Светила - Элеанор Каттон

Ничего не оставалось делать, кроме как ждать, пока Карвер отбудет свой срок. А-Су уплыл в Викторию, поработал на рудниках, слегка подучил английский, освоил несколько ремесел и все это время мечтал и грезил, все отчетливее и ярче, о том, как отомстит за гибель отца, лишив Карвера жизни. В июле 1864 года он послал письменный запрос на остров Кокату, рассчитывая узнать, куда направился Карвер после освобождения. Три месяца спустя пришел ответ: в письме сообщалось, что Карвер отплыл в Данидин, в Новую Зеландию, на пароходе «Спарта». А-Су купил туда билет – а в Данидине след внезапно потерялся. Сколько он ни искал – все было тщетно. Наконец, отчаявшись, А-Су сдался и признал свое поражение. Он купил старательскую лицензию и билет в одну сторону до Западного побережья, где восемь месяцев спустя и столкнулся нежданно-негаданно со своим врагом: тот, как ни в чем не бывало, стоял посреди улицы – на лице новообретенный шрам, грудь раздалась паче прежнего – и отсчитывал монеты в ладонь Те Рау Тауфаре.

А-Су застал А-Цю за работой: тот сидел, скрестив ноги, на полоске гравия в нескольких футах от межевого колышка, обозначившего юго-восточный угол «Авроры». Обеими руками златокузнец держал лоток для промывки золота и ритмично его встряхивал, разворачивая запястья уверенными движениями человека, давно отработавшего один-единственный прием. В уголке его губ торчала зажженная сигарета, но он, похоже, не курил; пепел невесомо сыпался на его блузон, стоило китайцу пошевелиться. Перед ним стояла деревянная лохань с водой, а рядом – железный тигель со сплюснутым носиком.

Ритм следовал круговой схеме. Сперва А-Цю вытряхивал из лотка крупные камни и комья, не сбавляя темпа, так чтобы песок помельче постепенно проваливался вниз; затем, наклонившись вперед, он погружал противоположный край лотка в мутную воду, резким движением наклонял лоток обратно к себе и осторожно взбалтывал жидкость по часовой стрелке, чтобы образовалась воронка. Золото тяжелее камня – и оседает на дно; если аккуратно снять верхний слой мокрой гальки, останется чистый металл: влажно поблескивающие крохотные искорки света на темном фоне. А-Цю пальцами выбирал эти сверкающие чешуйки и бережно переносил в тигель, затем снова наполнял лоток землей и камнями и повторял всю процедуру сначала, ничего в ней не меняя, до тех пор, пока солнце не скроется за верхушками деревьев на западе.

Рудник «Аврора» находился на приличном расстоянии и от реки, и от моря – это неудобство отчасти объясняло непопулярность этого участка. А-Цю приходилось каждое утро тащить сюда воду из реки самому; ведь без воды работать почитай что невозможно, а как только вода помутнеет от грязи и пыли, золота в ней уже не разглядишь, потому китайцу приходилось брести обратно к реке и вновь наполнять ведра. От реки Хокитика можно было бы отвести желоб или прорыть шахту под колодец, но владелец рудника недвусмысленно дал понять с самого начала, что никаких ресурсов на «Аврору» не выделит. Смысла нет: этот безлесный клочок каменистой земли площадью в два акра дохода почти не приносил. За спиной у А-Цю протянулся отвал, длинный и приземистый, зримое свидетельство многочасовых трудов в одиночестве, – ни дать ни взять могильник, только без покойника.

При появлении соотечественника А-Цю поднял глаза:

– Neih hou.

– Neih hou, neih hou.

Эти двое взирали друг на друга без враждебности и без приветливости, но долго, очень долго. Затем А-Цю вынул изо рта сигаретный окурок и отшвырнул его на камни.

– Добыча нынче невелика, – произнес он по-кантонски.

– От всего сердца соболезную, – отвечал А-Су, тоже переходя на родной язык.

– Добыча всякий день невелика.

– Ты заслуживаешь большего.

– Да ну? – раздраженно отозвался А-Цю.

– Конечно, – кивнул А-Су. – Усердие заслуживает награды.

– В каком соотношении? И в какой валюте? Это все пустые слова.

А-Су сложил руки ладонями вместе:

– Я принес добрые вести.

– Добрые вести и лесть, – отметил А-Цю.

«Шляпник» пропустил поправку мимо ушей.

– Эмери Стейнз вернулся, – возвестил он.

А-Цю напрягся.

– О, – отозвался он. – Ты его видел?

– Еще нет, – покачал головой А-Су. – Мне сказали, он нынче вечером будет в Хокитике, в гостинице на Ревелл-стрит: там устраивают праздник в честь его возвращения. Меня пригласили, и я в качестве жеста доброй воли передаю приглашение тебе.

– А кто принимающая сторона?

– Анна Уэдерелл и вдова покойного Кросби Уэллса.

– Две женщины, – скептически отметил А-Цю.

– Да, – сказал А-Су.

Немного помявшись, он признался в том, что обнаружил нынче днем: что вдова Кросби на самом деле та же самая женщина, которая заправляла в салуне «Белая лошадь» в гавани Дарлинг, которая свидетельствовала против А-Су на суде и которая когда-то была любовницей его врага, Фрэнсиса Карвера. Прежде она звалась Лидией Гринуэй, теперь ее имя – Лидия Уэллс.

А-Цю помолчал минуту, осмысливая услышанное.

– Это ловушка, – выговорил он наконец.

– Нет, – возразил А-Су. – Я сюда пришел по собственному своему желанию, а вовсе не по чьему-то поручению.

– Это для тебя ловушка, – уточнил А-Цю. – Я уверен, что так. Иначе почему бы тебя специально пригласили на праздник? Ты никак не связан с мистером Стейнзом. Чего ради ты понадобился на приеме в честь его возвращения?

– Мне отведена роль в спектакле. Я буду сидеть на подушке и притворяться статуей. – Прозвучало это глупостью несусветной даже для А-Су, и он поторопился объяснить: – Это что-то вроде театра. Мне заплатят за участие.

– Заплатят?

– Да, как артисту.

А-Цю смерил его взглядом:

– А что, если эта женщина Гринуэй по-прежнему в сговоре с Фрэнсисом Карвером? Они же когда-то были любовниками. Может, она уже послала ему весточку о том, что ты будешь на сегодняшнем празднике.

– Карвер в море.

– Даже если и так, она известит его, как только сможет.

– Когда это произойдет, я буду готов.

– И как же это ты будешь готов?

– Я буду готов, – упрямо повторил А-Су. – Пока это не важно. Карвер – в море.

– Эта женщина ему предана, а ты поклялся отомстить ему, и она наверняка этого не забыла. Вряд ли она желает тебе добра.

– Я буду настороже.

А-Цю вздохнул. Он встал, отряхнулся – и тут же застыл на месте и резко вдохнул через нос. Шагнул вплотную к А-Су и схватил его за плечи.

– Ты весь пропах этой дрянью! – воскликнул он. – Ты на ногах не стоишь, Су Юншэн. Я чую эту вонь с двадцати шагов!

А-Су, что греха таить, в самом деле завернул по дороге в свою каньерскую курильню выкурить вечернюю трубочку, последствия чего прямо-таки бросались в глаза, но он терпеть не мог, когда его отчитывают. Он рывком высвободился и недовольно буркнул:

– Есть у меня такая слабость, чего уж там.

– Ах, слабость! – вознегодовал А-Цю, сплевывая на землю. – Это не слабость, а лицемерие. Тебе должно быть стыдно.

– Не смей говорить со мной как с ребенком.

– Мужчина-опиоман – все равно что ребенок.

– Значит, я – все равно что ребенок. Не твое дело.

– Очень даже мое дело, если я пойду с тобой сегодня вечером.

– Не нуждаюсь я в твоей защите.

– Если ты и впрямь так считаешь, то очень заблуждаешься, – пожал плечами А-Цю.

– Заблуждаюсь – и при этом лицемер! – с деланым изумлением воскликнул А-Су. – Два оскорбления подряд, а я-то был с тобой неизменно учтив!

– Оскорбления – по заслугам, – отозвался А-Цю. – Ты злоупотребляешь тем самым ядом, который убил твоего отца, и еще смеешь называть себя его защитником! Ты утверждаешь, что твоего отца предали, – и, однако же, сам предаешь его всякий раз, как зажигаешь эту свою лампу!

– Моего отца убил Фрэнсис Карвер, – проговорил А-Су, отпрянув на шаг.

– Твоего отца убил опиум, – отрезал А-Цю. – Ты только посмотри на себя! – (Ибо А-Су споткнулся о корень и едва не упал.) – Отменный из тебя мститель, Су Юншэн, который даже на ногах не в силах устоять!

Вне себя от ярости, А-Су выставил вперед руку, пытаясь удержать равновесие, усилием воли выпрямился – и набросился на А-Цю. Зрачки его были темны и влажны.

– Тебе известна моя история, – проговорил он. – В первый раз мне дали опиум как лекарство. Я не по своей воле его принял. Его власть надо мною сильнее меня.

– У тебя было достаточно времени избавиться от зависимости, – возразил А-Цю. – До суда ты не одну неделю просидел в тюрьме, верно?

– Этого времени недостало, чтобы избавиться от пагубного пристрастия.

– Пристрастия, вот как! – презрительно бросил А-Цю. – Что за жалкое словечко. Неудивительно, что ему не нашлось места в твоем рассказе. Неудивительно, что ты предпочитаешь громкие слова, такие как «честь», и «долг», и «предательство», и «месть».