Дежавю - Татьяна Шмидко

Ранний снег ложился на землю белым покрывалом. Он медленно гасил сочные краски осени на южных цветах. Снег покрыл ветки деревьев и тишина была наполнена легким звоном водяных кристалликов, которые падали на крышу опустевшего дома, в котором никто не жил уже достаточно долго. Он давно сгорел и опустел.

Я стоял перед ним и старался не сойти с ума. Адели нигде не было – иначе бы я почувствовал. Как часто я представлял себе возвращение – открывается дверь и счастливая Адель бежит в мои объятья. Ведь я же оставил ее на попечении матери и слуг, оставил Катарине немалые средства и беспокоился только о том, чтобы чума не унесла жизнь Адель. Но вот я стою около разоренного дома, а вокруг – ни души…

Эта мертвая тишина была неприятным дополнением к тому ужасу, который сковал все мое существо.

Мысли лихорадочно метались: может, Адель переехала в город, а дом сожгли мародеры? Правда, зачем?

Катарина не бросила бы только что посаженные лозы. Или того хуже – на них напали, а дом сожгли потом. Я решил обследовать сгоревшие руины, чтобы хоть как-то прояснить для себя ситуацию.

Дверь, сорванная с петель и перевернутая мебель. Было странно видеть снег посреди разрушенной гостиной. Ясно читались следы борьбы, словно звериные отпечатки лап в лесу. На столик у стены упали сверху, и он разлетелся в щепки. А до этого жертву швырнули в стену, и на деревянной доске остался кусочек дорогой ткани. Как только я представил на месте жертвы Адель, мое отчаяние переросло в бешенную ярость! Но ведь это могла бы быть не она, а служанка, еще Катарина, что тоже было ужасно. Но я все отказывался верить в то, что увидел и решил спуститься в город для того, чтобы что-нибудь разузнать о любимой.

Но на полпути в нос ударил чудовищный смрад смерти – на просторном лугу повсюду были холмики и кресты. Многие братские могилы были совсем свежие. От ужаса я окаменел – моя реакция на стресс. Прислушавшись, я вдруг понял, что город не издает привычного гула человеческих сердцебиений и голосов, мыслей… Город был практически пуст! Горожане лежали здесь – в чумных ямах…

Навстречу мне, по скользкой дороге, шла печальная процессия – истощенный священник и двое детей – мальчик и девочка, которые следовали за повозкой с наспех сколоченным гробом. Их мать умерла этой ночью, и они осиротели. На вид им было не больше 12-ти и 14-ти лет. И девочка уже была больна – я чуял это в запахе ее крови. Внезапная жалость заставила меня подойти к детям и священнику, который пытался заставить упрямую лошадь идти туда, куда ему было нужно.

– Добрый день, отче! – сказал я с поклоном.

– Да какой он добрый, сын мой? – ответил устало он и потянул лошадь за поводья, пытаясь сдвинуть ее с места. Я взял ее под уздцы и приказал слушаться. Она взбрыкнула, но пошла. Потом я помог похоронить бедную мать. Вероника, так звали девочку, даже не плакала, а Мишель, ее старший брат был настолько убит горем, что не мог даже сказать прощальные слова над могилой. Священник закончил обряд и наконец-то внимательнее на меня посмотрел.

– Мне кажется, что я вас знаю…

– Да, отче. Мы виделись с вами на весеннем балу. Я Прайм Ван Пайер.

– Да, да, теперь я вспомнил, – ответил отче, устало потирая лоб. – Совсем вымотался… Знаете, бывали дни, когда я приходил сюда утром и уходил поздно ночью… Столько горя! – сказал он и сокрушенно покачал головой.

Его доброе сердце уже едва выдерживало. Он собирал сирот к себе в церковный приход, хотя нередко приходилось хоронить и их.

Наконец-то я задал интересующий меня вопрос:

– А что же случилось с Адель и Катариной, хозяйками виноградников? В их имении пусто, дом разграблен.

Отче задумался немного – его память из-за постоянных недосыпаний была нетвердой и ответил:

– Дом пуст? Не удивительно – видимо, умерли все, или разграблен мародерами – их тут полно. А давно это произошло, как вы думаете? – спросил он.

– Месяца три назад, – ответил я.

Отче устало облокотился об повозку и сказал:

– Я тогда еще не хоронил, за меня это делал отец Андре. Только он умер недавно и остался только я. И в книги никто умерших на записывал – некогда. Рук не хватает на все. Мой приход фактически больница – я еле успеваю кормить, поить, убирать за больными, хоронить их…

Я стоял молча, читая его воспоминания. Пока я разбирался с Венецианцем, здесь был сущий ад. Болезнь пришла с юга – ее привезли моряки. Как только заболели первые горожане, в городе воцарился хаос. Крестьяне занимали опустевшие дома умерших богачей. Торговцы краденым в открытую ездили по городу и скупали все, что им приносили.

В обширной памяти священника я не увидел больше ничего полезного. Мы попрощались, и его повозка укатила прочь, а передо мной остались Вероника и Мишель, которые безмолвно наблюдали за мной. Я достал золотую монету и вручил ее мальчику. Мальчик посмотрел на меня и молча засунул ее в карман. Затем я развернулся и пошел бродить по кладбищу, пытаясь найти запах Катарины или Адель. Впервые в жизни я боялся учуять ее запах! Только плохо скрываемая злость на себя (за то, что оставил ее одну, без защиты), на Венецианца (за то, что заставил меня уехать), на оборотней сдерживали мой разум и мои руки – потому что нервный срыв у вампира – вещь крайне масштабная по разрушениям.

К моему счастью, я не нашел Адель. Она точно не была похоронена на этом кладбище! Это открытие придало мне сил и подарило надежду найти ее, где бы она ни была сейчас! Если нужно будет перевернуть всю Землю вверх дном – переверну!

Дети все это время стояли на краю кладбища и молча за мной наблюдали. Вероника не хотела идти назад – она боялась возвращаться в опустевший город, Мишель хотел сбежать. Он размышлял, как уговорить меня взять их с собой. Ему было все равно куда идти. Пусть даже и туда, откуда я пришел. Ему было бы достаточно добраться в моем сопровождении до ближайшего города. Главное – уйти отсюда, от этих безымянных холмиков с крестами.

Я не стал их прогонять. Их присутствие даже помогло мне не сорваться. Потому что боль от потери Адель была невыносимой. Я никогда ранее не испытывал ничего подобного. Мне казалось, что это сильнее меня, и я просто не выдержу – моя голова взорвется от горестных мыслей. Я пошел к себе, на верх горы. Позади меня плелись дети. Они видели, что я их не прогоняю, и молча, просто на удачу, шли за мной.

На середине подъема сердце заболевшей девочки не выдержало, и она, бледная, тяжело осела на сырую землю. Мишель подошел к ней и попытался поднять сестру. Меня удивило, что он даже не думал рассчитывать на меня. Он столько пережил за последние месяцы, столько увидел и понял, что повзрослел и знал цену этой жизни. Он сделал два неловких шага с сестрой на руках, а она еле прошептала: