Светила - Элеанор Каттон

Он изрыгнул поток звуков, из которых А-Су ничего не понял, и потянулся к револьверу, что лежал на прикроватной тумбочке. В то же самое мгновение женщина с выступающими зубами выхватила из-за корсажа дамский пистолет. Незнакомец прицелился, нажал на курок – А-Су зажмурился, – но механизм заклинило: в патроннике застряла пустая гильза. Пока тот, поставив револьвер вертикально, пытался извлечь гильзу, женщина метнулась к нему и ткнула его дулом пистолета в висок. Мужчина рассеянно оттолкнул ее, раздался хлопок – и он повалился на пол. А-Су словно прирос к месту. Женщина с выступающими зубами кинулась вперед, извлекла револьвер из руки мертвеца, вложив вместо него свой собственный дамский пистолет. А затем всучила массивный револьвер А-Су, сомкнула его пальцы на стволе и жестом велела уходить, и уходить быстро. Совершенно сбитый с толку, он развернулся на каблуках, в одной руке тесак, в другой – револьвер. Она ухватила китайца за плечи, рванула его назад и направила к черной лестнице в другом конце вестибюля, он опрометью скатился вниз и исчез, заслышав на парадной лестнице шаги и шум.

Оказавшись снаружи, А-Су швырнул оба оружия в воду; они камнем пошли на дно. Изнутри здания послышался визг и приглушенные крики. Китаец развернулся и побежал. Но, еще не достигнув конца набережной, он заслышал за спиною тяжелые шаги. Что-то ударило его в спину; он рухнул лицом вниз. Закряхтел от боли – ребра его еще не срослись толком; ему грубо заломили руки за спину и надели наручники. Он не протестовал; его рывком подняли на ноги, отвели к зданию конной почты и с помощью второй пары наручников приковали к железному кольцу, где пленник и оставался до тех пор, пока не приехал полицейский фургон и не отвез его в тюрьму.

Допрашивали его по-английски; А-Су не понимал ни слова, и наконец следователи отчаялись. Переводчика ему не предоставили – еще чего! – а когда он произносил имя «Карвер», полицейские только головой качали. А-Су поместили в тесную камеру предварительного заключения вместе еще с пятью арестованными. В надлежащий срок его дело было рассмотрено; назначили судебное разбирательство – на дату приблизительно шесть недель спустя. К тому времени «Палмерстон» наверняка давно снялся с якоря, и Карвер, по всей вероятности, исчез навсегда. Последующие шесть недель А-Су провел во власти мучительной тревоги и уныния и в день суда проснулся, точно в преддверии казни. Разве есть у него надежда оправдаться? Ему вынесут обвинительный приговор и вздернут еще до конца месяца.

Слушание дела велось по-английски, и А-Су на скамье подсудимых почти ничего не понимал. Он крайне удивился, когда, после многочасовых речей и повторов присяги, на свидетельскую трибуну вывели закованного в наручники Фрэнсиса Карвера. А-Су недоумевал, почему этот свидетель – единственный, кого взяли под стражу. Карвер шел к трибуне; А-Су поднялся и окликнул его по-кантонски. Взгляды их встретились – и во внезапно наступившей тишине А-Су спокойно и четко поклялся отомстить за смерть отца. Карвер, к вящему его позору, первым отвел глаза.

Лишь много позже А-Су узнал суть происходящего на судебном процессе. Человек, в убийстве которого китайца обвинили, как впоследствии выяснилось, звался Джереми Шепард, а женщина с выступающими зубами, вы́ходившая А-Су, была его женой Маргарет. Медноволосая красавица Лидия Гринуэй держала в гавани Дарлинг бордель, известный как салун «Белая лошадь». Пока шел суд, А-Су вообще никаких имен не знал; лишь на следующее утро после освобождения он разжился номером «Сиднейского вестника» и смог заплатить кантонскому торговцу, чтобы тот перевел отчет, приведенный в разделе судебных сводок, – каковой, в силу своей сенсационности, занимал аж три колонки, почти целую страницу.

Согласно «Сиднейскому вестнику», обвинение строилось на трех фактах: во-первых, у А-Су были веские основания затаить злобу на Джереми Шепарда, учитывая, что последний избил подсудимого до полусмерти неделей раньше; во-вторых, А-Су задержали, когда он спасался бегством из салуна «Белая лошадь» вслед за тем, как прозвучал выстрел, что, естественно, делало его главным подозреваемым, и, в-третьих, китайцам в целом доверять нельзя, все они по определению имеют зуб против белых.

Защита, перед лицом таких обвинений, велась спустя рукава. Адвокат доказывал, что А-Су, далеко уступающий Шепарду в росте и весе, вряд ли сумел бы подобраться к недругу так близко, чтобы приставить ему пистолет к виску; в силу этой причины не следует исключать версию самоубийства. Вмешался обвинитель, утверждая, что, согласно заверениям всех друзей, самоубийство совершенно не в характере Джереми Шепарда; защитник дерзнул предположить, что нет в мире такого человека, который был бы вовсе не способен на самоубийство, – это допущение повлекло за собою строгий выговор со стороны судьи. Попросив у судьи извинения, адвокат закончил свою речь, подведя обобщающий итог: очень может быть, что Су Юншэн убежал из «Белой лошади» только потому, что испугался, – в конце концов, там только что прогремел выстрел. Когда защитник наконец сел, обвинитель не сдержал самодовольной ухмылки, а судья во всеуслышание вздохнул.

Наконец обвинитель вызвал свидетельницу Маргарет Шепард, вдову Джереми Шепарда, – и тут судебное разбирательство приняло неожиданный оборот. Поднявшись на свидетельскую трибуну, Маргарет Шепард категорически отказалась поддержать линию обвинения. Она утверждала, что Су Юншэн не убивал ее мужа. Она знала это доподлинно в силу очень простой причины: Шепард на ее глазах покончил с собой.

Это ошеломляющее признание вызвало в зале суда такую бурю, что судья был вынужден призвать к порядку. А-Су, которому суть происходящего перевели лишь много времени спустя, на тот момент думать не думал, что эта женщина рискует собственной безопасностью, спасая ему жизнь. Когда стало возможным продолжить допрос Маргарет Шепард, обвинитель осведомился, почему она до сих пор утаивала сведения столь важные; на это Маргарет Шепард отвечала, что жила в постоянном страхе перед мужем, который жестоко с нею обращался и избивал всякий день, – это подтвердит не один свидетель. Ее дух был сломлен; она едва отважилась заговорить о случившемся вслух. После этих душераздирающих показаний судебное разбирательство завершилось.

У судьи не было иного выбора, кроме как оправдать А-Су по обвинению в убийстве и освободить его. Суд постановил, что Джереми Шепард покончил с собою, да упокоит Господь его душу, – хотя с теологической точки зрения такая перспектива представлялась маловероятной.

Выйдя из тюрьмы, А-Су первым делом справился о Фрэнсисе Карвере. К вящему своему изумлению, он узнал, что несколькими неделями ранее «Палмерстон» был задержан в Сиднейском порту по результатам рутинного досмотра. Фрэнсису Карверу были предъявлены обвинения в провозе контрабанды, нарушении таможенных правил и уклонении от уплаты пошлин: как явствовало из протокола морской полиции, в корабельном трюме обнаружилось шестнадцать девушек из Гуанчжоу, все – в крайней степени истощения и напуганные до полусмерти. На корабль «Палмерстон» был наложен арест, девушек отправили обратно в Китай, Карвера поместили под стражу, все отношения Карвера с «Дент и К°» были официально расторгнуты. Его приговорили к десяти годам каторжных работ в исправительном заведении на острове Кокату; приговор вступал в силу немедленно.

Ничего не оставалось делать, кроме как ждать, пока Карвер отбудет свой срок. А-Су уплыл в Викторию, поработал на рудниках, слегка подучил английский, освоил несколько ремесел и все это время мечтал и грезил, все отчетливее и ярче, о том, как отомстит за гибель отца, лишив Карвера жизни. В июле 1864 года он послал письменный запрос на остров Кокату, рассчитывая узнать, куда направился Карвер после освобождения. Три месяца спустя пришел ответ: в письме сообщалось, что Карвер отплыл в Данидин, в Новую Зеландию, на пароходе «Спарта». А-Су купил туда билет – а в Данидине след внезапно потерялся. Сколько он ни искал – все было тщетно. Наконец, отчаявшись, А-Су сдался и признал свое поражение. Он купил старательскую лицензию и билет в одну сторону до Западного побережья, где восемь месяцев спустя и столкнулся нежданно-негаданно со своим врагом: тот, как ни в чем не бывало, стоял посреди улицы – на лице новообретенный шрам, грудь раздалась паче прежнего – и отсчитывал монеты в ладонь Те Рау Тауфаре.

А-Су застал А-Цю за работой: тот сидел, скрестив ноги, на полоске гравия в нескольких футах от межевого колышка, обозначившего юго-восточный угол «Авроры». Обеими руками златокузнец держал лоток для промывки золота и ритмично его встряхивал, разворачивая запястья уверенными движениями человека, давно отработавшего один-единственный прием. В уголке его губ торчала зажженная сигарета, но он, похоже, не курил; пепел невесомо сыпался на его блузон, стоило китайцу пошевелиться. Перед ним стояла деревянная лохань с водой, а рядом – железный тигель со сплюснутым носиком.