Светила - Элеанор Каттон

с искренним уважением,

Данстан, апрель 1863 г.

Сэр всю неделю я пребывал в глубоком унынии размышляя, действительно ли нашего отца Алистера Лодербека более нет среди живых как мне кажется. Теперь Лондон для меня что смутный сон. Я помню туман и чад – и не доверяю собственной памяти. На прошлой неделе я для эксперимента сел и попытался начертить на земле карту Саутуорка. Я очертания Темзы-то с трудом вспомнил, а из названий улиц – ни одного. Любопытно, а с Вами тоже так? Я не без удивления прочел в «Отагском свидетеле», что Вы теперь именуетесь гордым кентерберийцем. Я-то ощущаю себя англичанином до мозга костей.

Ваш,

Каварау, ноябрь 1863 г.

Сэр мне хотелось бы думать что Вам приятно получать от меня весточку-другую, но я готов смириться и с куда большей вероятностью того, что Вы их вообще не читаете. В любом случае писать мне в радость, оно и жизнь упорядочивает. Я с интересом прочел, что Вы сложили с себя обязанности управляющего Советом провинции. На приисках поговаривают, будто в Кентербери вот-вот начнется золотая лихорадка, раз уж в Отаго она сходит на нет; вот я и гадаю, а не пожалеете ли Вы о своем решении оставить столь высокий пост. За доходное месторождение тут награду предлагают, на приисках Каварау многие на это дело купились. Склоны тут крутые, обрывистые, небо глаза так и слепит. Я столько раз обгорал под солнцем, что контур воротника в шею прямо впечатался; больно, конечно, но зимние месяцы пугают еще больше – здесь в горном краю морозы ударят суровые. А если в Кентербери золото найдут, Вы будете снова баллотироваться на пост управляющего? Я не то чтобы к Вам с расспросами лезу, я просто любопытство выражаю насчет Вашего житья-бытья. В этом духе и подписываюсь,

искренне Ваш,

Каварау, март 1864 г.

Сэр я к Вам с важными и прямо-таки поразительными новостями. В Данстане мне сказочно повезло: натолкнулся на участок, который золотишком так весь и искрится! Теперь я богач хотя еще ни единого пенни не потратил: насмотрелся я, как парни проматывают песок на шляпы да пиджаки, а потом несут все это добро в заклад, едва судьба снова переменится. Не назову точной цифры, а то вдруг письмо попадет в чужие руки, скажу лишь, что даже в сравнении с Вашим изрядным жалованьем сумма грандиозная; я так понимаю что теперь из нас двоих братьев я побогаче буду, по крайней мере по наличным деньгам. Вот так номер! С этаким состоянием я мог бы вернуться в Лондон и открыть лавку, но я останусь тут старательствовать и дальше, сдается мне, я свою удачу еще не до конца исчерпал. Металл я еще не задекларировал, а с приисков перевезу с помощью частного эскорта, говорят так надежнее. Невзирая на перемену в своей судьбе, я, как всегда,

Ваш,

Западный Кентербери, июнь 1865 г.

Сэр Вы по почтовому штемпелю небось заметили, что я уже не живу в провинции Отаго, но «снялся с места», как говорится. У Вас, надо думать, не было повода заглянуть к западу от гор, так я Вам расскажу, что Западный Кентербери – это целый мир, совершенно отличный от южных пастбищ. Закат над побережьем – это алое чудо, а в снежных пиках запечатлены цвета неба. Буш сырой, непролазный; воды – кипенно-белы. Здесь пустынно, но не тихо: птицы поют не умолкая, и эти неумолчные трели слух куда как радуют. Как Вы, верно, уже догадались, я оставил прежнюю жизнь позади. Я разошелся с женой. Должен признаться, я многое скрыл в своей переписке, опасаясь, что если Вы узнаете горькую правду о моем браке, то станете думать обо мне хуже. Не стану докучать Вам подробностями моего бегства в здешние края, это скверная история, и мне горько о ней вспоминать. Я, дважды обжегшись на молоке, трижды на воду подую, – хвалиться тут нечем, но урок свой я затвердил, что правда, то правда. Ну и довольно об этом, поговорю-ка лучше о настоящем и будущем. Больше я золото рыть не буду, хотя Западный Кентербери желтым металлом богат, люди за день целое состояние сколачивают. Нет уж хватит с меня старательствовать – того ради чтоб у меня снова мои деньги украли. А попытаю-ка я лучше силы в торговле лесом. Я тут хорошее знакомство свел – с одним маори, Теру Тау-Фарей. На его родном языке это имя означает «Сотенный Дом Лет» – какие же у нас, у британцев, жалкие имена в сравнении с этими! Оно ведь прямо как стихотворная строка. Тау-Фарей – благородный дикарь как есть; мы с ним здорово сдружились. Признаюсь, меня это очень воодушевляет – снова вернуться к человеческому общению.

Ваш и т. д.,

Западный Кентербери, август 1865 г.

Сэр я прочел в газетах, что Уэстленд получит место в парламенте и что на это место баллотируетесь Вы. С гордостью сообщаю, что я теперь избиратель сэр потому что моя хижина в долине Арахуры не арендованное имущество, она принадлежит мне, а как Вы знаете, собственность на землю дает человеку право голосовать.

Я свой голос отдам Вам и выпью за Ваш успех. А тем временем я целыми днями валю тотары тысячами взмахов своего смиренного топора. Вы сэр землевладелец, у вас есть Глен-хаус в Лондоне и, как я понимаю, кандидатская жилая недвижимость в живописном Акароа. А у меня-то прежде ни клочка не было! Я прожил с миссис Уэллс – номинально, если не на деле, – почти три года, но все это время я вкалывал на приисках и постоянного адреса не имел, а она оставалась в городе. И хотя мое теперешнее уединение мне очень по душе, к оседлой жизни я как-то непривычен. Может, мы могли бы повстречаться или повидаться, пока Вы в Хокитике с избирательной кампанией. Не бойтесь, что я причиню Вам вред или выдам тайну прегрешения нашего отца. Я никому о нем ни словом не обмолвился, одной только жене, с которой мы теперь живем раздельно, а ее характер таков, что если она не может извлечь выгоды из какого-то знания, она утрачивает к новости всякий интерес. Вам незачем меня бояться. Вам достаточно лишь послать мне листок с буквой Х на этот обратный адрес, и по этому знаку я пойму, что встречаться Вы не хотите, и отойду в сторону, и писать перестану, и интересоваться Вами – тоже. Я охотно сделаю это и все, что угодно, о чем Вы меня попросите, потому что я

Ваш покорный слуга,

Западный Кентербери, октябрь 1865 г.

Сэр я не получил от Вас букву Х за что Вам спасибо. Теперь Ваше молчание меня обнадеживает, хотя прежде причиняло столько горя. Остаюсь, как всегда,

с уважением,

Западный Кентербери, декабрь 1865 г.

Сэр я прочел в «Уэст-Кост таймс» что Вы собираетесь приехать в Хокитику по суше, а значит, проедете через долину Арахуры, разве что намеренно выберете кружной путь. Я Ваш избиратель, и как таковой сочту за честь принять политика в своем жилище пусть и скромном. Я опишу его, а Вы уж сами решите заглянуть ли или объехать стороной, как сочтете нужным. Дом крыт железом и стоит в тридцати ярдах от берега Арахуры на южной стороне реки. Там расчищен небольшой участок, ярдов под тридцать с каждой стороны от хижины, а лесопилка – в двадцати ярдах к юго-востоку. Сам домик небольшой, с оконцем, на трубу пошел кирпич из обожженной глины. Облицовка самая обычная. Даже если Вы не остановитесь, может я увижу как Вы проедете мимо. Я не буду ни ждать ни надеяться, но желаю Вам приятного путешествия на запад и победы на выборах и заверяю Вас что остаюсь, исполненный глубочайшего восхищения,

Это письмо оказалось последним. Судя по дате, написано оно было два с лишним месяца назад, менее чем за месяц до смерти самого Уэллса.

Мади отложил страницу и минуту посидел неподвижно. Обычно он не курил в одиночестве и потому редко носил при себе табак, однако ж сейчас ему отчаянно хотелось занять себя каким-нибудь принудительно повторяющимся движением, и он задумался на мгновение, не позвонить ли в звонок и не потребовать ли сигарету или сигару. Но мысль о том, что придется с кем-то разговаривать, пусть даже просто-напросто отдавая распоряжение, показалась ему нестерпимой, и Мади довольствовался тем, что заново перетасовал письма и разложил их в прежнем порядке, так чтобы самое последнее оказалось сверху.

По многократным отсылкам Кросби Уэллса на молчание Лодербека было ясно: политик не ответил ни на одно письмо от своего незаконнорожденного брата, сына его отца от проститутки. Алистер Лодербек отмалчивался тринадцать лет! Мади покачал головой. Тринадцать лет! Когда в письмах Кросби звучало столько тоски и искренности; когда бедолага мечтал просто-напросто познакомиться с братом и увидеть его хотя бы раз. Ну что стоило Лодербеку – уважаемому Лодербеку – набросать в ответ несколько слов? Послать банкноту и оплатить бедняку обратный билет? Какое вопиющее бессердечие – так ничего и не ответить! И однако ж (признавал Мади), Лодербек сохранил письма Уэллса – он их берег, читал и перечитывал, потому что самые первые, изрядно потертые, явно разворачивали и снова складывали не раз и не два. И ведь политик все-таки доехал до хижины Кросби Уэллса в долине реки Арахура – и опоздал на каких-то полчаса.