Дежавю - Татьяна Шмидко

В кабинет ворвалась тетя Рания, которая, вероятно, подслушивала наш разговор под дверью.

– Негодяйка! Неблагодарная злодейка! Так ты отвечаешь человеку, который оказал тебе милость и принял в свой дом? – кричала она, тряся худыми кулачками над головой.

Я с удивлением смотрела на нее, которая наконец-то скинула свою мнимую благочестивую личину и показала свое истинное лицо.

– Приятно наконец-то с вами познакомиться, тетя Рания! Теперь я вижу ваше настоящее лицо. Думали, что ваш чопорный вид сможет меня обмануть? Я сразу увидела, что вы не хотите видеть меня в доме и приняли только из-за того, чтобы избежать сплетен! Лучше бы вы отказали мне в гостеприимстве, чем относиться ко мне вот так, как к служанке. Нет, но выдать меня за первого попавшегося старого холостяка!.. – сказала я, дрожа от возмущения.

– Да как ты смеешь такое говорить? Я запру тебя в комнате, посажу на хлеб и воду! Грешница! Такие, как ты, будут гореть в аду вечно! Вся в своего отца-язычника и мать! Такое же гнилое нутро! – визжала Рания, а дядя смотрел на нее, испугано прижав к себе бумаги.

– Твой отец всегда был безбожником! – продолжала Рания. – Он посмел смыть с себя воду крещения! Мы никогда не моемся! А он полоскался дважды в неделю! Поэтому ему и была послана ранняя смерть за такой огромный грех! И твоя мать упала в эту ересь вместе с ним! А еще они… они… – она вдруг запыхалась, схватившись за свое фанатичное сердце и побледнела. – Они придерживались непростительной ереси: они были лоллардами! Твой отец-грешник смел утверждать, что священная католическая церковь и достопочтенные отцы города должны считать себя равными с простыми крестьянами! Это просто безумие! – последние слова она прокричала.

– Дядя! – сказала я и подождала, когда он посмотрит на меня. – Я благодарю вас за гостеприимство, еду, тепло. Это были самые забавные дни в моей жизни. Но хочу сказать, что у меня действительно есть жених, который женится на мне и увезет в Венецию. Я прошу вас подождать вестей от него. Думаю, что он возместит вам расходы на мое содержание.

Я надеялась на его благоразумие, но он скептически усмехнулся и сказал:

– Ты уверена, что он найдет тебя?

Потом открыл папку и достал оттуда какие-то бумаги.

– Вот письмо от доктора Бакли…

– Что? Как вы оба посмели прочитать мое письмо? – сказала я, задохнувшись от возмущения.

– Мы твои опекуны и должны отвечать за моральный облик… – сказала тетя чванливо.

– Ой, да молчали бы уже про «моральный облик»! – сказала я и сжала кулаки. – Давно оно пришло? Я же каждый день ждала его!

– Давно, три недели назад, – сказала с явным удовольствием Рания.

Я подавлено замолчала от такого вероломства.

– Как бы там ни было, но доктор Бакли пишет, что… вот тут написано: «К сожалению, отца Андрео нет в живых. Я по вашей просьбе написал запрос в Калелью и мне ответил какой-то бакалейщик, который ведет переписку от имени этого города со всеми, кто пытается выяснить судьбу своих родственников. Так что если кто-то будет искать вас через отца Андрео, то не найдет, увы. В свою очередь, хочу сказать, что эпидемия чумы принимает катастрофические масштабы и…» – сказал дядя.

Он отложил письмо и торжествующе посмотрел на меня. Я стояла, пытаясь унять тот водоворот мыслей, который бешено вертелся в моей голове. Значит, тот сон про Прайма был вещим – он вернется, увидит мой дом сгоревшим и не будет никого, кто сможет рассказать про мою судьбу. Никто не направит его сюда, на север Европы и он будет носится по континенту, разыскивая меня повсюду, рассчитывая только на удачу! Но так пройдет непозволительно много времени и меня успеют выдать замуж! Это будет катастрофа, я уверена!

– Что? Прикусила свой острый язычок? – спросила торжествующим тоном тетя.

Я не ответила и, молча развернувшись, пошла к себе. Я не помнила, как дошла – стены и пол как-то странно кружились, а весь дом показался мне холодным и чужим. Я заперлась в своей комнате и рыдала до тех пор, пока не сорвала голос, а потом уснула тяжелым сном.

Мне вдруг приснился Прайм, который стоял на каком-то холме, небо было темным, освещалось только заревом от многочисленных пожаров, внизу, на бескрайней равнине, пылали села и города, тысячи крестов опоясывали их по кругу. Прайм смотрел на все это, понимая, что где-то там могу быть я, и вдруг схватился за голову и с отчаянием крикнул: «Адель!» Его родной голос сотряс все вокруг, прокатившись по мне, отчего я моментально проснулась и прошептала в темноте: «Я иду, любимый мой! Я иду к тебе!»

Потом встала и стала тихо собираться. Я словно очнулась от эгоистичного сна. То есть, до этого я жила, ждала, надеялась на счастливый конец нашей сказки, но сейчас реальность дала мне отрезвляющую пощечину, и я по-другому посмотрела на себя и свою жизнь.

– Тряпка, безвольная тряпка! Кто просил тебя ехать сюда? Осталась бы в Калелье и дождалась его. Он же наверняка думает, что меня уже нет в живых! – шептала я себе.

Мне не хотелось даже думать о том, что он сейчас чувствует. Я все поняла из сна. Не зажигая света, собрала в дорожную сумку свои вещи, одела платье, спрятала на груди гребни и медальон. Затем надела теплый плащ, свою зимнюю обувь и вылезла через окно, даже не обернувшись.

Я шла, не замечая холода и пронзающего до костей ветра, по обледеневшей реке прочь из этого города. У меня не было четкого плана, только биение сердца, которое знало, что я очень нужна одному практически разбитому от горя вампиру, сердце которого я однажды украла.

– Ну же, Адель, не дрейфь. «Я пришла, мой господин, о мой сладкий…» – шептал мне Мишель, желая меня поддержать. Я же растеряно смотрела на публику, чувствуя себя ужасно глупо в наряде невесты и с красными румянами на щеках.

– Я пришла, мой сладкий… мой господин. О мой сладкий господин… – сказала я негромко и неловко протянула руки к Мишелю, который играл Одиссея.

– О жена моя, о луноликая Пенелопа! Я скитался по морским водам, желая видеть только твой прекрасный лик. Но грозные волны несли меня вдаль от тебя… – продолжал тем временем Мишель, беря основную часть уличного спектакля на себя.

Питер за кулисами дернул за веревку и за нами развернулся линялый полог с небрежно нарисованной картинкой морского заката. Пьеса шла к финалу, и Пенелопа, наконец-то, встретилась с Одиссеем. Я слушала Мишеля, но на самом деле рассматривала толпу, ища бледных, высоких и неимоверно красивых зрителей. Вторую неделю я резала палец и оставляла капли крови на стенах, столбах, фонтанах в людных местах – везде, где мы выступали. Как еще помочь Прайму или другим вампирам найти меня, я не знала. Пробиться в их тайный мир было еще труднее, чем попасть в высшие слои общества. Но у меня созрел план – думаю, что провокация будет лучшим способом обратить на себя внимание мира бессмертных.