой на фоне…

Избавить…

— Знаешь, ты сейчас напоминаешь мне Мака из «Дома».., — шепчет Ксения прямо в его губы, запуская теплые, ласковые ладони под футболку. Его разум, точнее, то жалкое, что от него осталось, умоляет остановиться здесь и сейчас, но нутро громко протестует, заглушая эти уже еле слышные мольбы.

— Что..? — Македонский? Из памяти с огромным усилием выуживаются отрывки книги, что он знает наизусть. Отрывки с участием светловолосого, веснушчатого, молчаливого, истязающего себя за единственный, случайно совершенный грех парня – предстающего в Изнанке наружности со сломанными крыльями и ржавым ошейником на шее. Когда-то он поклялся сам себе больше не творить чудес. «Все обещания нарушаются рано или поздно, как нарушил свое обещание Македонский».., — сознание плывет, остатки воли покидают врача, ухо с трудом улавливает её слова:

— Ты, так же, как и он, выбиваясь из сил, сдерживаешь спрятанного здесь, – её тёплая ладонь ложится на грудь, – огненного Дракона. Отпусти…

.

.

.

Он не помнит, как они оказались в комнате, последнее, что помнит – обжигающее «Отпусти…» шепотом в губы. Они по дороге что-то сшибли, торшер. Весь путь проделан наощупь. Нет больше ничего… Растаяло, уплыло, рассеялось. Он рассеялся в ней, растворился.

Она не помнит, как разрывались телефоны, как на ходу летела одежда, падения на кровать; помнит – голубую каемку вокруг почерневших глаз, сильные, жилистые руки вокруг талии, на спине; скользящую по внутренней поверхности бедра и с усилием сжимающую его у самой линии белья сухую горячую ладонь. Опаляющий шепот в ухо, раскалённую кожу, жгучие поцелуи, сантиметр за сантиметром, от губ через шею, по ключицам и груди – к животу. Помнит, как она всё еще не могла поверить, что это происходит наяву, взаправду, что это в Юриных руках она бьется, под Юриными губами её кровь превращается в лаву и выжигает вены, что это Юрины пальцы – там! Помнит, как её уносило волной безумия, как плыло сознание, кружилась голова и кренился потолок. Как каждое мгновение этой сладкой пытки убивало её и возносило. «Делай со мной, что хочешь…».

В этом мире нет ни обязательств, ни мечты, ни разбитых надежд, ни прошлого, ни будущего, в нем совершенно никого и ничего нет – он и она. Она ему себя вверяет.

Тело бьет дрожью предвкушения, крышу сносит от одного её откровенного, дикого, дымного взгляда, от уверенно и нагло блуждающих по его телу тёплых ладоней, — «Что ты творишь со мной..?». Как же она дышит! Её срывающееся дыхание стало для него единственным существующим звуком. К нему он прислушивается, исследуя её точки, каждую выемку, каждый доступный ему миллиметр где прохладной, а где и горящей кожи, его – боготворит. Набирающие силу полувыдохи-полустоны лишают его рассудка, погружают в состояние аффекта, бесконечной эйфории. Пить её до дна, до последней капли, спустя секунды снова мучаясь невыносимой жаждой. Он готов так остаться, ему не нужен бесцветный мир без неё, в прежней жизни больше нет ни малейшего смысла. Весь смысл – в этом дыхании…

Она словно в собственном сне оказалась и то и дело широко распахивает ресницы, чтобы вновь увидеть его черные глаза прямо напротив собственных, с силой переплетает пальцы в пальцах, удерживая, страшась проснуться вдруг и понять, что он ускользнул от неё, как той ночью. Он – глубоко. В роднике его глаз – бездна, всё, что есть, всё, что имеет сейчас значение. Желание отдавать, желание обладать, любовь… В этой любви она нежится, греется, плавится, осознает себя высшей ценностью, нужной, важной, уникальной, настоящей, единственной – только его!

Раскаленный воздух обжигает лёгкие, они борются друг с другом, молча кричат, сплетаются руками, ногами, ладонями, сердцами и душами, прорастают друг в друге, просачиваются, наполняют, исцеляют, возносят… Мягкие волосы струятся волнами, укрывая обоих от бездушного, злого мира; тонкие, хрупкие пальцы обездвижили его запястья, в её широко распахнутых глазах вечность, исступление, бесконечная уязвимость и безграничное доверие; далекий манящий свет в непроглядной тьме… Тьма поглощает его без остатка.

Накрывать собой бережно, осторожно. Вновь и вновь сходить с ума от одного лишь вида её обнаженного податливого тела, от этих плавных линий упругой груди, шеи и ключиц, от ощущений: они полностью поработили сознание. Через ладони принимать от неё разряды тока, возвращать их назад, наблюдая, как дрожь волнами проходит по её телу. Упиваться её влажностью и внутренним жаром, терять и обретать себя в её пьяных моментом глазах, — «Смотри на меня… На меня…». — Следить за ней неотрывно, чувствовать её мгновенную реакцию на каждое своё движение, ощущать пульсацию мышц и ничего не желать сейчас так остро, как привести её к вершине! — «Я тебя дождусь…», — Замедляться и ускоряться, останавливаться и слышать мольбу в её тихих стонах.

Переворачиваться на спину и тут же уходить из горизонтали в вертикаль, потому что так – к ней еще ближе, еще глубже, потому что он не насытится ей никогда, он не может выпустить её из кольца своих рук. Покрывая поцелуями шею и грудь, бороться с невыносимым желанием оставить на коже отметины, громко заявляя всему миру, чья она! — «Здесь… И здесь… Ксюша…», — Прижимать к сердцу яростно, проникать до основания, двигаться в синхроне, неистово целовать, впиваться уже истерзанными губами в её опухшие губы, безмолвно сообщая ей: «Ты – моя! Моя!». Нутром чувствовать, что она во всём согласна, и терять связь с реальностью, держаться за неё из последних сил, сосредотачиваясь на боли от её ногтей на своих плечах. Что-то бессвязное бормотать ей в ухо и ощущать, как она распаляется добела.

«Что ты со мной делаешь…?»

Его бросает в этом страшном шторме туда-сюда, как щепку.

«Не останавливайся!»

Стальным кольцом обхватывать бедра ногами, до одури впиваться пальцами в плечи, впечатываться в него намертво, тыкаться носом в шею и вдыхать его терпкий аромат. Оставлять на коже отметины: царапины и кровоподтеки. «Ты – мой…». Чувствовать – он с ней согласен, и сходить от этого осознания с ума. Не отпускать его от себя ни на миллиметр, не оставлять между ними совсем никакого пространства: свободное пространство, даже жалкие пять сантиметров, ее пугают, их не должно быть, она с ним – одно! Ей мало его, ничтожно мало этой единственной возможности, ей было бы мало с ним вечности! — «Еще!!!» — Остервенело желать с ним слиться, стать им! Двигаться навстречу его толчкам всё быстрее, всё отчаяннее, до предела, за пределом, и не отводить безумный взгляд – она знает – безумный, – жадно впитывая каждую, каждую его эмоцию, малейшую смену выражений на лице; падая в бездну его глаз. Зачем она его тогда послушала!? Они были бы счастливы сейчас, в этом нет никаких сомнений!

Толкать на спину и тут же обессилено падать на грудь следом, ожесточенно вжиматься всем телом, впиваться зубами в плечо. «Давай! Еще!». Быть больше не в состоянии контролировать стоны, терять связь с реальностью, терять рассудок от шепота, желать отпустить голос и кричать; чувствовать жар на ступнях, набирающие силу спазмы; ощущать, как стремительно немеют пальцы, как кипящая в жилах кровь одним махом приливает к животу; как волны кипятка, накатывая, одна за другой расходятся по телу, как под медленно растекающейся лавой в агонии скручивается нутро. Мало!!! «Еще!!!»

Вести её, подводя к самому краю. Чувствовать, как содрогаются её мышцы, как сокращаются его. Ощущать пульсацию вен. Сгорать дотла! Для этого нужна малость – смотреть сейчас на её лицо. Глушить жадными поцелуями срывающиеся с губ стоны…