Светила - Элеанор Каттон

По многократным отсылкам Кросби Уэллса на молчание Лодербека было ясно: политик не ответил ни на одно письмо от своего незаконнорожденного брата, сына его отца от проститутки. Алистер Лодербек отмалчивался тринадцать лет! Мади покачал головой. Тринадцать лет! Когда в письмах Кросби звучало столько тоски и искренности; когда бедолага мечтал просто-напросто познакомиться с братом и увидеть его хотя бы раз. Ну что стоило Лодербеку – уважаемому Лодербеку – набросать в ответ несколько слов? Послать банкноту и оплатить бедняку обратный билет? Какое вопиющее бессердечие – так ничего и не ответить! И однако ж (признавал Мади), Лодербек сохранил письма Уэллса – он их берег, читал и перечитывал, потому что самые первые, изрядно потертые, явно разворачивали и снова складывали не раз и не два. И ведь политик все-таки доехал до хижины Кросби Уэллса в долине реки Арахура – и опоздал на каких-то полчаса.

Но тут Мади вспомнил кое-что еще. Лодербек взял в любовницы Лидию Уэллс! Соблазнил жену собственного брата!

– Немыслимо, – вслух произнес Мади.

Он вскочил и принялся расхаживать по комнате взад-вперед. Вопиющее бессердечие! Нечеловеческая жестокость! Он произвел в уме приблизительные подсчеты. Кросби Уэллс трудился на приисках в Данстане и в Каварау… и все это время брат, с которым он так мечтал познакомиться, прохлаждался в Данидине, наставляя ему рога! Возможно ли, чтобы Лодербек в самом деле не подозревал об этой связи? Маловероятно, ведь Лидия Уэллс взяла фамилию мужа! Мади осекся. Нет, подумал он. Лодербек недвусмысленно сообщил Балфуру: на протяжении всего их романа он понятия не имел, что Лидия Уэллс замужем. В общении с ним Лидия неизменно пользовалась своей девичьей фамилией Гринуэй. И лишь по возвращении из тюрьмы Фрэнсиса Карвера – который назвался Фрэнсисом Уэллсом – Лодербек обнаружил, что Лидия замужем, что на самом деле она зовется Лидией Уэллс и что он, Лодербек, наставлял рога ее мужу. Мади вновь порылся в пачке писем, пока не нашел то, что было датировано августом прошлого года. Да, Кросби Уэллс ясно дал понять, что поделился подробностями своего незаконного происхождения с женой. Стало быть, Лидия Уэллс знала про Лодербекова незаконнорожденного брата с самого начала этой любовной интрижки, более того, знала, что для Лодербека эта тема, по-видимому, является очень личной и очень болезненной, ведь он так и не ответил ни на одно из писем Кросби. Может статься, подумал Мади, она и Лодербека-то подцепила с одной-единственной целью – воспользоваться связью между ним и Кросби в своих интересах.

Да эта женщина – просто-напросто расчетливая интриганка! Обвести вокруг пальца обоих братьев – разорить их обоих! Ведь теперь стало совершенно ясно и другое: золотой клад, с помощью которого шантажировали Лодербека, был добыт вовсе не на участке самого Карвера. Всю эту сумму украли у Кросби Уэллса: это ведь он напал на золотую жилу на приисках Данстана, как явствовало из его переписки! Выходит, Лидия Уэллс выдала тайну Уэллса Фрэнсису Карверу и с его помощью затем измыслила план ограбить Уэллса и зашантажировать Лодербека, так что в итоге они с Карвером разбогатели и в придачу стали гордыми владельцами барка «Добрый путь». Лодербек явно стыдился своего незаконного родственника, о чем миссис Уэллс, как его любовница, наверняка знала из первых рук; конечно же, именно она придумала способ использовать этот стыд как рычаг давления.

Внезапно у Мади екнуло сердце. Вот же он, просверк, – приватные сведения, посредством которых Фрэнсис Карвер шантажировал Лодербека и заручился его молчанием при продаже «Доброго пути». Ведь Карвер назвался Фрэнсисом Уэллсом, уверив Лодербека, что они с Кросби – братья: шлюхины дети, выросшие в одном борделе… вероятно, рожденные от одной матери! Фамилию свою Кросби Уэллс получил от человека стороннего, так что почему бы Кросби Уэллсу и не иметь других братьев и сестер со стороны матери, раз уж мать занималась проституцией? Какой отличный способ сыграть на симпатиях Лодербека и заставить его плясать под свою дудку!

Кросби Лодербек, внезапно подумал Мади, всей душой сочувствуя этому человеку. Он живо представил себе Уэллса мертвым в его хижине в долине Арахуры: одна рука обхватила основание пустой бутыли, щека покоится на столе, глаза сомкнуты. Как беспощадно вращаются колеса Фортуны! У Лодербека, верно, сердце из камня – как можно хранить молчание перед лицом столь пылких воззваний! И до чего ж грустно, что Кросби Уэллс следил за возвышением своего брата на протяжении десяти лет, от члена Совета провинции до палаты парламента, а сам между тем прозябал в холоде и сырости один-одинешенек.

И все же Мади не мог поставить на Лодербеке крест. Ведь в конце концов политик навестил-таки брата… хотя с какой целью – неведомо. Может, он собирался загладить свою вину за тринадцатилетнее молчание. Или хотел извиниться перед единокровным братом, или просто посмотреть на него, назвать по имени и пожать руку.

В глазах у Мади стояли слезы. Он выругался – хотя как-то неубедительно – и грубо провел тыльной стороной кисти по лицу, остро и горько ощущая сродство со злополучным отшельником, человеком, которого он никогда в жизни не видел и никогда уже не узнает. Ведь положение Кросби Уэллса так пугающе походило на его собственное. От Кросби Уэллса отказался собственный отец – так же как и от Мади. Кросби Уэллса предал собственный брат – так же как и Мади. Кросби Уэллс перебрался в Южное полушарие следом за братом – так же как и Мади, – и там его с презрением отвергли и разорили, и век свой он доживал в одиночестве.

Мади выровнял стопку писем – аккуратно, край к краю. Ему следовало еще час назад позвонить горничной и потребовать, чтобы сундук из его номера убрали; если он помешкает еще немного, то неминуемо вызовет подозрения. Что же делать? Снять копии со всех писем времени нет. Вернуть ли пачку обратно под подкладку сундука? Или присвоить? И передать полномочным должностным лицам здесь, в Хокитике? Эта переписка, безусловно, имеет самое непосредственное отношение к делу, и, если процессом и впрямь займется судья Верховного суда, бумаги окажутся чрезвычайно ценны.

Мади пересек комнату и присел на край кровати, напряженно размышляя. Он может переслать эти письма Левенталю, с указанием опубликовать их подряд и полностью на страницах «Уэст-Кост таймс». Он может вручить их Джорджу Шепарду, начальнику тюрьмы, и обратиться к нему за советом. Он может по секрету показать их своему приятелю Гаскуану. Он может созвать двенадцать участников тайного совета в «Короне» и спросить их мнение. Он может передать их комиссару золотых приисков или даже лучше мировому судье. Но чего ради? Что из этого выйдет? Кому с того будет польза? Он соединил пальцы домиком и вздохнул.

Наконец Мади снова взял в руки пачку писем, перевязал ее бечевкой в точности как было и убрал обратно под подкладку сундука. Задвинул затвор, протер крышку и отступил на шаг, чтобы убедиться: все выглядит именно так, как он обнаружил по прибытии. Затем он надел пиджак и шляпу, как будто только что вернулся домой из столовой «У Максвелла», и позвонил в звонок. В свой срок наверх протопала горничная; крайне раздраженным тоном Мади сообщил ей, что в номер доставили чужой багаж. Он позволил себе открыть сундук и прочесть имя, написанное изнутри: так вот, эта кладь принадлежит мистеру Алистеру Лодербеку, с которым лично он совершенно незнаком, который со всей определенностью не проживает в гостинице «Корона» и чье имя не имеет с его собственным ничего общего. Надо думать, его багаж отослали в гостиницу мистера Лодербека – уж где бы это ни было. Он намерен провести вторую половину дня в бильярдной на Стаффорд-стрит и рассчитывает, что за время его отсутствия ошибку исправят: для него чрезвычайно важно воссоединиться со своим имуществом в самое ближайшее время, поскольку он собирается заглянуть к вдове на «напитки и размышления» в «Удачу путника», и желательно в приличном виде. И, уже выходя, подчеркнул, что крайне недоволен.

Безлунный месяц

Глава, в которой «Удача путника» наконец-то открывается для посетителей.

Вывеску над входом в «Удачу путника» подновили, так что развеселый бродяга с заплечным узелком на манер Дика Уиттингтона теперь шагал под звездным небом. Если звезды и складывались над головой нарисованного человечка в созвездия, Мэннеринг их не распознал. Он лишь скользнул взглядом по вывеске, поднимаясь по ступеням на веранду и отмечая по пути, что дверной молоток надраен, окна вымыты, половик у порога заменили, а на двери красуется новая табличка:

МИССИС ЛИДИЯ УЭЛЛС, МЕДИУМ, СПИРИТ.

ОТКРЫВАЕТ ТАЙНЫ, ПРОРИЦАЕТ БУДУЩЕЕ

Мэннеринг постучал; послышались женские голоса и стремительные шаги вверх по лестнице. Он подождал, надеясь, что откроет ему Анна.